Жестокие женские игры

–Нет, в этот раз всё должно быть намного проще. Оставишь её прямо на лавочке у подъезда, но не забудь полить краской. Думаю, она сразу поймет что к чему.

–Лина, мы уже опаздываем, давай поторапливайся – раздался из кухни нетерпеливый голос мужа.

Полина стояла перед зеркалом, изо всех сил стараясь натянуть на себя внезапно ставшие маленькими брюки. Она не одевала их всего десять дней, но этого времени оказалось достаточно, чтобы сегодня, она не смогла влезть в них. Войдя в комнату и увидев её старания, Максим чуть не расхохотался, уж очень забавным был вид у его жены.

–Да не мучайся ты, не застёгиваются ну и шут с ними, надень свободный свитер и никто и не заметит, что штаны расстёгнуты.

– Макс, я боюсь ехать на эту встречу. Ведь это может быть ошибка, а я уже настроила себе воздушные замки. Может, это всё-таки не меня ищут?

–Ну, а если всё же не ошибка? Это ведь здорово, в один день получить такой подарок: дед плюс дядя, да ещё, наверное, куча сестёр и братьев в придачу. Мы ведь смотрели документы, так что, прекрати паниковать заранее, может это и вправду твои родственники.

Но попасть в тот день к адвокату им так и не удалось. Выйдя из подъезда, они застали прямо перед входом, толпу взволнованных соседей, среди которых выделялась своими неподражаемыми габаритами соседка с первого этажа. Неподражаемыми были не только габариты, но и голос: густой, сочный почти как у Шаляпина, бас. Раису Ивановну знал весь дом. Она сутками сидела у окна, отлучаясь, кажется, только в туалет и всегда находилась в курсе личной жизни всех обитателей дома. Возвышаясь среди толпы и находясь в настоящем экстазе от наличия стольких слушателей, она громким голосом вещала на весь двор: – Нет, ну надо же, до чего народ дошёл! Только-только я возле подъезда все убрала, не успела мусор вынести, как глядь, опять навалили. И ведь какую совесть иметь надо, а? Надоела тебе игрушка, оставь на лавочке, может, кто дитю то и заберёт, так нет, всю изрезали, да ещё и гадостью какой-то облили, чтобы, значит, никому не досталась. Здесь точно без обормотов Анькиных не обошлось. Ей то, ухажёры подарки сумками носят, вот детки с жиру то и бесятся. А она, дрянь такая, нос от всех воротит, и не здоровается даже.

Увидев выходящих из подъезда Максима и Полину, Раиса Ивановна не смогла удержаться, чтобы не вовлечь и их в дискуссию о нравах подрастающего поколения. Зная о скандальном характере соседки, Максим попытался молча пройти мимо, но, невольно задержав взгляд на лежащей возле скамейки растерзанной игрушке, сразу же узнал в ней ту самую собаку, которую предлагала купить симпатичная продавщица. Резко обернувшись, он постарался загородить её от жены, но было поздно. Сильно побледнев, Полина несколько секунд пристально всматривалась в то, что осталось от собаки, а потом, медленно, словно каждый шаг давался ей с неимоверным трудом, побрела обратно домой.

–Лина! Приди в себя и прекрати думать об этом. Ты ведь ребёнку можешь повредить, ему ведь все твои страхи передаются. Успокойся, это просто совпадение. Раиса Ивановна права, просто кто-то выбросил надоевшую игрушку.

Максим продолжал ещё что-то говорить, но она его не слушала. Ребёнок вдруг стал так сильно крутиться у неё в животе, так сильно пинать её маленькими ножками, что она не на шутку испугалась.

– Макс, я, кажется, скоро рожу, – прошептала она побелевшими от страха губами, – кажется, кажется, у меня воды отходят, я вся мокрая.

Следующие двое суток остались у него в памяти как какой-то нескончаемый кошмар. «Скорая», приехавшая через десять минут, увезла их в роддом, и там выяснилось, что родить сама Полина не сможет.

–Вы сами врач, должны понимать, что кесарево самый лучшие вариант для неё и ребёнка. Шейка матки почти не открывается, можно конечно помочь ей раскрыться, но боюсь у малыша не хватит сил самостоятельно появиться на свет. Решайте, но быстрей, пожалуйста.

–Линочка, девочка моя, всё будет хорошо, кесарево не настолько сложная операция, длится от силы сорок минут. Мне пообещали, что пустят к тебе в реанимацию. Сейчас тебя подготовят, дадут наркоз, и ты даже ничего не почувствуешь.

Выполнив, наконец, все необходимые перед родами процедуры, Полина вскоре очутилась в операционной.

–Скажите, – обратилась она к тому, кто по её предположению был здесь самым главным, – я действительно ничего не почувствую?

Грозного вида мужчина, оказавшийся, как она потом узнала, врачом анестезиологом, вдруг лукаво улыбнулся ей и ответил:

–Сколько лет тут работаю, всё время слышу один и тот же вопрос. Успокойся деточка, конечно в столь юном возрасте рожать страшновато, но сделаем всё, что в наших силах. Сейчас получишь укольчик, а когда проснёшься, всё уже будет позади.

Когда начали давать наркоз, последнее, что она запомнила, было состояние полнейшей беспомощности. Сознание ещё не отключилось, но тело уже не повиновалось ей, она даже мизинцем не могла пошевелить, и это почему-то её очень расстроило. Очнулась она уже в реанимации, сестра сообщила, что у неё родилась девочка и добавила, что пока малышка не наберёт вес, она будет находиться в палате интенсивной терапии.

– Макс, она такая маленькая, такая беспомощная, и мне не дают даже приблизиться к ней! – плакала она через несколько дней, уткнувшись ему в плечо, в кабинете заведующего отделением.

–Успокойся, слава Богу, всё закончилось хорошо, я разговаривал с детским врачом, с девочкой всё в порядке. Конечно, пока она маленькая и слабенькая, но малышка быстро набирает вес, все анализы у неё хорошие, а тебя не пускают, так как это помещение полностью стерильно. Пётр Иванович сказал вы пробудите здесь не меньше месяца, девочку будут кормить твоим молоком. Утром к тебе будет приезжать моя мама, а вечером я. Ну, не плачь, главное, что у нас теперь есть маленькая Дашенька.

–Дашенька?

–Ну да, Дашка, Дашенька, Дарьюшка. Тебе нравиться?

Повторив несколько раз вслух предложенное мужем имя, послушав, как оно звучит, она радостно улыбнулась ему в ответ:

–Да, мне нравиться, очень нравиться. Дарья Максимовна Ракитина! Здорово!

–Лина, расскажите мне о Даше, – попросил Полину Сергей Константинович, ведь судя по всему, ваша дочь необыкновенный ребёнок.

–Наверное, каждая мать считает своего ребёнка необыкновенным, но Дашуня действительно отличалась от других малышей. Обычно, все маленькие дети спят большую часть дня, а Дашка весь день глазела по сторонам. Уже в два месяца у неё был вполне осмысленный взгляд, казалось она всё понимает. Когда мы уже были дома, она отказалась от соски и предпочла использовать в этом качестве меня. Макс смеялся и говорил, что она очень умный ребёнок. Разве можно, говорил он, сравнить тёплую мамину грудь, в которой к тому же всегда есть хоть немного молочка, с противным куском латекса. Таких моментов за ночь, когда она требовала грудь, могло быть не меньше десяти, так, что, можете себе представить, как я хотела тогда спать, мне даже во сне снилось, что я сплю. Днём она тоже не давала мне ни минуты отдыха. Маленькие дети должны спать три раза в день, Дашуня и спала три раза, но только на улице. Мы пытались её дурить, выносили коляску на балкон, но, каким-то образом Дашка понимала, что мы её обманываем и, продолжала орать, пока мы не спускались во двор. Там она как по волшебству замолкала и через минуту уже сладко сопела. Скоро мы стали её прикармливать, моего молока не хватало, а поесть Дашуня любила. Вот тогда мне стало немного легче. Елизавета Андреевна и Владимир Иванович забирали её к себе порой на целый день, а я отсыпалась, занималась домашними делами и хоть недолго, но мы с мужем могли остаться наедине, не боясь, что в самый интересный момент раздастся Дашкин рёв. В семь месяцев она уже чётко говорила «на» и «папа». Макс был в восторге, дедушка с бабушкой тоже, а «мама» она сказала только ближе к году.

– Как протекало её физическое развитие? Она болела чем-нибудь?

–До года мы вообще не знали, что такое болеть, вовремя получали все прививки. После года несколько раз простужались, но не сильно, так что никаких тяжёлых заболеваний не было. Ползать она у нас так и не научилась, вернее даже не стала и пробовать. Сразу начала ходить, но долго, около трёх или даже четырёх месяцев боялась выпустить мою руку.

–А как относились к ребёнку родители вашего мужа?

–Они баловали её изо всех сил. В их доме ей разрешалось всё. Дед отдавал ей на растерзание свои часы, тонометр, фонендоскоп, а бабушка открывала перед ней свою шкатулку и сидела рядом до тех пор, пока Дашке не надоедало примерять все её кольца и цепочки. Я, честно говоря, даже не ожидала, что они так полюбят Дашуню. Они буквально боготворили её, а смешные Дашкины словечки, на следующий же день были известны всему Министерству, где работала Елизавета Андреевна. Эти два года были самыми счастливыми в нашей жизни, и только смерть тёти Нади на какое-то время выбила меня из колеи. Честно говоря, я даже не думала, что так тяжело переживу её кончину, ведь она всё-таки была уже очень старенькой. Но с другой стороны, тётя Надя была моей последней родственницей со стороны мамы. После её смерти, выяснилось, что она завещала мне свою огромную квартиру в старом центре Москвы. Жить в ней мы не захотели и тогда Катин муж, Игорь помог нам продать нашу и тёти Надину квартиры и купить жильё в новом, только что построенном доме, а оставшиеся деньги Елизавета Андреевна перевела в доллары.

–Ещё один вопрос, Лина. Я как-то не совсем понял, кто вас искал. Что вы должны были узнать в адвокатской конторе?

– А, это вообще какая-то невероятная история. Я получила письмо, в котором говорилось, что меня разыскивают родной брат моего деда и его сын. Как вы уже поняли, сразу попасть к нотариусу мы не смогли, а, приехав через несколько месяцев по указанному адресу, обнаружили, что никакой конторы там уже нет, а где она, никто так и не смог нам ответить.

Варшава.

–Зденек, чертёнок! А я уж подумал, что ты невесту себе нашёл в этой Москве! Мы ведь к Рождеству тебя ждали, где же ты пропадал, сукин сын? Хорошо зная своего деда, Зденек даже и не подумал обидеться, ведь так, старый пан Вишневецкий разговаривал только с теми, кто действительно был ему дорог, а уж он то, Зденек, с самого раннего детства был у него в любимчиках. Счастливо рассмеявшись оттого, что видит своего обожаемого старика в добром здравии и прекрасном настроении, он крепко сжал его в объятиях.

–Никак не можешь отучиться ругаться, старый пройдоха! – старательно по слогам проговорил он выученное специально для деда ругательство. Два месяца, что Зденек провёл в Москве, значительно обогатили его словарный запас русского языка, а двухнедельное пребывание в общежитии Химико-технологического института не только основательно расширило его кругозор, но и наглядно показало, что он, Зденек, (как выразилась Олеся, самая очаровательная девушка, какую он когда-либо встречал в своей жизни) по русским понятиям самый настоящий лох! Эти две недели полностью перевернули его представление о России вообще, и о русских девушках в особенности. Ещё он с удовольствием подумал о том, как будет поражён дед его познаниями в технологии приготовления фантастического русского национального напитка под названием «самогон». Они с дедом, конечно, пробовали и не раз в домашних условиях сделать что-то подобное, но то, что он с избытком напробовался у «химиков», не шло ни в какое сравнение с их экспериментами. И теперь, получив, все необходимые рекомендации, Зденек был уверен, что ему, наконец, удастся убедить деда в превосходстве научного подхода к столь важному делу, над кустарным. Не то, чтобы они с дедом были страстными поклонниками алкогольных напитков, просто пану Вишневецкому доставляло огромное удовольствие разыгрывать родственников и старых друзей, а он, Зденек, частенько помогал ему в этом. Налив, приготовленную домашним способом и, подкрашенную чаем водку в бутылку из-под французского коньяка, он весь вечер потешался над гостями, выслушивая высказывания о неповторимости французского качества, а под конец праздника раскрывал свой секрет. А однажды, когда пан Вишневецкий проделал такую шутку с партнёром своего сына, ему пришлось даже на неделю переехать в гостиницу, чтоб только не видеть надутую физиономию Казика и не выслушивать его ядовитых замечаний. Была ещё одна вещь, которая, Зденек наверняка знал, способна порадовать старого Юлека. Он привёз из Москвы блокнот, заполненный вариантами русской ненормативной лексики. В течение нескольких вечеров, комната, где жила со своими подругами Олеся, до отказа наполнялась обитателями общаги, и под общий хохот Зденек записывал «крылатые» выражения русского языка и сленг Московского студенчества. Так весело Зденек ещё ни разу не проводил время, и всё было бы хорошо, если бы не расставание с Олесей, которое повергло его в такую тоску, что уже сидя в самолёте, он вдруг вполне серьёзно подумал, уж не жениться ли ему на ней, в самом деле.

Пан Юлий Вишневецкий с удовольствием рассматривал своего внука. Зденек был очень похож на него в молодости и являл замечательный контраст со своим вечно чем-то недовольным отцом, Казимиром Вишневецким.

–Я специально никому не сказал, что ты прилетаешь сегодня, хотел первым увидеть тебя и поговорить без помех. Ну, говори, не томи, нашёл ты её?

Моментально приняв серьёзный вид и выбросив из головы всю ту ерунду, которой она была забита, Зденек усадил деда на скамейку и ответил:

– Дед, мне кажется, ты опять ошибся. Был я у твоего знакомого, он встречался с женщиной по фамилии Вишневецкая и отдал ей твоё письмо. Когда я приехал, он позвонил ей, договорился о встрече, но она не пришла. Я каждый день до отъезда ездил по этому адресу, звонил по десять раз, но бестолку, дома никогда никого не было, трубку никто не брал.

–Не знаю Зденек, не знаю, – задумчиво проговорил в ответ пан Вишневецкий. – Конечно, столько лет прошло после войны, да и со Стефкой я встречался тогда в Литве, а не в Москве, там она тогда жила, но вроде всё сходится. Полина Яновна Вишневецкая, довольно редкое для России сочетание, не думаю, чтобы я ошибся.

–Но ведь на встречу никто не пришёл, значит, это не она.

–Матка Бозка, Зденек, ты рассуждаешь как твой отец! У него всегда так: или чёрное или белое, других цветов будто и не существует! Да она могла ногу сломать и попасть в больницу, вот тебе и объяснение, почему не пришла.

–А куда тогда делся её муж? Я ведь ходил туда и звонил. Он что, другую ногу сломал?

–А то ты не знаешь, куда девается умный муж, когда жена лежит в больнице – проворчал под нос пан Вишневецкий, но проворчал так, что, конечно же, был услышан, сражённым наповал железной логикой деда, Зденеком.

–Ладно, что-нибудь придумаем. Всё равно найдём внучку Стефана, а иначе я и умереть спокойно не смогу. Вот подлечусь немного и в следующий раз сам поеду искать. А теперь давай домой, Кристинка пирожки с утра жарит, я колбасу деревенскую на рынке купить успел. Отощал ты там, в Москве, небось, и в штанах-то ничего не осталось? – довольно хохотнул дед, зная, как неотразимо действует на слабый пол его такой красивый, высокий, чем-то смахивающий на юного викинга, внук.

–Ну, дед! – смущенно, но с явным оттенком восхищения воскликнул Зденек.

– Идём, потом расскажешь, сколько там у тебя панночек, в Москве, осталось. Да, кстати, Бася, вчера звонила, телефон оставила, только не знаю, куда я его дел.

–Дед! – взревел Зденек.

–Да вот он, вот, успокойся. Звони ей, она хорошая девушка, на бабушку твою, Марию похожа – ласково глядя на внука, ответил пан Вишневецкий.