Буреполом

– И здесь вы правы. До сих пор мы обходили стороной все обязательные и порой скучные тосты, которые превратились в некоторую формальность. Я подниму этот тост, но придам ему некоторую остроту. Итак, тост обычно звучит «за родителей» и, судя по вашему молодому возрасту, ваши родители живы (я кивнул), и я с удовольствием поднимаю бокал за их здоровье и безболезненную жизнь, а что касается моих… я поднимаю этот бокал за память моих трёх женщин: бабушку, маму и тётю, которые меня воспитали и сделали тем человеком, кем я сейчас являюсь.

Я поддержал этот тост за родителей. Мои, слава богу, здравствуют, а позиция Вахтанга Валерьяновича меня удивила, и я не удержался, спросил:

– Вы обошли вниманием вашего отца и, наверное, на это есть веские основания.

– Безусловно. В конце концов каждый человек получает то, что заслуживает. Я не сторонник судить своих родителей и обсуждать их поступки и осуждать их действия, но отец (точнее, биологический отец) нас с мамой бросил, когда мне не было ещё трёх лет, фактически в бессознательном возрасте, а познакомился с ним, когда мне было двадцать лет. Была веская причина – умерла его родная сестра, которая, как рассказывали, во мне души не чаяла. Потом мы с ним встречались несколько раз, хотя у него была другая семья и другая жизнь. Уже в пожилом возрасте судьба ему преподнесла «подарок»: его жена в течение долгих пяти лет была прикована к постели, сделалась лежачим больным. Соответственно, ухаживать за ней приходилось ему: уж её бросить ему никак было нельзя – там были взрослые сыновья.

Но однажды, почти перед смертью, он обратился ко мне с необычной просьбой, с которой он не мог обратиться ни к кому, кроме как ко мне. И вот почему. Его слова звучали как исповедь, и его необычная просьба заключалась в том, что после смерти он захотел, чтобы его кремировали в трусах, а затем его прах развеяли над горами Кавказа из самолёта. Сами понимаете, какой это бред. Как потом выяснилось, всё это он придумал потому, что не хотел даже мёртвым лежать рядом с ней. Он даже не назвал её ни по имени, ни женой. Представляете, какую ненависть он испытывал к этой женщине! В конце концов он, конечно, лежит рядом с ней. Так, видимо, распорядилась его судьба. Каждый человек в конечном итоге получает то, что заслуживает.

– Грустная история, Вахтанг Валерьянович. И я понимаю и принимаю вашу позицию. Что только не услышишь в этой жизни. Получается, что от отца у вас не осталось никаких воспоминаний, кроме этой грустной истории.

Мы надолго замолчали. Каждый из нас переосмысливал рассказанное, думал о превратностях судьбы. Я подумал, что надо вернуться к нашей главной теме, дабы не упустить детали для представления целостной картины.

– Вахтанг Валерьянович, вы ни разу не обмолвились о деле, из-за которого были лишены свободы на такой длительный срок.

– Дело касалось частного предпринимательства с хищением государственного имущества. Я ничего не похищал, ибо у меня не было никакого государственного имущества, а покупал у тех, кто похищал. По УК это была статья 93’. Сейчас нет ограничений и можно купить всё и у всех, кто согласиться продать.

Я прошёл через две тюрьмы и две зоны. Первая тюрьма – Матросская тишина в Москве. Вторая – в городе Горьком. Зоны – в Буреполоме и городе Горьком.

– Почему в Горьком?

– Потому что дело было связано с этим городом.

– Видимо в Москве вас держали недолго.

– Да, всего четыре месяца. Сидел я всё время в четырёхместной камере в Матросской тишине. Запомнил одного типа, у которого была четвёртая ходка, то есть сидел четвёртый раз и страшно скучал по работе. А «работа» у него была связана с ограблением квартир, то есть он был «домушником». Он с упоением рассказывал о своих похождениях. С этим «персонажем» связаны воспоминания о его беседе с другим «бывалым». Я внимательно вслушивался в их беседу, понимал, что говорят они по-русски, но в то же время ничего не понимал из-за обилия тюремного жаргона. Тогда я получил первый «ликбез» и узнал, что «канал» – это шёл, «заныкал» – это спрятал, «дыбанул» – это увидел, «колёса» – таблетки и т.д.

В Матросской тишине прогулочные дворики (прогулка – один час) расположены на крыше и сверху закрыты сеткой. Одним словом «небо в клеточку». Больше ничем особым эта тюрьма мне не запомнилась. Только когда оттуда перевозили в горьковскую тюрьму и вывели во двор (был сентябрь), я увидел зелёную траву. Тогда я вспомнил предсмертный период великого грузинского поэта Важа Пшавела, проведённый в Тбилисской больнице. Он попросил принести ему траву. Он, житель горного района Кавказа, всю жизнь созерцая природу, а теперь находясь в закрытом помещении, страдал отсутствием зелёной травы. Тогда, в детстве, услышав эту историю, я конечно не понял глубокого смысла этой просьбы. Но когда я после столь долгого пребывания в каменных стенах увидел зелёную траву, я понял глубину ощущений великого поэта.

– Суд проходил в городе Горьком?

– Да, дело ведь было связано с этим городом.

– Были ли какие-нибудь запоминающиеся моменты?

– Для того, чтобы выиграть время для ответов, которые задавал судья, я попросил переводчика. Судья схватился за голову. Отказать он не мог – это моё конституционное право, – и понимал, с какими трудностями это сопряжено. В частности, я сказал, что несмотря на то, что русский язык я знаю, прошу учесть, что образование я получил на грузинском языке и могу не разобраться в тонкостях русского языка, а юриспруденция – наука хитрее дипломатии и точнее математики.

Суд был вынужден искать в Горьком человека, хорошо владевшего русским языком. Нашли какого-то грузина, металлурга по профессии, звали его Важа и он присутствовал на каждом заседании суда, пока шёл процесс. Забавно было то, что не только русский, но и грузинский знал он хуже меня и мне приходилось вмешиваться и поправлять его.

Когда закончился суд, по правилам я должен был ознакомиться с делом и для этого подняли в пять часов утра и в здание суда привезли к одиннадцати часам. Я попросил меня покормить, но мне грубо отказали. Тогда мой переводчик вызвался добровольно принести чего-нибудь поесть. Ему разрешили, и он купил для меня лимонад и какие-то пирожные. После тюремной пищи это было так сказочно, что, думаю, ничего вкуснее в жизни я не ел. Кстати, вспомнил, как один парень на зоне собирал вырезки из газет с разными кулинарными рецептами, думая, что наголодавшись на зоне, дома будет готовить себе вкусные блюда. Наивный.