Небо – моя обитель

Браш побледнел. Сердце его на какое-то время перестало биться.

Квини добавила:

– Вы в заздравном списке в пятницу. А я – во вторник, как раз вчера было.

После недолгого молчания Браш тихо спросил:

– Ты же не для того, чтобы сделать мне приятное, говоришь? Верно, Квини?

– Конечно, верно. Мне казалось, что я вам об этом раньше говорила.

До больницы они ехали почти час. Больница размещалась в нескольких зданиях, в парке. Браш остался внизу, а Квини с его гвоздиками пошла в палату. Вернувшись, она сказала:

– Он говорит, вы можете подняться. Я подожду вас здесь... и, мистер Браш, он говорит... он очень сердитый, мистер Браш... он говорит, чтобы вы не читали ему проповедей. Он так нервничает, что вам, пожалуй, лучше не надо.

– Не буду. Честно, не буду. Я уже ученый. Этому я как раз научился... Его мучают боли, Квини?

– Не знаю, но выглядит он ужасно. Приготовьтесь, я не ожидала увидеть его таким.

Браш вошел в палату на цыпочках и огляделся. Херб смотрел на него злобно. Испуганный Браш сел около его кровати.

– Привет, чокнутый, как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Знаю. Ты в полном порядке. Всегда в полном порядке. Фантастика.

Браш не сводил с него взгляда, но молчал.

– Что ж, раз ты пришел сюда, я тебе кое-что расскажу. – продолжал Херб. – Я тебя сюда не звал. Ты сам пришел, верно? Так что говорить буду я. Если уж нам выпало поговорить. Понял?

– Да.

– Во-первых, должен тебе сказать, что я скоро загнусь и мне на это наплевать. И поскольку с этим все ясно, хочу попросить тебя об услуге. Ты только честно скажи «да» или «нет».

– Конечно, да, Херб.

– Ты сначала послушай, о чем я прошу, черт возьми... Только «да» или «нет». Мне плевать, если ты не сможешь. Да или нет, и на этом все... Ну что ты сидишь, как идиот, выпучив глаза и открыв рот? Закрой хотя бы пасть, а то мало ли что в нее влететь может... То, о чем я собираюсь попросить тебя, даже не услуга, а просто предложение. И благодарить я тебя за это не буду. Хочешь делай, не хочешь – не делай, вот и все.

Медсестра, склонившаяся над соседней кроватью, обернулась и сказала:

– Вам нельзя волноваться, пятьдесят седьмой, а то мне придется прекратить свидание. Еще пять минут, и все.

Херб застонал:

– Иди к черту... Боже, как я ненавижу больницы... Слушай, Иисус, значит, так... Кстати, как твое настоящее имя?

– Браш... Джордж Браш.

– Значит, Браш... у меня в банке лежат двести сорок долларов, я хочу оставить их тебе, чтобы ты кое-что сделал для меня. Рассусоливать я не буду, расскажу только главное. Может, ты и не знаешь, но у меня были жена и дочка. Я жил у Квини, а жена жила у своих друзей. Мы не ругались... не расходились... просто у нас так было заведено. Я не видел особого смысла жить с ней в одном доме. Приходить домой обедать, возить ребеночка в коляске по улицам и всякая прочая ерунда – это не для меня. И однажды ей это, похоже, надоело. Ее больше никто с того дня не видел, видимо, смылась с каким-нибудь приезжим. А ребенка оставила. Люди, у которых она жила, ужасно разозлились, поэтому я забрал ребенка и определил его в другой дом, где я знал кое-кого. За что и плачу им три доллара в неделю. Я тебе оставляю эти деньги, и, если хочешь, можешь давать им по три доллара в неделю. Все деньги сразу я им не могу отдать – черт знает, что они с ними сделают. Ты все понял?

Херб замолчал, чтобы перевести дух. Браш начал было говорить, но Херб выкрикнул с искаженным от боли лицом:

– Молчи. Не говори ничего. Ты всегда делаешь из себя идиота, когда начинаешь говорить. Если ты снова распустишь слюни, я убью тебя.

– Нет, Херб, не распущу... Скажи, я могу удочерить ребенка... навсегда?

– Делай что хочешь.

– Как ее зовут, Херб? Сколько ей лет?

– Я не знаю, как ее зовут... кажется, Элизабет. Ей четыре или пять.

– Херб, можно мне у себя ее оставить, официально?

– Боже, лучше бы мне вообще тебе ничего не говорить. Забудь обо всем. Ничего не было. Все забудь.

– Ты только скажи «да» или «нет», Херб. Я могу и адвоката привести...

– Не надо никакого адвоката. Возьми, если хочешь, просто так.

– Прекрасно, Херб. Именно этого я больше всего в жизни и хотел.

– Идиот!.. Только не говори, что я навязал ее тебе. Я только предложил. Мне все едино.

Херб начал шарить под подушкой и вытащил оттуда банковскую книжку и несколько незаполненных чеков.

– Херб, деньги мне не нужны, – сказал поспешно Браш. – У меня столько денег, что я не знаю, куда их девать.

– Заткнись! Пиши, что я тебе скажу.

Браш выписал два чека: один на двадцать долларов на Херберта Мартина, другой, на оставшуюся сумму, – на себя. Херб подписал их с превеликим трудом.

– На последних листках, – добавил он, – найдешь адрес ребенка. Миссис Бартон, номер не помню, Дрессер-стрит. Понял?

– Да.

– А внизу адрес моей матери. Я даю ей четыре доллара в неделю. В последние недели она ничего не получала, ведь меня привезли сюда в беспамятстве, так что понятия не имею, что с ней сейчас творится. Сама она тоже едва ли это знает, поскольку, как говорится, никогда не просыхает. Когда-нибудь, если будет желание, отошли ей долларов двадцать – тридцать... Хотя мне все равно. Пошли они все к чертям собачьим. Слава Богу, скоро выхожу из игры.

Он долго молчал, глядя сердито на верхнюю часть окон. Браш сидел, весь напрягшись, у кровати.

Херб перевел взгляд на Браша и сказал:

– Я смотрю, шутки моих приятелей особого вреда тебе не принесли.

– Нет, нет, – сказал Браш быстро. – Я уже на следующий день пришел в себя.

– Почему они так высоко повесили занавески на окнах... Ни черта не могут в этих больницах... Ты, пожалуй, иди, пока не сморозил какую-нибудь чушь, Браш. Тебе лучше помолчать, уходи. Только оставь адрес, и если я чего надумаю, попрошу их написать тебе.