Оттепель 60-х

Даиров: – Никак нет, не видель, видель кровать разобранную.

Командир: – А мы вам доверяли. Это что же, весь взвод обманывает? Кому верить? Где ваша совесть?..

…Рядовому Чванову объявили десять суток гауптвахты и наказали по комсомольской линии. До и после комсомольского собрания он спокойно читал книгу. Когда на собрании потребовали его «последнего» слова, он долго молчал, а потом кое-как выдавил: «Больше не буду». Казалось, он ничего не понял. Я вспомнил, как он на вокзале после отправки письма говорил: «А без риска зачем жить?» За восемь месяцев службы он был на грани военного трибунала. А что же будет за оставшиеся два с лишним года?

…Однако всё было не так, как многим думалось. И во всём этом командир части полковник Сапронов досконально разобрался и поступил по-отечески мудро, не отдав Чванова под военный трибунал. Хотя, если подходить формально (ведь этот побег Чванова, как выяснилось, был не первым), то его легко могли осудить серьёзно и отправить не только в дисбат, но и за решётку.

Думалось, что жена его, только изнывая от тоски, докучает командиру части своими бесконечными письмами, в которых требует отпустить её мужа домой. Да и самого Чванова просит срочно приехать – в силу своего необузданного темперамента. Причина же была куда сложней: женщина оказалась в очень трудном положении.

…А звала его так настойчиво Рита (так звали жену Чванова) только потому, что неожиданно попала в непредвиденную ситуацию.

Когда Сергея призвали в армию, он оставил Риту в доме своих родителей, где, кроме отца с матерью, проживали ещё младшие брат и сестра. Рита работала и заочно училась. Несмотря на большое скопление в квартире родственников, обстановка поначалу была терпима. Но тут неожиданно стали постоянно раздаваться телефонные звонки с просьбой пригласить для разговора Риту. Родителей это насторожило: муж в армии, а жену к телефону вызывает посторонний мужчина. О жизни Риты до замужества с Сергеем они ничего не знали. Возмущало их ещё и то, что она общается с незнакомым им мужчиной, будучи беременной. В общем, требовалось серьёзное объяснение. Сама же Рита не могла на это решиться, уверенная в том, что её не поймут.

Дело в том, что до замужества с Сергеем лет шесть назад, когда она ещё училась в школе (жила она тогда с родителями в небольшом подмосковном городке), в неё влюбился солдат срочной службы, да так, что сразу стал предлагать идти в Загс. Об этом не могло быть речи. После армии он уехал домой в Москву, но вскоре вернулся и стал ещё усерднее просить её руки. Но она всё ещё была несовершеннолетней – отказала. А через год под давлением родителей согласилась, и они расписались. Выходя из Загса, он имел неосторожность заявить: «Теперь я с тобой сделаю всё, что захочу». Эти слова на неё произвели ужасное впечатление, она испугалась и тут же от него сбежала. Два года она считалась его женой, но, так и не полюбив, уехала в Москву. Окончила училище то же самое, что и Чванов. Стала работать на подстанции, где встретила Сергея. Он ей понравился. Вскоре сделал предложение, и она согласилась стать его женой. Кое-как расторгла брак, прибегнув к помощи комсомола, с бывшим мужем. Сергей, естественно, прежде чем жениться, всё узнал о её прошлом, но это его не остановило, и они создали семью. Однако родителям он ничего не рассказывал. И вот, когда Чванова, так некстати, призвали в армию, узнав об этом, её бывший «муж» стал назойливо её преследовать. Рита была беременна. Узнав о том, что она с кем-то встречается, родители были потрясены и требовали, чтобы она избавилась от будущего ребёнка. Понятно, почему она просила Сергея срочно приехать домой и прояснить перед родителями ситуацию. Тогда-то Сергей и совершил первый побег, о котором никто в полку не узнал. Однако, приехав в Москву, он не решился рассказать родителям о прежней жизни Риты и о том, кто её преследует. Обстановка нагнеталась. Она стала писать командиру части письма и снова вызывать Сергея. Надо было всё разрешить. Сергей, сделав безуспешную попытку «отпроситься» домой, совершил второй побег. Встретился с «первым мужем». Произошёл скандал. Но вопрос не разрешился. Да и как он мог решиться?..

…Прошёл месяц. В батальоне полка я увидел Риту, жену Чванова, которая сама приехала в часть. Красивая брюнетка с выразительными бирюзовыми глазами оживлённо беседовала с майором Летяниным, когда я зашёл в штаб батальона с депешей, предназначенной лично комбату. Намечались штабные учения, и в письме была сводка по оперативной разработке для танкового батальона. Майор очень внимательно слушал несколько экзальтированную речь Риты, чувствовалось, что та была взволнована. Получив подпись комбата, я вышел из кабинета. В штабе полка я наткнулся на капитана Цынгауза:

– Товарищ капитан, – обратился я к нему, – а к Чванову приехала жена из Москвы. Вы можете её увидеть.

– Приехала Рита? Она здесь?

– Так точно, в батальоне у майора Летянина.

– Моя работа, – сказал капитан. – Это я сделал, – и удовлетворённо добавил:

– Видишь, приехала, – и направился в батальон.

…Это было в сентябре 1962 года. А спустя полтора года, встретив Чванова у художника в клубе, в записной книжке я сделал следующую запись:

12.01.1964г.

Головка у Чванова стала, как топорик – заострилась к носу. Похудел он здорово. Так далась ему эта неудачная любовь.

Постскриптум.

Рита не дождалась Чванова из армии. Она сделала аборт и ушла от его родителей. Продолжала работать на подстанции, где и встретила свою надёжную опору. Человека старше её, лысеющего и самодостаточного, занимавшего положение, хотя и не очень солидное, но надёжное.

…Через три года после армии я побывал в Москве и навестил семейство Чвановых. Что меня удивило, так это то, что все родственники были очень похожи друг на друга. Особенно бросался в глаза их идентичный узкий нос с горбинкой. Он у всех был почти одинаков, даже у отца и матери, не говоря уже о брате и сестре. Сестра оказалась той самой царицей Тамарой, которая у каждого из нас в воображении, с тонкими красивыми чертами лица и, конечно же, с «чвановским» носом, только у неё это был женский утончённый носик, а глаза – не чёрно-карие, грузинские, а серые – очень выразительные и слегка насмешливые, как у Сергея.

Сергей тогда уже жил с новой женой, Любой, в отдельной однокомнатной квартире. Люба всё время, казалось, домогалась Чванова, всё что-то от него требовала и почти совсем не обращала внимания на окружающих, в том числе и на нас с женой. А Чванов, похоже, не очень реагировал на прихоти своей супруги. Был, как всегда, спокоен и только его нос с горбинкой изредка поворачивался в её сторону, да тёмно-серые глаза таили в себе едва заметную усмешку.

Эдуард Коротков

В армии все друг друга называют по фамилии. И немудрено. Когда на вечерней и утренней поверке старшина в течение трёх лет ежедневно произносит твою фамилию, ты и сам забываешь о том, как тебя назвали родители, ты становишься носителем одного символа, который объединяет весь клан твоих близких и дальних родственников. Причём по воле того же старшины легко может измениться и фонетическое звучание фамилии. Например, после армии я вдруг узнаю, что мой сослуживец вовсе не КороткОв, а КОротков. Встретившись с ним, я удивился такой метаморфозе, на что он сказал: «Так это же старшина Шмалько меня так обозвал. Я всегда был КОротковым. И сейчас таковым являюсь».

Ефрейтор Коротков был среднего роста с лицом кубинского полумулата. Серо-карие глаза его выражали ум, концентрирующий в себе серьёзные мысли и побуждения. И нельзя было допустить того, что он мог когда-нибудь, запрокинув голову, безудержно и открыто смеяться над чем-нибудь или над кем-нибудь. Он был москвич, но серьёзный, который знает, что если ты хочешь чего-то внушительного достичь, то это будет не так просто. Придётся порядком напрячься и задуматься.

Он, например, точно знал, что уж коли попал в армию, то надо извлечь из этого всё, что только можно, чтобы это посодействовало его дальнейшей карьере. Поэтому он наметил вступить в партию, зная, что это легко сделать в армии, будучи рядовым или, в крайнем случае, сержантом. Прослужив год (за это время он уже определился в качестве писаря секретного отдела), он не замедлил подать заявление о своём желании стать членом КПСС. И как принято, получив две рекомендации, предстал перед партийным собранием, чтобы стать сначала кандидатом, а затем уже и членом партии. Но тут произошёл совершенно неожиданный поворот. На собрании, где его представили как достойного кандидата в ряды КПСС, командир полка спросил его, каким должен быть член партии. На что он чётко без запинки произнёс обычные в таких случаях слова: «Коммунист должен быть честным, правдивым, верным своей Родине и своему народу, и так далее…» Командир одобрил ответ молодого человека. И тут же добавил: – У вас есть прекрасная возможность доказать свою честность прямо сейчас, перед лицами коммунистов, которые намерены вас принять в свои ряды. Вопрос же к вам будет такой: «Скажите, ефрейтор Коротков, собираются ли в секретной части, где вы являетесь первым помощником старшины Макарова, офицеры для того, чтобы не только забрать свои служебные секретные материалы, но и, скажем так, поразвлечься? А если говорить прямо по-мужски и по-военному, не собираются ли они в секретной части для распития алкоголя? Только отвечайте прямо и честно, глядя в лицо товарищам, будущим соратникам по партии».

И ефрейтор Коротков, смущаясь от столь неожиданного лобового вопроса, ответил так, как отвечают коммунисты в советских кинофильмах, а именно прямо и честно:

– Да, собираются.

Естественно, после этого последовал вопрос «А кто?» и просьба назвать «пофамильно» лиц, посещающих секретную часть не по назначению.

Ефрейтор ответил и на эти вопросы. После чего ему уже не задавали обычных вопросов, таких, например, как, кто является Генеральным секретарём компартии той или иной страны? Коротков был принят в кандидаты членов КПСС единогласно. Хотя каждый голосовавший «за», где-то в душе своей подумал «хорошо было бы, если бы тебя перевели куда-нибудь в другую часть». Потому что, кроме «лобовой, прямой, открытой» честности, в жизни бывают и такие понятия, как мужская солидарность и просто обычная человеческая порядочность. Эти понятия тоже имеют право на жизнь. И чаще всего диктуют условия существования и взаимоотношений.

…На эту тему мы с Коротковым никогда не говорили. И об этом я узнал по слухам, которые ходили о нём. Сторонились его и офицеры, это естественно, и солдаты, потому что он «сдал своих», не важно, при каких обстоятельствах, и даже то, что он никогда не был «своим» среди чужих, так как не был любителем «выпивать». Теперь он стал заложником тех обстоятельств.

Его инцидент невольно наводил на размышления, а как бы ты поступил в данном случае? У меня был подобный эпизод, почти такой, и совсем не такой. Я работал в геологической партии коллектором в отряде бурового мастера, который частенько выпивал. А начальник партии зазывает меня однажды и спрашивает: «А как там старший мастер: пьёт или не пьёт?» Я опешил: « Ну, это, говорю, не ко мне вопрос». А он: – Ну, значит пьёт!.. Так из меня «сделал» стукача. Потом старший мастер обиженно мне говорит: – Ты зачем сказал про меня, что я пью? Я возмутился – Я вообще считаю ниже своего достоинства говорить про такие дела, это он на пушку вас взял.

А как бы я ответил на месте Короткова? Наверное, вот так:

– Скажу честно. Как на духу, товарищ полковник. Бывает такое. Заходят офицеры, но обычно перед праздником.

А на вопрос «Назовите кто?» я бы ответил: – На это, товарищ полковник, я не могу ответить, тем более что офицеры все являются коммунистами, и они сами знают, как им следует поступить в таких случаях.

Думаю, что ответ бы удовлетворил всех. А если нет, то пусть не принимают. Но до этого не дошло бы. Скорее всего, всё превратилось бы в шутку. В конце концов, это не враги, а все свои люди с обычными слабостями.

…С ефрейтором Коротковым мы не могли не сблизиться, так как работали в одном штабе. К тому же и он, и я оставались на рабочих местах до самой вечерней прогулки. И имели возможность не только мельком видеть друг друга, но и часто беседовать. Коротков, как и я до армии, окончил техникум, только не геологический, а радиотехнический. Он увлекался поэзией и сам писал стихи, которые по форме напоминали стиль Евтушенко. В то время три имени: Р. Рождественский, А. Вознесенский и Е. Евтушенко – были «на слуху» у всей России. Всюду они выступали, особенно заметно в Политехническом институте, и везде их печатали. Мне даже стало казаться, что Евтушенко вообще всю свою жизнь решил выражать в стихах, включая не только значимые моменты, но и заурядную повседневность. Настолько он был востребован. Не мудрено, что он стал кумиром ефрейтора Короткова. Я это понял по таким же длинным в его стихах поэтическим строчкам, которые встречаются у Евтушенко, особенно когда он пишет о заурядных или чрезмерно политизированных реалиях жизни, а также по своеобразным рифмам, которые созвучны ударными слогами. Это заметно не тогда, когда он читает свои стихи хорошо поставленным голосом, а когда рассматриваешь их отпечатанные тексты воочию.

Очень популярны были эти поэты ещё и потому, а может быть, главным образом по тому, что очень смело исповедовали свои мысли. Тогда это было весьма своевременно, потому что только-только зарождалась трибунная гласность. Спустя годы, то о чём они, проявляя смелость, громогласно ведали народу, утратит актуальность и поэтому постепенно их имена растворятся в общем сонме стихотворцев. Исключение составят те стихи, из которых талантливые музыканты создадут песни, таким образом, своей музыкой украсив их смысловое содержание.

Эдуард Коротков, ещё в школе и потом, будучи студентом, занимался в драмкружке. Поэтому к театру был тоже не равнодушен. В общем, нам было о чём поговорить. И даже сдружиться. Мы стали друг другу интересны. Вообще же, надо отметить, что ефрейтор Коротков по натуре своей не был завсегда коммуникабелен. А после приёма в партию и вовсе отдалился от общей массы, включая не только офицеров, но и солдат, с которыми и до этого-то не очень дружил.

Поэтому, когда ему начальник штаба полка предложил съездить в Москву за канцтоварами, ефрейтор Коротков попросил к себе в помощники меня, хорошо знакомого ему солдата. Тем более, я уже по второму году начал служить, меня знали в штабе, а Коротков, как известно, был «проверенной» личностью и приступил к завершающему году службы.

Поездка в Москву

И вот снова Москва. Впервые я её увидел год назад новобранцем, ещё не переодетым в военную форму. Когда вышли из электрички, уже вечерело. Всюду горели огни так, что всё сливалось в электрическом сиянии. А когда ехали в сторону Бутово, где жил Эдвард, уже можно было выделить отдельные огоньки, высвечивающие ночные окна.

Вспомнился, угнетающий меня момент. Мы находились в карантине. Нас направляли на самые грязные работы. И тогда, когда мы вытаскивали на носилках из кочегарки золу, так же вечерело. Но на душе было ужасно. Это были первые дни службы в армии. И вдруг из уст одного из солдат тихо зазвучала песенка:

«Вот опять небес синеет высь,

Вот и окна в сумерках зажглись.

Здесь живут мои друзья,

И дыханье затая,

В ночные окна вглядываюсь я».

Что-то вспыхнуло внутри меня. Во мне вдруг проснулось что-то свежее, новое, жизнеприятное, которого не было все эти последние дни, начиная с отъезда в армию.

«Я любуюсь вами по ночам,

Я желаю, окна, счастья вам».