Высший суд

– В общем, история Электры у вас, слава богу, в полном виде не состоялась.

– Ну я бы не заявляла так категорично. Мало ли что впереди.

– Лида, ты меня пугаешь, – признался Ильин, и они рассмеялись.

Лида взяла листы с текстом пьесы.

– Говорят, жизнь – хаотичное нагромождение всего. Почему же тогда режиссер назначил на роль Электры именно меня? При этом не разобрал со мной ни одной сцены, будто уверен, что мне не нужны его советы. А они нужны мне.

– Прочти отрывок, – попросил Ильин, но Лида отказалась.

– Не могу. Там столько дебильного пафоса. Софокл – есть Софокл. Пятьсот лет до нашей эры. Смешной высокий штиль. Наверно, откажусь от этой роли. В жизни это, может быть, отчасти и по мне, но не на сцене. Да и кому это сейчас нужно, какая-то Электра?

– Не скажи, – возразил Ильин. – Родители сегодня все чаще убивают детей, дети – родителей. Любовь как чувство умирает или, в лучшем случае, заменяется одной только видимостью любви. Даже вроде любя, любят не любимого человека, а что-то свое.

– Значит, не отказываться? Играть? Прожить эту роль на сцене? А если на «прожить» не хватит сил? (подчеркнуто) Поможешь? (как бы осекается) Извините.

– Это не оговорка. Ты хочешь перейти на «ты». Зачем тебе это? – спросил Ильин.

– Для получения сил.

Лида подошла к Ильину, положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза и прижалась головой к его груди.

– Папочка, ну сколько еще ты будешь мучить меня?

– Даша, что с тобой? – глаза у Ильина заметались.

– Ну что ты придуриваешься? Где твой голос крови? Ты ведь психолог. Неужели тебе не видно, что я вся в тебя? Мне ничего от тебя не нужно. Я хочу только называть тебя отцом и обсуждать с тобой мои сердечные и творческие дела. Обсуждаешь же ты с Алинкой ее личную жизнь. Вот и мою будем обсуждать. Ты переживаешь за нее. А как же я? Я хочу, чтобы ты и за меня переживал. Обещаю взаимность. Все мои откровения пойдут в твой особый опыт, в копилку. Ты сможешь написать книгу о своих отношениях с девушкой, которая решила считать тебя своим отцом. Это внесет разнообразие в твою работу. Поднимет тебя на высоту, сделает знаменитым.

Тихонько открыв дверь, в квартиру вошла мать Лиды Дарья. Услышав голоса, насторожилась. Медленными движениями сняла курточку и кроссовки. На цыпочках подошла ближе к комнате, где находились Ильин и Лида.

– Лида, я все это учитываю. И все же пойми и ты меня, – проникновенно говорил Ильин. – Я не могу не думать: а вдруг это твой каприз, прихоть, фантазии? Почему я должен верить этой девушке на слово, даже если я давно и хорошо ее знаю? Мне нужно подтверждение твоих слов.

– Одно подтверждение ты сделал уже сам, – отвечала Лида. – Ты признал, что у тебя с мамой было то, от чего рождаются дети. Да, это было только раз. Но, как известно, бывает достаточно и одного раза. Какое еще тебе нужно подтверждение? Во внешнем сходстве? Но я вылитая мама. И лицом, и фигурой, и даже отчасти характером. Но есть другие параметры. Я их вижу – ты тоже видишь, но отказываешься их учитывать. Ну что делать? Придется сдать материалы на ДНК.

– Представляю, что произойдет, – потерянно вымолвил Ильин.

– А что произойдет? Алинка будет только рада. Мы с ней и так – как сестры. Твоя жена и моя мама – давние подруги, тоже почти сестры. Просто наша жизнь освободится от этой тайны. Уверяю тебя, твоя жена тоже давно все знает. Какие могут быть секреты между настоящими подругами? Твоя жена простила грех моей маме, а тебе прощать было нечего. В то время ты еще не сделал выбора между ними. Насколько я знаю, сначала у моей мамы кандидатом в мужья был ты. А у твоей жены был другой молодой человек.

– Не совсем так, – сказал Ильин. – Я был кандидатом у обеих. Если бы Тамара узнала, что у меня что-то было с твоей мамой, она бы дала мне отставку.

– У меня опять пульс подскочил, когда ты сказал, что был кандидатом у обеих, – тихо сказала Лида.

– Что делать, – тоже сбавил звук Ильин. – Когда откровенничаешь, всегда что-то ляпнешь против самого себя. Ну, в общем, первое, что мне нужно сделать – это поговорить с Дашей, твоей мамой. Вдруг она все же ничего не сказала Тамаре. Такое ведь тоже может быть.

– И если так… Если не сказала, то… эта тайна так и будет висеть в воздухе? По-твоему, это правильно? – рассуждала Лида.

– Лида, ну ты же знаешь Тамару Сергеевну. Она очень щепетильна в вопросах супружеской верности.

– О, да! Я не раз слышала, какая Томочка однолюбка, какая пенелопка.

– Ну зачем ты так? Она в самом деле строгих правил.

– Папочка, ну ты же психолог!

– Что ты этим хочешь сказать? Что ты в это не веришь? Я понимаю, она отказала тебе в доме. Но нельзя же вот так, из мести грешить на человека.

– Ладно, будем считать, что это у меня вылетело по дури, – прибавила громкости Лида. – И, возможно, я в самом деле не права… Я только сейчас подумала: мама и твоя Тамара одногодки, а мама выглядит моложе. Ну так ведь? Это сама твоя Тамара признает. А все отчего? Однолюбки блекнут и стареют быстрее – это известный факт.

– А знаешь, мне эта твоя дурь отчасти даже нравится.

– Интересно. А ведь это слова не отца. Продолжай.

– А я и не чувствую себя твоим отцом, – сказал Ильин.

– Это меня обнадеживает. Только уточни. Не чувствуешь или не хочешь чувствовать?

– Ну ты прямо мастерица пускать нюансы, – жалко рассмеялся Ильин.

– Так ведь в кого это у меня? – в голосе Лиды зазвучали нехорошие нотки. – Обнадеживал сразу двух подружек – это как же тонко надо было играть. А сколько было в этой игре умения нравиться, то есть умения обманывать, сколько лицемерия и тонкого коварства! Хотя, скорее всего, мама просто решила взять тебя тепленьким, пока Томочка раздумывала, стоит ли ей рискнуть своей непорочностью. В любом случае ты, папочка, Казанова! Хотя, возможно, я преувеличиваю. Мне просто хочется так о тебе думать. Мужчина, всю жизнь верный своей жене, для меня не совсем мужчина. Как и женщина, до припадка верная мужу, для меня меньше, чем просто женщина. Меня от этих достоинств тошнит. (Ильин боролся со смехом.) Человек не может ни в кого не влюбляться. Иначе он просто моральный и психический урод. Чего ты смеешься?

– Сам не знаю. На самом деле ты говоришь страшные вещи, но мне это отчасти даже нравится, – странно говорил Ильин.

– А ты заметил, что мы с тобой больше смеемся, чем говорим серьезно, а когда серьезно, то все равно частично со смехом? Это ведь, между прочим, признак. Почему ты не спрашиваешь, признак чего? Значит, сам знаешь. А признать не хочешь. Господи, если б ты знал, сколько я тебя ревновала: к маме, к Тамаре Сергеевне, к Алинке. А ведь одиночество от ревности только усиливается. Иногда я почти умирала. Можно я тебя обниму, пока у тебя доброе лицо? Ну что ты такой деревянный? Расслабься, не бойся, не трону.

Дарья не выдержала – вошла в комнату Лиды, готовая отхлестать дочь по щекам. Но только прошипела:

– Из всех дряней дрянь!

Лида отстранилась от Ильина.

– Мама, ты мне тысячу раз говорила – стучать надо. И я ни разу тебе не помешала, хотя знала, что ты не одна.

– Я просто обязана вам помешать, – зловеще сказала Даша.

Лида нервно рассмеялась.

– Очень интересно. Как ты сделаешь это?

– Очень просто. Анализ ДНК.

– Никакой анализ уже не поможет тебе, мама, – сказала Лида. – Раньше надо было. Правда, папочка?

Ильин молчал. Вид у него был жалкий. В такой переплет он еще не попадал.

– Ну если так, тогда анализ потребует Артемка, – процедила Дарья.

Эта угроза должна была добить Ильина. Этого только не хватало – впутать в эту свару 14-летнего сына. Но Ильин только еще больше сник, словно для него этот намек не был новостью, словно он давно подозревал, что сын – не от него.