Почти как в сказке

– Пойдём в сад, – ответил Мурат, тщетно пытаясь призвать мысли к порядку.

– За твоим домом? Нас там заметят!

– Все уже легли спать. Пока дойдём, заснут окончательно.

– Хорошо, Мураджим, как скажешь.

Мурат вздрогнул от уменьшительного обращения, так естественно прозвучавшего из уст Анны. Схватил женщину за руку и потянул из воды на берег.

Хихикая, как подростки, испытавшие первую сладость чувственных ласк, Анна и Мурат торопливо натянули одежду и почти побежали по каменным улочкам сонного ночного Трапезунда. Прерывали бег в закоулках, куда не падал призрачный свет полной серебристой луны, целовались страстно, с трудом заставляя себя расцепить губы и руки, чтобы бежать дальше, чтобы сполна насладиться внезапно открывшейся им радостью жизни и чистой страсти, обрести друг друга в освещающей свежести темного сада, пахнущего влажной землей и ароматами ночных цветов.

Мурат провёл Анну со стороны двора, сразу в цветущий сад, начинающийся за домом с доходными комнатами на втором этаже, где жили и они с матерью. Единственный балкон выходил как раз на эту сторону, но Мурат был уверен, что все – его мать и постояльцы – уже спят в столь поздний час.

В саду Анну словно подменили. Её глаза сверкали в темноте, как у дикой кошки. Она вздыхала, когда Мурат пытался поцеловать её в губы, отворачивалась, и его поцелуи скользили по щеке и шее; отнимала руки, отступала, словно убегая, как пойманная котом птица, которая всё ещё надеется улететь. Но блуждающая улыбка и учащенное дыхание поощряли любовные попытки Мурата, распаляя страсть всё больше.

Отступая-догоняя, словно играя, любовники оказались почти под самым балконом, и вдруг Анна замерла. Мурат воспользовался остановкой, схватил женщину в объятия, и они оба неловко рухнули на траву. Анна рассмеялась и тут же крепко зажала себе рот рукой, затем убрала её и прошептала:

– А что, если нас услышит твоя мать?

Мурат нехотя отвлёкся от груди Анны и приподнял голову:

– Она спит.

– А если нет? Если увидит? Уверена, решит, что я женщина с дурной репутацией. Вряд ли она желала бы своему сыну такую подругу.

– Сын давно вырос и сам решает, какая женщина ему нужна.

– И какая же?

– Такая, как ты.

– Бездомная одинокая мать без мужа, бегущая из собственной страны в неизвестность?

– Загадочная, пылкая, страстная…

– Поющая на площади?

– И прекрасно танцующая!

Анна фыркнула, но ничего не сказала.

– Считаешь меня легкодоступной?

– Нет. Считаю смелой. Мало кто из женщин, кого я знаю, отважился бы на такое.

– Такое что?

– Всё. Все выбирают безопасность и тихую скучную жизнь. А ты выбираешь жизнь.

– Когда по пятам идёт смерть, многие живут одним днём.

– В тебе слишком много жизни для смерти. Поэтому я выбрал тебя.

– Ты выбрал? По-моему, тебя выбрала Агапи, – рассмеялась Анна. Мурат накрыл её рот ладонью и тут же получил чувствительный укус за пальцы. Отпустил руку, Анна нахмурилась. Ответил, инстинктивно встряхнув укушенной кистью руки:

– Ты болтаешь, как и твоя дочь, без остановки. А ночь такая короткая, если вы уплываете сегодня…

В ответ Анна притянула его к себе для поцелуя.

Мать Мурата неслышно ушла с балкона и плотно прикрыла за собой деревянные створки дверей. Велела горничной не открывать до утра, якобы от душного запаха цветущего олеандра ей сегодня делается дурно, а под утро цветы пахнут не так сильно. Мурат – взрослый мужчина, пусть реализует свою скопившуюся страсть, беды не будет. Так даже лучше. Слишком долго здоровый мужчина не может жить без женщины, а случайная незнакомка – лучший вариант для таверны, чем жадная соседка. Лишь бы эта незнакомка завтра покинула Трапезунд навсегда.

Когда суп кипит в кастрюле, если вовремя не снять крышку, скопившееся давление сорвёт её само. Так и человеческая страсть, сдерживаемая слишком долго, ударяет в привыкшую быть холодной голову не хуже кипящего бульона.

Пока длились игры и ласки, Мурат ощущал себя хозяином ситуации. Но как только белое податливое тело Анны застыло под ним в ожидании, почувствовал себя юным мальчишкой, у которого всё случилось в первый раз. Страсть гейзером бурлила в теле, вызывая крупную дрожь и, одновременно, полную растерянность: куда приложить руки, что сделать с ногами, не будет ли Анне больно, тяжело, неудобно? Не глупо ли то, что он пытается сделать? И прекрасная ночь превратилась бы в постыдное воспоминание, если бы не чуткость Анны.

Женщина одним уверенным движением заставила Мурата лечь на траву и сама села сверху. Глаза мужчины расширились: так с ним не вела себя ещё ни одна любовница. Это и обескураживало, и заводило сильнее. К тому же вид на женское тело открывался потрясающий. Луна подчеркивала округлые выпуклые формы полных грудей, тонкость талии, переходящую в контрастную ей широту бёдер. Бёдер, скрывающих святая святых, в которое Анна впускала Мурата. Женщина наклонилась, и Мурат почувствовал, как их тела сливаются в едином порыве. Закрыл глаза и отдал себя во власть ритму, древнему, как сама жизнь. Словно биение барабанов, оно медленно, удар за ударом, подчиняло себе всё тело. Как танец живота, одновременный, парный – удар вверх, провал вниз, дробь, пауза, финальная восьмерка, дробь и – бесконечность!

Не искры, не фейерверк, не наслаждение – это было нечто большее, нечто не принадлежащее миру людей. Рай.

«В твоей любви я видел Бога», – сказал один арабский поэт. Теперь Мурат знал, что это не метафора.

Они плакали оба. Даже не стеснялись слез. Невозможно стесняться того, кого узнал в тысяче прожитых жизней, кто настолько един с тобой, что можно действительно запутаться, чья рука – твоя или его, кто твоё начало и продолжение. Плакали и понимали: то, что случайно произошло этой ночью, не было случайным и не станет, но, когда придёт рассвет и займётся свет нового дня, всё лунное, древнее, тайное и кристально-понятное ночное уступит место человеческому миру и его законам.

– Не уезжай. День ничего не решит.

– Иногда решают даже секунды. Секунда взгляда, секунда на удар сердца: и мы с тобой в этом саду.

– Останься. Живи со мной.

– Помнишь этих людей на площади? Они, как дикие голодные собаки, ходят вокруг, пока их мало, но как только соберётся стая, набросятся на нас.

– Почему? Вы же не сделали ничего плохого?

– Мы греки.

– И что? Меня не смущает, что ты гречанка.

– Так думают не все. Некоторые считают, что этой земли могут касаться только ноги турок.

– Не все турки такие. Большинство не таких.

– Не все. Но это большинство тоже боится за свои семьи, имущество, дома и защищает себя молчанием. Поэтому меньшинство, которое убивает – сильнее и беспрепятственно вершит, что хочет.

– Я смогу защитить тебя!

– Не спеши обещать, пока сам себя не знаешь в такой ситуации. И тебе есть, что терять.

– Может, ничего и не будет?