Возмездие

– Это интересная позиция.

– И все?

– В конце концов, кто я такой, чтобы спорить с той, кто явно лучше меня знаком с преступным миром. – Он ей улыбнулся.

Рози прислонилась к дереву и сложила руки на груди. Она заметила, что у дяди на щеке осталась пена для бритья и сказала ему об этом. Он смахнул ее пальцем.

– Еще на голове, – сказала Рози. – Боже, ты весь в пене!

– Не упоминай всуе, – сказал священник, вытирая пену со лба и головы. – Совсем разучился бриться, старость.

– Перестань, ты не старый. – Ей всегда казалось, что люди стареют только к шестидесяти годам. В ее окружении не было почти никого за пятьдесят, но она привыкла видеть известных людей, богатых людей, которые стареют, казалось, позже остальных. Она думала, что средняя пятидесятилетняя женщина выглядит примерно так же, как Мадонна.

– Возрастом – нет, наверное, – с горечью произнес Саймон. – Я вот думаю иногда: пора бы уйти на покой, да я уже на покое. Всю жизнь на покое. Наскучило мне это.

– Хочешь развлечься?

– В том-то и дело – не хочу. Говорю же, старый.

Рози с трудом оторвалась от дерева. Она обнаружила, что весь ее пиджак был в смоле.

– Твою ж мать! – воскликнула она.

– Не ругайся. Съездишь завтра в торговый центр, купишь новый.

– Легко сказать. – Этот, к слову, ее любимый пиджак был частью костюма, который ей за бешенные деньги подарил муж. Она обычно носила его с джинсами. – Ладно. – Она вздохнула. – Поскорее бы поймать этого ублюдка и уехать домой. – И вздохнула еще раз.

– Не представляешь, как я сам этого хочу, – посочувствовал Саймон и уточнил: – Я про твоего отца, а не про то, чтобы ты уехала домой. Он будто призрак.

Саймон говорил беспристрастно, будто на самом деле ему было плевать. Но Рози этого не заметила. Он часто так говорил, безразличным тоном. Списывала все на профдеформацию.

– Я думаю про себя иногда: зачем я так строга к нему? Все же, он мне родня. Но потом…

– Потом ты понимаешь, что он только формально тебе родня, – закончил Саймон. – Знакомое чувство. Сколько раз я думал то же самое про своего отца. Мама говорила, что это у них тянется красной нитью по всему мужскому роду. Над отцом издевался его отец, над дедушкой – его отец, над прадедушкой – его отец и так далее. Я несказанно рад, что это колесо Сансары остановилось на тебе. Роберту хватило ума не заводить еще детей.

– Чувствую себя переродившимся Иисусом прямо-таки, – пошутила Рози, как ей показалось, уместно.

– Не богохульствуй.

– Извини.

– Я слышал, что Элис попала в диспансер.

– Допилась до чертиков?

Священник кивнул.

– Питер, должно быть, сам не свой, – предположила Рози и тут же задалась вопросом: с чего бы вдруг ей стало это интересно?

Рози взглянула на свои часы и поняла, что ей пора в лабораторию, узнать результаты теста. Но ничего нового ей выяснить не удалось. Результаты все те же, что и были до этого. Казалось, перед ней впервые за долгое время появился тупик. Впервые она осознала, что не всесильна. Она планировала убраться отсюда много дней назад, но застряла, скованная работой.

На выходных она съездила в торговый центр и отыскала пиджак, совершенно идентичный ее старому. Она не считала, будто Джон будет на нее злиться из-за испорченного пиджака, но ей не хотелось покупать другой. Она сильно к нему привязалась. Она имела привычку привязываться ко многим вещам.

–6–

ВНУТРЕННИЙ КОНФЛИКТ

Элис отпустили домой. Пить ей не хотелось ничего, кроме воды. Как только она попала в свою комнату, тут же вытащила все запасы алкоголя, какие у нее имелись: в рукаве старой куртки была припрятана маленькая бутылка ликера, в подушке был вырезан, а затем аккуратно зашит тайник, про который она забыла: белое сухое. Питер притаился у прохода и тихо наблюдал за тем, что она делает. Элис отогнула край ковра, вытащила из тумбы отвертку, отковыряла дощечку и добыла из-под нее еще не распечатанную, в коробке, бутылку бренди. Все это она взяла в охапку и спустилась на кухню. Первым делом она открутила крышку от бутылки с ликером и стала выливать ее содержимое в раковину.

– Я впечатлен, – сказал Питер.

– Не хочешь присоединиться? – с натугой спросила Элис, вытряхивая из бутылки остатки алкоголя.

– Помочь тебе вылить?

– Выбросить сигареты.

Питер закусил губу:

– Воздержусь, пожалуй.

– Почему? – Она принялась за вино.

– Пустая трата денег. Ты же знаешь, что я сорвусь. К тому же, не думаю, что когда-нибудь окажусь в больнице из-за курения.

Совсем скоро он пожалел об этих словах.

Элис уехала на работу, так и не вылив бутылку бренди в раковину. Питер остался дома. Он заметил, что проигрыватель в гостиной стоит не там, где должен был – не на подоконнике, а около телевизора. Он передвинул его. Затем включил радио, станцию, по которой обычно крутили джаз, там играла песня “Teach me tonight”, которую пела Дина Вашингтон. Питер вслушался. Он и не замечал раньше, что она про секс, хотя название так и кричало об этом. До чего же аккуратно джазовые певицы могли петь про него.

Любовь к старой музыке к нему перешла от отца, но любовь к джазу, скорее, передала ему бабушка. Дженни Адамс, она была матерью Уильяма и ученицей старой школы, тоскующей по сороковым годам, и постоянно ставящей пластинки Билли Холидей. Уильяма, как и любого другого парнишку, больше тянуло к энергичной музыке, хотя он не был привередлив к жанрам, просто слушал что придется по вкусу. Его мать была более избирательной, она была учительницей музыки и в силу этого была слегка привередой. Эталонами для нее всю жизнь оставались женские голоса: Элла Фицджеральд, Арета Франклин, Нина Симон, Этта Джеймс, Дина Вашингтон. Она почти никогда не слушала при Питере мужчин, и, наверное, это повлияло на его предпочтения. Во всяком случае женский вокал ему нравился чуть больше и не важно, что это был за жанр.

Питер раздвинул шторы – комнату залил солнечный свет, тем самым сделав пылинки, витающие в воздухе, заметнее – и растянулся на кресле, вытянув ноги. И стал курить. Сперва выкурил одну сигарету, но не заметил, как уже через полчаса закончилась целая пачка. Питер забрался рукой под кресло и достал еще блок сигарет. К двум часам дня он выкурил еще пять пачек. Подряд.

К трем часам его начало потряхивать в горячем поту, вокруг все начало плыть и пол ускользал из-под ног, он попытался встать, но не сумел. Он начал дышать быстро, по-собачьи, хватая ртом воздух с такой жадностью, будто сбавь он темп – сразу умрет. Сердце билось в такт дыханию. Внутри нарастала непонятная, ни с чем не связанная тревога, которая оборачивала его в плотное одеяло беспокойства. Его начало жутко тошнить, он хотел было добежать до сортира, но его вырвало прямо на пол. Он лег рядом с собственными отходами, тяжело дыша и не зная, что делать. Без того бледный, он побледнел еще сильнее. Пульс замедлился вместе с дыханием. Во всей комнате, наполненной мелодичной музыкой, он слышал только собственное поверхностное дыхание. Не в силах подняться, он так и лежал до прихода сестры.

Элис возвратилась домой только к шести часам вечера, как и всегда, оставив бар на плечах Дэнни. Она увидела брата, лежащего на полу, и начала паниковать. Когда она увидела, что у него открыты глаза, и его грудь вздымается в дыхании, то немного успокоилась и испустила облегченный выдох. Она подошла к нему медленно, как к трупу, заметила засохшие продукты его жизнедеятельности, которые имели весьма неприятный запах.

– Что с тобой?

Питер ничего не ответил, только обессилено поднял руку и указал на кресло, как она сперва подумала. Но переведя взгляд на пол Элис заметила, что он указывал не на кресло, а на кучу опустошенных пачек из-под сигарет. Она бросилась к телефону и начала набирать номер скорой.

Лили очнулась от комы через пару недель, как и прогнозировали. Было это так: она резко распахнула глаза и попыталась пошевелить ногами. Поняв, что не может этого сделать, она закричала и на ее крик прибежали медсестры.

Прогнозы оправдались не только в этом: она действительно ничего не помнила. Ни то, как ее зовут, ни то, кто ее семья, ни своих подруг, ни происшествия, абсолютно ничего. Она лежала в палате и отсыпалась после того, как ее пытались учить ходить. Все было бесполезно, она останется в коляске. А Майкл и Грейс сидели в приемной и дожидались Саймона.

Грейс все эти две недели не могла сомкнуть по ночам глаз. Голову время от времени посещали навязчивые мысли: а что, если она не очнется от комы? Что, если она не вспомнит ее, не вспомнит отца. Это было почти равносильно тому, если бы она умерла. Выход Лили из комы стал для нее глотком свежего воздуха.

Саймон прибыл через полчаса вместе с Рози, которая везла его. Она осталась ждать в приемной, а пастор, сестра и отец зашли к девочке в палату. Она все еще не проснулась.