История России. Том 2. XIX–XX века. Учебное издание

Сказанное не означает отрицания наличия положительного значения государства для жизни общества. Государство имеет вполне определённые функции и должно существовать и выполнять их, но оно не должно выходить за рамки своих функций, не должно браться не за своё дело и цена, которое платит общество за выполнение государством своих функций не должна быть чрезмерной. Тогда деятельность государства будет результативной и полезной для всего общества. Проблема эффективности работы государственного аппарата, контроля над ним верховной власти, предотвращения работы его на себя, подчинения его деятельности корпоративным интересам бюрократов не решается в рамках самого государственного аппарата. Решение лежит не в плоскости «сильное – слабое государство», оно вообще – вне пределов государства, а в отношении «государство – общество».

Не следует надеяться, что само государство может поступиться частью власти, ограничить себя в своих функциях, претензиях, это может сделать только организованное, хорошо структурированное общество, состоящее из энергичных, свободных внутренне, имеющих чувство собственного достоинства, личностей. Организованное не для борьбы с государством или ещё с кем-то и чем-то, а для жизни – чтобы промышленность производила вооружения не больше того, что необходимо, а остальное – для людей, не для убийства, а для жизни, чтобы естественные и технические науки не занимались бы главным образом разработкой всё новых средств уничтожения людей, а средств жизни, чтобы гуманитарии не были обязаны врать, восхваляя вождей и оправдывая любые их преступления, а занимались действительно проблемами бытия человека и общества. Чтобы люди объединялись не только в производственные коллективы под начальством государственных чиновников и воинские части под командованием отцов-командиров, а в самые разнообразные коллективы – от обществ защиты прав потребителей до любителей кошек и собак. И местное милицейское (полицейское) начальство должно избираться жителями и зависеть от них, а не от вышестоящего начальства и т. д. и т. п. Чтобы не получалось, как в Иркутской губернии после Сперанского, когда вместо произвола чиновников наступил произвол бандитов и местные жители не имели никаких возможностей заставить власти выполнять свои прямые обязанности.

Но построить такое общество нельзя только путём принятия законов и издания указов. Нельзя стать личностью по приказу и беда России XIX века была в том, что личности в ней были, но их было так мало и не все они и не всегда понимали своё истинное предназначение.

7.5. Российское революционное и общественное движение в XIX в.

7.5.1. У истоков революционной традиции в России – декабристы

В 1816 г. в России возникла первая революционная организация – Союз Спасения. Её создали А. Н. Муравьёв, С. П. Трубецкой, Н. М. Муравьёв, М.И. и С. И. Муравьёвы-Апостолы, И. Д. Якушкин. Вскоре к ним присоединился П. И. Пестель. Численность тайного общества не превышала трёх десятков человек, его цели, практические намерения были неопределёнными. Главным для членов первого декабристского общества было желание служить народу, сделать всё для его блага. Союз Спасения распался в 1818 г. и вместо него появился Союз благоденствия, более многочисленный (до 200 человек). Цели и методы деятельности Союза благоденствия были определены в «Зелёной книге», которая требовала оказания содействия правительству во внедрении «блага всеобщего во все поры государства». Пропаганда передовых взглядов в дворянских кругах, распространение грамотности в народе, помощь в освобождении отдельных крепостных, организация литературных обществ, подача проектов реформ правительству, попытки борьбы с проявлениями судейского беззакония – так в основном выглядела практическая деятельность Союза благоденствия.

Запрет тайных обществ в 1820 г., подозрения правительства о существовании этого общества и неудовлетворённость наиболее деятельных и решительных участников медлительной тактикой привели к формальному роспуску Союза благоденствия в 1821 г. С 1822 г. существовали две стремившиеся к координации действий, но тем не менее обособленные друг от друга революционные организации: Северное общество (в Петербурге) и Южное (на Украине), к последнему потом присоединилось Общество соединённых славян. Оба декабристских общества делали ставку на тактику военной революции. В отношении планов будущего устройства России между ними были некоторые расхождения. «Русская правда» Пестеля, принятая Южным обществом, ставила целью учреждение республики после периода военной диктатуры. Конституция Н. Муравьёва, обсуждавшаяся в Северном Обществе, предусматривала конституционную монархию. Различия были также в предположениях по решению крестьянского вопроса, прежде всего в отношении дворянского землевладения при обоюдном согласии о необходимости личного освобождения крестьян.

Прямолинейное выведение первого революционного выступления из российской действительности, рассмотрение его как проявления борьбы зарождавшегося капиталистического уклада против обветшалого феодализма необоснованно. И декабристы были далеки от буржуазии, и сам феодализм ещё не так уж обветшал.

Декабристы выросли и были воспитаны на просветительской идеологии XVIII в. с её идеями естественного равенства, веры во всемогущество разума и просвещения, служения народу. Побудительным началом, толкавшим будущих декабристов на революционный путь, было нравственное чувство вины перед крепостным народом, вообще перед всеми униженными и оскорблёнными. Это нравственное чувство заставляло будущих декабристов ещё до 1812 г., подростками, мечтать о подвигах и делах на пользу дикарей острова Сахалин, а после Отечественной войны, под воздействием патриотического подъёма и более близкого знакомства с народом привело к созданию Союза Спасения. Все основатели этого общества прошли Отечественную войну 1812 г. в младших офицерских чинах и постоянно соприкасались с солдатами.

Знакомство с передовым Западом сыграло свою роль. Но эта роль вторична – декабристы в своих проектах конституций использовали опыт западного конституционного устройства, в выработке методов действий оглядывались на европейские революции с их кровью и страданиями как раз простого народа и хотели избежать насилия и бедствий народа, насколько это было возможно, при создании декабристских обществ применялись структурные принципы европейских тайных обществ – немецкого Тугенбунда, итальянских карбонариев. Но декабристы именно использовали чужой опыт, перерабатывали его. Знакомство с Западом не являлось побудительной причиной для перехода к революционной деятельности – впечатления от крепостнической действительности были сильнее.

Декабристы безусловно выступали за отмену крепостного права, за личную свободу крестьян. Не сразу, но они пришли к необходимости освобождения крестьян с землёй, хотя и сохранялись разногласия по вопросу как это осуществить.

Что касается методов борьбы и преобразований, то в декабристском движении выделяется два направления. Первое ориентировалось на длительный период подготовки народа к коренным преобразованиям через его просвещение, повышение жизненного, культурного и политического уровня. Второе же предпочитало более радикальные методы борьбы: переворот с помощью армии («военная революция»), а затем уже необходимые преобразования.

Декабризм воспроизвёл черты европейских революционных движений с относительно слабыми буржуазными элементами (неоформленность и бессилие буржуазии, особая роль офицерства, тяготение к тактике «военных революций» и созданию тайных обществ), но российское движение характеризуется ещё большей классовой узостью и полнейшим отрывом от народа. Карбонарские венты в Италии насчитывали десятки тысяч человек, в России декабристские общества – несколько сот. В Италии, Испании, Греции дворянских революционеров поддержали достаточно широкие слои народа, в России дворянские революционеры остались в одиночестве.

Постоянно подчёркивается, что декабристы, будучи дворянскими революционерами, боялись обратиться к народу. Почти никогда не отмечается, что эта субъективная боязнь имела объективную основу. Народ в России в то время не был готов к революции, к восприятию революционных призывов, руководящей роли революционеров. Локальные народные восстания 1818—1820-х гг. (особенно донские волнения), которые рассматриваются историками как некая «подоснова» движения декабристов, показали сохранение монархических иллюзий, веры в царя в крестьянских массах при откровенной враждебности к дворянству. Именно антидворянские настроения крестьян делали невозможным обращение декабристов к народу и ещё более невозможной поддержку декабристов народом. Именно это не позволило декабристам усвоить в полной мере опыт военных революций в Европе – чисто военными они там не были (вмешательство народных масс помогло войскам Риего и Квироги переломить ход событий в свою пользу на первых этапах борьбы в Испании; в Неаполе армия последовала за восставшим народом, закрепила его успех). Правда, декабристы-офицеры стремились сблизиться с солдатской массой и завоевать доверие солдат и это им удавалось, некоторые декабристы даже занимались обучением солдат, но открывать им свои цели вплоть до восстания декабристы опасались.

У декабристов появляются идеи, которые станут весьма специфическими для российского революционного движения – упование на всемогущее организованное государство, которое жертвует интересами отдельного гражданина во имя «наибольшего благоденствия» народного целого. Это особенно видно у Пестеля, который говорил о «благоденствии», «блаженстве», «счастье» государств или отдельных лиц, понимая под этими понятиями не охрану прав и свобод, не правовые гарантии независимости граждан, а обеспеченность существования, материальный достаток, хозяйственное процветание.

Но интересы отдельных людей, стремящихся к обеспечению своего «достатка», могут сталкиваться и сталкиваются, вызывая социальные конфликты и общественное неравенство. Вот здесь-то начинает действовать функция центральной политической власти, которая призвана умерять эти столкновения, обеспечивать более или менее справедливое распределение общественных благ, «защищать бедного от притязаний богатого». Государство может гарантировать индивиду различные права и свободы, не только «не затрагивать» их, но и всячески поддерживать, но лишь в той мере, в какой они направлены на получение индивидом «справедливой» доли общественного продукта. Государство предоставляет членам общества определённые политические права (влияние на ход управления, участие в выборах представителей в местные и центральные органы власти, право апелляции в государственные органы), но опять-таки постольку, поскольку они связаны с решением той же задачи «справедливого» распределения. Короче говоря, общий контроль за функционированием всего общественного механизма и право окончательного решения в каждом конкретном случае политический центр оставляет за собой, приобретая тем самым огромную и бесконтрольную со стороны граждан власть и создавая возможности для возникновения диктатуры и использования этой власти в личных целях небольшой группы лиц.

На то, что такой порядок будет означать известное ограничение прав индивида с точки зрения «нормальных» буржуазных конституций, Пестель возражал: зато будет обеспечена социальная справедливость. Выиграет не только народ, материальные интересы которого будут защищены, но и правительство (в смысле стабильности, прочности своего политического положения).[89 - Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России. С. 124—126.]

При проведении революционных преобразований, при разрешении споров между гражданами, решающую роль у Пестеля должно было играть Верховное правление, а не суд. Чтобы это правление могло справиться со своими задачами, по расчётам Пестеля, требовалось в 30 раз больше жандармов, чем их было в действительности при в Николае I.[90 - Экштут С. А. Жандарм и декабрист. Историософские размышления о двух методах лечения одной болезни // Вопросы философии. 1998. №9. С. 65—66.]

Надежды на государство в достижении социальной справедливости и материального благополучия иллюзорны, что показывает опыт российской истории как до декабристов, так и после них, но эти иллюзии, ещё сохраняются.

7.5.2. Общественное движение второй четверти XIX в.

Поражение декабристов, усиление реакции порождали настроения пессимизма, безысходности в среде передовой общественности России николаевского времени, с одной стороны. А с другой – усиливали национально-патриотические чувства. Подъём национального сознания в России отмечается с 1812 г., он характерен и для декабристов. Но в последующую эпоху процесс роста национального самосознания становится ещё более явным, принимает порой преувеличенные формы, проникает в различные круги общества и идейные направления. Сравнение России и Европы, поиски закономерностей и смысла национальной истории, задача преодоления отсталости и вместе с тем специфика её решения в застойных социально-политических структурах николаевского самодержавия – эти темы приобрели в 1830—1840-е гг. особенное значение.

Национализм в России, как и в ряде других стран, близких ей по уровню и типу развития, был сложным явлением. Нация, национальное государство, национальное самосознание – это явления, присущие капиталистическому, рыночному обществу с единым национальным рынком, ярко выраженным региональным и отраслевым разделением труда, с достаточно высокой степенью свободы личности и с высокой степенью самосознания личности. В условиях слабого развития капитализма, при преобладании традиционных или полутрадиционных структур, этот тип национализма складывался как сложное сочетание не только буржуазных, но и докапиталистических и антикапиталистических элементов, причём не как их простое соединение, а как специфический идейно-культурный сплав, выполняющий определённую задачу – идейно обеспечить преодоление отсталости, служить импульсом развития. Для такого рода национализма всегда характерна двусмысленность: признание отсталости соседствует с отрицанием её, со всемерным возвеличиванием своей родины, её прошлого, её культуры, что выступает как своего рода идейно-духовная компенсация. Критическое отношение к отечественной действительности сочетается с искренней любовью к Отечеству, с глубокой верой в его будущее и в его историческое предназначение. Это как бы особое видение своей страны, особая призма, к которой прибегают всякий раз, когда реальная действительность начинает слишком резать глаза. Подобные национально-патриотические чувства питали П. Чаадаева, Герцена и Огарёва, славянофилов и западников, в явной и скрытой форме были они у других поколений российских революционеров и общественных деятелей, являлись (и являются) причиной преувеличения особенностей исторического пути России и ошибочных рецептов преодоления её отсталости и создания условий для материального и духовного благоденствия россиян.[91 - Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России.. С. 134—135.]

Русский национализм 1830—1840-х гг. имел общие черты вне зависимости от политических установок: всяческое подчёркивание самобытности России, её культуры, истории, национального характера, противопоставление России Западу. Идеи об евразийском характере Руси, где сплавились воедино Восток и Запад зародились именно в середине XIX в. Различия между западниками и славянофилами заключались не столько в том, что первые считали Россию частью Европы, а вторые особым миром, а в том, что западники полагали необходимым избавление от этой самобытности, переход на западный путь развития, а славянофилы выступали за сохранение этой самобытности, её дальнейшее совершенствование, даже в ущерб экономическому, особенно промышленному, развитию.

Тогда же формулируется и становится основой официальной идеологии формула Уварова «самодержавие, православие, народность». Эта формула также исходила из самобытности России, её принципиального отличия от Запада и, следовательно, из присущего только России особого пути. Идейно-духовной компенсацией идеи русских националистов (западников, славянофилов, Уварова, державников) являются потому, что именно во второй четверти XIX в. всё резче стало обозначаться отставание России в промышленном развитии. И это было отставание не просто в объёмах производства, а отставание качественное, технологическое, отставание цивилизационного порядка.

Западная Европа выходила на принципиально новый уровень состояния общества, основанного на машинном производстве, городской культуре, рыночных отношениях, на новых степенях свободы индивида. Растущее отставание России угрожало самому её статусу великой державы, а в перспективе маячило превращение в колониальный, сельскохозяйственно-сырьёвой придаток промышленно развитых стран. Даже в сфере хлебной торговли в Европе российских производителей всё активнее стали теснить свободные североамериканские фермеры. Серьёзность этой угрозы продемонстрировало не просто поражение в Крымской войне, а ставшее явным громадное преимущество капиталистических стран в военном отношении: в вооружении, организации армии, транспорте. Растущий разрыв от западных стран мог поставить Россию в один ряд со многими государствами Азии, такими как Турция, с которыми только и была сравнима российская военная машина. И встал выбор: или засучив рукава, работать, вызволить созидательную энергию производительных слоёв общества, или успокаивать себя рассуждениями об особом характере исторического пути России, самобытности русского национального характера. Но жизнь не терпит иллюзий, промышленное развитие невозможно без пролетаризации крестьянства, роста и преобладания городов и городской культуры, принципиально отличной от патриархальной крестьянской культуры. И только Крымская война заставила самодержавное государство пойти на некоторую модернизацию экономической и социальной жизни страны. В период реформ Александра II отходит на второй план уваровская формула самобытности, приходят в упадок славянофильские теории и вновь они оживают во время реакции и контрреформ Александра III.

7.5.3. Народничество

Немногочисленные революционеры 1850—1860-х гг. уже делают ставку на народное движение, разрабатывают теории крестьянской революции и крестьянского общинного социализма, возлагают надежды на стихийный социализм крестьянина-общинника. Но и тогда Н. Чернышевский говорил об ограниченном характере революционных возможностей крестьянства, о неспособности его – самого по себе – совершить созидательный переворот. Поражения революций 1848—1849-го гг. открыли Чернышевскому, крестьянскому демократу и социалисту, жестокую истину: повсюду, где разрастались революции, господствующие классы находили в борьбе против революционеров неожиданную поддержку в массах, близоруком эгоизме городского мещанства, но прежде всего в темноте и забитости крестьян.

Если в 1861 г. Чернышевский ещё надеялся на революционные выступления крестьян и возможность руководить этой революцией со стороны революционеров, то уже год спустя он начинает пересматривать вопрос о возможности руководства крестьянской революцией и созидательном характере этой революции. В статье «Письма без адреса» он обобщает: народ «нас (т.е. революционеров) не знает даже и по имени». Грядущее восстание крестьян неизбежно, его породит половинчатый, грабительский характер реформы, но «народ невежествен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти ко всем отказавшимся от его диких привычек. Он не делает никакой разницы между людьми, носящими немецкое платье; с ними со всеми он стал бы поступать одинаково. Он не пощадит и нашей науки, поэзии, наших искусств; он станет уничтожать всю нашу цивилизацию».[92 - Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России. С. 177—179.]

«Народопоклонство» интеллигенции было вызвано рядом причин. Дело не только в том, что крестьянство было наиболее многочисленным и угнетаемым классом русского общества, что оно воспринималось в духе социализма как хранитель традиционно-общинных, не буржуазных институтов и идеалов. Стержнем всего народнического восприятия являлись ценностные и этические представления, подчинявшие себе все другие стороны утопического сознания. Вера в народ исходила, другими словами, не столько из объективных качеств и нужд самого крестьянства, сколько из внутреннего, нравственного стремления интеллигента-разночинца найти опору своей жизнедеятельности. Именно в понятии «народ» сконцентрировалось всё, что искала народническая интеллигенция: потребность в нравственном очищении, в служении ближнему, с одной стороны, и глубокая вера в торжество социальной справедливости начал «общинного» социализма – с другой. При таком личностно-психологическом настрое поклонение было, естественно, обращено не к реальному, историческому, а к воображаемому народу, который наделялся всевозможными достоинствами и добродетелями.

Реакцией на засилье государства в российском обществе было распространение анархизма, отрицания государства вообще. Идеолог бунтарского анархизма Бакунин исходил из того, что русский народ революционер, бунтарь по природе и всегда готов к революции, которую сам Бакунин понимал скорее как бунт, всеобщее разрушение, а не творческий переворот в обществе. Главной задачей революционеров Бакунин считал организацию одновременного выступления (чтобы правительство не расправилось с бунтовщиками по одиночке). Для подталкивания народа к бунту Бакуниным допускались любые средства, в том числе использование уголовников (ещё одних бунтарей по природе).

Надежды на народный бунт не оправдались и в начале 1870-х гг. усиливается другое направление народничества. Один из лидеров и теоретиков народничества Лавров полагал необходимой подготовку народа к революции путём распространения в его массе знаний, идей социальной справедливости, общинного социализма. В первой половине 1870-х гг. народническая молодёжь предприняла попытки революционной агитации и пропаганды среди крестьянства с целью подготовки народной революции. Для организации пропаганды среди народа появилась организация «Земля и воля» (1876 г.). «Хождение в народ» кончилось неудачей, благородный порыв народников-интеллигентов был не понят народом. Крестьяне оказались совсем не такими, как их представляли себе народники – не было духа солидарности, но были торгашество, расслоение на богатых и бедных, которое считалось нормальным, примитивная религиозность, которой соответствовал несокрушимый фатализм – «всё по воле бога», «народ сам виноват», так как «все поголовно пьяницы и забыли бога».

Репрессии правительства вызывали ответное сопротивление революционеров в виде террористических акций, но теперь среди них стало расти убеждение, что террор и есть именно та форма политической борьбы, которая позволит кучке революционеров при ничтожных силах совершить грандиозные дела.

В программе «Народной воли» (1879 г., после раскола «Земли и воли») главной целью объявлялась подготовка широкого народного восстания с целью захвата власти. Переворот предполагалось проводить при экстраординарных условиях, вызванных всенародным бунтом, неудачной войной, государственным банкротством и т. д. Но также полагали, что система террористических актов, в результате которой будет убито 10—15 человек из основных чиновников и царь, может вызвать панику в правительстве и возбудить народные массы и создаст удобный момент для нападения и социальной революции. В конечном счёте, вся деятельность «Народной воли» свелась к подготовке покушений на царя. 1 марта 1881 г. Александр II был убит. Революции не произошло, идейный и моральный крах революционного народничества стал очевиден.

В 1860-е гг. в русском революционном движении зарождаются явления, или точнее новые черты, которые будут потом развиваться и наложат сильный отпечаток на всё революционное движение. Связано это явление с отношением к народу не как к самостоятельной силе, которой сознательный революционер только помогает проявить себя, осознать свои интересы, а как к пушечному мясу, бессловесному средству, которым революционер имеет право манипулировать по своему усмотрению. Наиболее полно подобные идеи отразились во взглядах и деятельности Сергея Нечаева, который появился в среде петербургского студенчества осенью 1868 г. Нечаев был учителем закона божьего приходского училища и вольнослушателем Петербургского университета.

По логике нечаевского типа насилие вполне может применяться даже по отношению к тем «униженным и оскорблённым», ради которых совершается революция. Именно так трактовал близкий к Нечаеву Ткачёв взаимоотношения революционной партии и народа после победы революции. Ткачёв разочаровался в революционных возможностях народной массы, делал ставку на революционное меньшинство. Это революционное меньшинство должно любой ценой взять власть в свои руки и силой заставить народное большинство перестроить свою жизнь на коммунистических началах.

Стереотипы господства и подчинения впитывались россиянином буквально с детства, они царили повсюду, воспринимались как нечто непреложное и естественное и потому не могли не отравлять революционное сознание. Отсюда столь часто возникавшие в среде демократической интеллигенции сектантские перепалки и споры, нетерпимость к другому мнению, борьба за влияние, столкновения за лидерство. Отсутствие уважения к личности, чувства собственного достоинства порождали пренебрежительное отношение к человеку как к простому средству достижения революционных целей, рассуждения, что цель оправдывает любое средство.

7.5.4. Марксизм в России: зарождение и особенности

С расколом «Земли и воли» на «Народную волю» и «Чёрный передел» в 1879 г. кризис народничества достигает высшей точки. Сама логика борьбы за социальный переворот вывела народников в сферу политики, политической борьбы, необходимость которой народники ранее отвергали. Русские социалисты оказались перед решающим выбором: либо отказ от поддержки политической борьбы народовольцев, либо отказ от теории, в которой политике не было места.

Среди тех, кто остро почувствовал эти противоречия теории и практики народничества и начал поиск выхода из тупика были выходцы из «Чёрного передела», эмигрировавшие за границу, Г. Плеханов, В. Засулич, П. Аксельрод, Л. Дейч, В. Игнатов. В 1883 г. они создали марксистскую группу «Освобождение труда».

Доказательство факта эволюции страны по пути капитализма, осмысление роли пролетариата как движущей силы русской революции, соотношение социализма и политической борьбы, критика народничества – всё это составляло круг теоретических интересов Плеханова и его друзей в 1880-е гг. Задача состояла не в простом заимствовании научной теории Маркса, перенесении её на русскую почву, а прежде всего в критической оценке всего накопленного революционного опыта, в осмыслении путей развития России с помощью марксизма. В качестве исходного пункта анализа общественной ситуации Плеханов берёт политическую борьбу за свержение самодержавия и идею социализма – две идеи, приводившие в движение наиболее активные слои российской интеллигенции. Требованию политической свободы Плеханов придаёт значение принципа, разъясняя, что успешно бороться с самодержавием одиночки из интеллигенции не в состоянии и только рабочий класс, организовавшийся в политическую партию, способен вести борьбу с шансами на победу. Для рабочего же класса политическая организация его рядов есть как раз то средство, при помощи которого он сможет добиться своих классовых целей и обеспечивать интересы общественного развития. Под углом зрения классовой самостоятельности пролетариата Плеханов рассматривает все вопросы предстоящей русской революции. Он был уверен в том, что «возможно более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России». Революционная интеллигенция, по Плеханову, должна была уделять основное внимание работе среди пролетариата, а уже через рабочих влиять на крестьян.[93 - Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России. С. 305.]

В конце 1883 г. почти одновременно с группой «Освобождение труда» в самой России образовалась первая марксистская организация, в которую вошли студенты Петербурга во главе с Благоевым. В 1885 г. независимо от благоевцев возникла группа Точисского, в которой были и рабочие. В конце 1887 – начале 1888 г. под влиянием Федосеева складываются марксистские группы в Казани. В 1890-е гг. марксистские кружки появляются по всей стране, они становятся всё более организованными, в них всё больше рабочих, хотя по-прежнему основную массу марксистов в России составляли интеллигенты и студенты.

В Европе марксизм первоначально был уделом образованных людей, но всё же он распространяется там в то время, когда капиталистические, рыночные отношения были достаточно развиты, пролетариат многочисленным, но способы более или менее мирного разрешения социальных конфликтов, противоречий между рабочими и хозяевами, вообще трудностей, порождаемых рыночными отношениями ещё не были отработаны и даже необходимость поиска таких способов не осознавалась. Это создавало основу для распространения марксистских идей среди рабочих и создания социал-демократических рабочих партий, иногда достаточно многочисленных уже в последние десятилетия XIX в. (в Германии, например).

В России марксизм первоначально и долгое время потом представлял собой чисто умственное, интеллигентское течение в виду немногочисленности и слабости пролетариата, ещё тесно связанного с деревней. Квалифицированных, потомственных рабочих было крайне мало и в начале XX в., тем более в 1880-х гг. Поэтому классический марксизм, полагавший, что Россия должна пройти все стадии развития капитализма и относивший социалистическую революцию в далёкое будущее, когда пролетариат будет составлять большинство населения страны, распространения в России не получил.

Социал-демократия в Европе в конце XIX в. действовала легально, попытки запрета социал-демократических партий показали свою неэффективность, в России же марксистские организации (как и вообще любые политические организации) были под запретом всегда.

Отсюда вытекает сохранение в социал-демократическом движении России многих родовых черт российского революционного движения – жертвенность, упование на силу организации профессиональных революционеров-нелегалов с железной дисциплиной, складывание и сознательное насаждение особой революционной морали, основанной на принципах вседозволенности ради победы революции, забегание вперёд, радикализм, а то и авантюризм, утопизм, готовность к насилию, в том числе насильственному навязыванию «освобождаемому» народу своих представлений о народном «счастье».

7.5.5. Особенности сознания российских революционеров

Наиболее характерные черты российского революционного движения являются отражением идеологии европейского Просвещения XVIII в. с её верой во всесилие человеческого разума и упованием на силу организации и государства.

Главное в просветительстве российских революционеров – убеждённость их как просвещённых людей в том, что они знают истину, знают в чём общее благо для народа и что их задача – только внести эту истину в сознание народа. Отсюда вера Чернышевского и народников в то, что крестьянский общинный социализм отражает глубинные, коренные интересы крестьянства, что уравнительность, имущественная и социальная, существуют потому, что так хочется крестьянам. Так же марксисты были убеждены, что общее благо народа – пролетарский интернационализм и промышленный социализм.

Но, увы, и просветители, и революционеры всех мастей не знали истинных интересов народа, не понимали законов развития общества, не осознавали, что ближайшие интересы могут противоречить отдалённым интересам, препятствовать главной тенденции развития общества. Так русский крестьянин почти не знал частной собственности на землю, жил в уравнительной общине потому, что хозяйствуя в плохих природно-климатических условиях, неся огромные повинности в пользу государства и помещиков, он был вынужден то и дело прибегать к взаимопомощи для обеспечения своего выживания, к круговой поруке, уравнительности, чтобы сохранить все тяглые единицы и быть в состоянии вынести их тяжесть. То есть русский крестьянин жил в общине не потому чтохотел этого, а потому что был вынужден и жизнь в общине вовсе не гарантировала всеобщее равенство, братство и высокую нравственность. В общине было всё – пьянство, лень, иждивенчество, прелюбодейство и прочее. Строгие нормы поведения, почти полное отсутствие воровства – это черты патриархального сельского образа жизни крестьян любого народа, живущих замкнуто небольшими группами и вынужденных помогать друг другу, а не отличительная черта русского крестьянина, не черты русского национального характера. Поэтому русский крестьянин, занятый повседневными заботами, не воспринял идеи общинного социализма и остался глух к проповедям народников.

Российским революционерам приходилось действовать в условиях полного отсутствия политической и общественной жизни в России. Из этого вытекает следующая важная черта революционного движения в России – придание очень большой роли организации и государству в деле освобождения народа без участия самого народа. Эта черта заметна у декабристов и выразилась в принятии тактики «военной революции», в приурочивании даты революционного выступления не к готовности народа к нему, а к случайному событию – смене царей на престоле, в снисходительном отношении к народу, убеждённости, что дворянские революционеры лучше народа знают, что крестьянину нужно.