Буреполом

И больше ничего. Мои компаньоны залпом осушали свои стаканы и я, безусловно, был вынужден опрокинуть весь стакан на одном дыхании.

– Ну, будь здоров!

И мы разбежались в разные стороны.

Я шёл один. Был тёплый сентябрьский солнечный день и я чувствовал необычайную лёгкость. Постепенно содержимое стакана стало медленно растекаться по всему телу. Стало так хорошо, так продолжительно, так восторженно, как затяжной прыжок с парашютом. Я не шел по улице, я парил по воздуху. Это было необыкновенное, незнакомое дотоле ощущение, ранее неиспытанное. Вот тогда я хорошо понял русского человека, проникся к нему глубоким уважением и сочувствием.

После определённой паузы мы вновь наполнили наши бокалы и мой спутник задал тон нашей беседе.

– С вашего позволения я как старший по возрасту (а это видно и так), продолжу наше маленькое застолье моим любимым тостом. Давайте выпьем за сегодняшний день, потому что сегодня мы счастливые люди. И день сегодня прекрасный, и на душе у нас спокойно, и впереди ожидания неосознанного очарования Байкалом, куда мы мчимся как к мечте. Для понимания глубины этого тоста сделаю маленькое отступление.

Был 1988 год. В Тбилиси, на кухне у моего друга сидели вчетвером самые близкие друзья, пили вино и вели задушевную беседу. Я поднял бокал «за сегодняшний день», ибо по опыту знал, завтра может быть всё не так. Один из моих друзей возразил:

– Какие мы счастливые, если у меня в консерватории (а он профессор и зав.кафедрой) такие проблемы?

Спорить я не стал. Бессмысленно. Это был то ли сентябрь, то ли октябрь. А в декабре в Тбилиси началась братоубийственная война. Так давайте выпьем за сегодняшний день, ибо мы не знаем, что нас ждёт завтра.

Далее Вахтанг Валерьянович стал рассказывать о культуре застолья в Грузии.

В Грузии застолье – это давнишняя традиция, если угодно, культура поведения за столом. Застолье имеет свои неписаные законы и порядки. Когда за столом много людей и многие даже не знакомы друг с другом, застолье нельзя пускать на самотёк и превращать в базар. Для этого выбирается (иногда это заранее оговорено) тамада, т.е. председатель стола, который следит за порядком и первым произносит тост. Тост обычно бывает длинным, речь гладкая, украшенная разными безделушками, цитатами и шутками. Для продолжения данной темы (скажем, про любовь), тамада передаёт слово (это называется «Алаверди») любому члену застолья и тот углубляет и расширяет эту тему (ведь о любви можно говорить бесконечно), говорит красиво, обогащая свой тост стихами.

Когда тема исчерпана и все желающие высказались, непроизвольно кто-то начинает песню, другой подхватывает, потом присоединяется третий голос и звучит великолепное многоголосье. Даже незнакомые дотоле люди могут с ходу спеть в три голоса. Это у грузин в крови. Фактически полифония существовала в Грузии ещё в XII веке (при раскопках были найдены ноты и об этом писала центральная грузинская пресса), тогда как родоначальником полифонической музыки в Европе считается Бах, творивший в XVIII веке. И ещё. На Кавказе проживает много разных народностей, но ни у кого нет такого многоголосия, как у грузин. Почему? На это у меня пока нет ответа.

В Грузии никто не поёт в унисон, это считается дурным тоном. Меня до сих пор смущает, когда известные эстрадные певцы (не все, конечно) не могут петь хотя бы в два голоса и поют в унисон.

Тосты и пение – это перегородка, передышка для того, чтобы винные пары выдыхались и люди быстро не пьянели.

Наша беседа становилась всё теплее и доверительнее. Чувствовалось, что между нами возникла взаимная симпатия. У меня включился азарт писателя – впитывать происходящее максимально и как можно больше узнать о внутреннем мире человека, который намного старше и опытнее меня, и наверняка знает много того, о чём я не могу даже догадываться. Вспомнил, что вскользь как-то он сказал, что проживает пятую жизнь, и за это я ухватился, осторожно спросил:

– Батоно Вахтанг, вы сказали, что проживаете пятую жизнь. И что всё это значит?

Наступила пауза, и он задумался, как будто искал нужные слова. Глаза его приобрели оттенок грусти. А потом он начал:

– У каждого человека появляется потребность поделиться своими сокровенными мыслями с кем-то, кому-то рассказать о своих секретах честно, без прикрас. Одним словом, исповедоваться. Каждый человек хранит какую-то тайну. Он хочет облегчить душу, освободиться от этого. Бывают случаи, когда то, что ты скажешь другу, не скажешь матери, а то, что не скажешь другу, можешь сказать совсем незнакомому, одноразовому спутнику. А бывают тайны, которые ты хранишь так глубоко, что никогда, ни при каких обстоятельствах не вытащишь наружу. Возможно тебе стыдно и неловко в этом признаться даже самому себе. Каждый человек, если у него есть совесть, знает, где он поступил не так, как надо было поступать, чтобы не остаться в долгу перед собой.

Для того, чтобы продолжать нашу доверительную беседу и войти в фазу полного взаимопонимания, мне придётся приподнять завесу и открыть некоторые тайны своей жизни, объяснить, что означает «проживаю пятую жизнь». Рассказать всё начистоту. Но, пожалуй, я начну со случая, когда я заглянул смерти в глаза, когда ты знаешь, что через 3-5 минут тебя не будет на этом свете, и что никто, повторяю, никто не спасся в подобной ситуации, и ты знал об этом.

Это – не мгновенная смерть, когда ты даже не успеешь испугаться. Это – медленный процесс, приближающий тебя к неминуемой гибели. Это – уникальный опыт, изменивший меня и всю мою жизненную философию о жизни и смерти. До сих пор задаю себе вопрос: для чего я оставлен на этом свете? Ответа на этот вопрос у меня пока нет. Может время, со временем, даст ответ на этот вопрос. С того момента за своей жизнью наблюдаю как бы со стороны, живу как живу, а подспудно думаю, а что же будет дальше?

Для того, чтобы внести ясность в эту запутанную историю, скажу, что десять лет, от звонка до звонка, я провёл в советском лагере, который по-другому называют зоной.

О зоне я ещё расскажу. И о тюрьмах тоже. Но пока хочу рассказать об этом конкретном случае.

– Не могу не спросить, – не удержался я, – что послужило причиной такого жестокого наказания? Вы не похожи на бандита и убийцу, батоно Вахтанг.

– Конечно, я не бандит и не убийца, – улыбнулся он. – Просто в то время в СССР законы были другие и нельзя было заниматься частным предпринимательством. Это подрывало устои экономики нашего социалистического государства.

Одним словом, зона, в которой я тогда «сидел», находится в Кировской области, а посёлок называется Буреполом. Это богом забытый край, куда на машине можно добраться только летом или зимой. Понятно, почему. Кругом болото и название посёлка красноречиво говорит само за себя.

На зоне размещено деревообрабатывающее производство. Лес получают вагонами и изготавливают изделия от прищепок до садовых домиков. Соответственно, всё крутится вокруг этого производства. Даже посёлок отапливается отходами. К примеру, со всех цехов через разветвлённый трубопровод собираются опилки и с помощью мощного транспортёра загружаются в огромную, высотой с пятиэтажный дом, воронку, а внизу сидит кочегар , который по необходимости открывает заслонку, подбрасывает опилки в топку, а горячая вода из огромного котла поступает в систему отопления зоны и посёлка.

Есть в бригаде такая рабочая единица как опильщик. Их два человека. В обязанности одного входит загрузка транспортёра, который доставляет опилки до воронки, а второй опильщик стоит наверху и следит за заполняемостью воронки. Как только воронка заполнена, он отключает транспортёр.

Итак, я работал опильщиком в ночную смену, ответственным за транспортёр, а мой напарник следил за воронкой. Работа опильщика в ночную смену несколько отличается от работы в дневное время.

Для этого надо вам объяснить, что из себя представляет комната, где со всей зоны собираются опилки. У вас как у писателя должно быть хорошо развито воображение. Представьте большую комнату высотой до пяти метров. У этой комнаты только три стены, а четвёртая открыта для загрузки с платформы, возвышающейся на полтора метра от земли. Опилки хранятся под открытым небом и загружаются бульдозерами. Опильщик стоит у транспортёра и граблями его заполняет, а транспортёр тащит опилки к воронке. Под полом мощный двигатель приводит в движение транспорт ёр – эта металлическая цепь с кулак толщиной, закреплёнными на ней лопастями из тракторных покрышек, и весь этот механизм движется по жёлобу под наклоном около 30 градусов.

Из комнаты с опилками транспортёр выходит в открытую галерею. Между комнатой и галереей – кирпичная стена толщиной около метра. Для транспортёра проделано отверстие приблизительно пятьдесят на пятьдесят сантиметров.

В ночную смену опильщик работает несколько по другой схеме чем днём. Вторая смена к концу работы оставляет комнату заполненной до потолка, остаётся только пространство для опильщика, чтобы лёжа он начал работать. Это делается потому, что ночью бульдозеры не работают, а если работают, то выполняют другие задания и поэтому этих опилок должно хватить на ночную смену. Опильщики разделяются. Один идёт следить за заполнением воронки, а другой залезает по-пластунски и начинает орудовать длинным металлическим шомполом с острым наконечником, чтобы пробить дырочку до движущегося транспортёра и, расширяя дырку, сыпать опилки на транспортёр.

Задача опильщика – прокопать траншею вдоль транспортёра, затем спуститься вниз, раздвинуть ноги на ширину плеч, чтобы транспортёр, как река, протекал между ног. Представьте две отвесные стены из опилок и внизу, лицом к галерее, стоящего опильщика.

Я постепенно прокопал траншею, спустился до транспортёра и стал спокойно сгребать граблями опилки сверху. Это уже не тяжелая работа, не требующая особых усилий. Работаешь себе и думы думаешь без напряжения.

В какой-то момент я услышал далёкий гул трактора, но не придал этому значения. Мелькнула мысль, а вдруг он толкнёт эту стену из опилок и похоронит меня заживо, но отбросил эту мысль потому, что когда надо заполнить комнату опилками и это их обязанность – не дозовёшься. С какой стати он будет выполнять работу ночью добровольно?

Неожиданно для меня вдруг зашаталась стена и я увидел направленные лучи света от фар бульдозера в сторону стены комнаты, и в тот же миг стена рухнула и накрыла меня по щиколотку. Я уже был обездвижен, хотя куда я мог деться? За первым последовал второй толчок и опилки достигли грудной клетки, третий – по шею (как в фильме «Белое солнце пустыни»), а четвёртый накрыл с головой. Дальше я уже не знал, сколько раз он толкнул, – это уже не имело значения для меня. Я был похоронен… заживо.

Необходимо заметить, что я был единственным человеком на зоне, который пользовался респиратором и защитными очками. Опилками неприятно и не здорово (имею в виду здоровье) дышать, а очки защищают глаза от пыли.

Я стоял связанный по рукам и ногам над транспортёром и чётко осознавал своё положение. Почему-то голова была абсолютно трезвая и не было никакой паники. Стал думать, какие у меня есть возможности в данной ситуации. Дышать становилось всё труднее, потому что опилки, смешанные с землёй и к тому же влажные, стали колапсироваться и я понял, что через несколько минут дышать будет нечем, потеряю сознание и умру. Умру без боли и это было для меня очень важно, ибо боли боюсь страшно и до сих пор не понимаю, как люди выдерживают пытки (правда, не все). Видимо, люди все разные и в этом вопросе тоже. Вспомнил Николая Амосова. Помните, был знаменитый хирург, который сказал, что человеческий организм так устроен, что перед смертью, чтобы не страдать от боли, человек теряет сознание.

Удивительно, но меня не заботил тот факт, что умру. Видимо, надоела такая жизнь, хотя до освобождения оставалось всего-то два месяца. Только две вещи меня беспокоили. Первое, что не успел вернуть долг своему другу, замечательному человеку. И второе, – очень многие на зоне обрадуются моей смерти, а недоброжелателей и завистников на зоне и со стороны зэков, и со стороны администрации было предостаточно. И те, и другие прекрасно понимали или, по крайней мере, подсознательно ощущали, что между мной и ими большая разница по интеллекту, что я не из их круга, и что временно, волей судьбы, нахожусь среди них. О зависти со стороны зэков мы ещё поговорим.

Мозг продолжал работать, и я вспомнил Гарри Гудини. Помимо бесчисленных трюков он однажды велел себя закопать в землю, оттуда еле вылез с покрасневшими глазами и сказал: «земля слишком тяжёлая» и этого трюка больше не повторял. Ещё я вспомнил, что Гарри Гудини, кажется, на Темзе зимой нырнул под лёд через лунку и потерял ориентир. Сразу не нашёл лунку и всё шло к тому, что он не выплывет. Прошло около семи минут и неожиданно он появился на поверхности. Когда он попал в затруднительное положение, вспомнил, что между льдом и поверхностью воды есть воздушное пространство. Он лёг на спину, стал дышать и так нашёл лунку.

Опилки всё больше оседали, а транспортёр продолжал работать, и я подумал, что вдоль работающего транспортёра опилки менее плотные, можно сказать, даже рыхлые, и там можно дышать. Мысль была правильная но ведь я был скован и не мог даже шевельнуться. А если, подумал я, соединить ноги, встать на работающий транспортёр (стоял я лицом к галерее), а это было возможно, так как внизу-то опилки были рыхлые, и тогда лопасти, задевая меня по ногам, постепенно должны из вертикального положения перевезти в горизонтальное и, если это случится, у меня будет шанс продолжать дышать. Это всё теоретические измышления, а что будет на самом деле, одному богу известно. В лучшем случае, я окажусь на транспортёре головой вниз с тридцатиградусным уклоном и ногами по направлению движения. Но тут возникала другая проблема. Мой напарник может остановить транспортёр в любой момент и тогда я окажусь похороненным без шансов на спасение. А вторая проблема была в том, что если транспортёр потащит меня к галерее, там ожидает маленькая форточка в метровой стене, куда теоретически можно пролезть, но эти огромные башмаки (так называли лопасти) заполняют почти всё пространство и позволят ли совершить такой манёвр, трудно предвидеть. Есть ещё один нюанс – даже если всё произойдёт, как я мысленно проиграл в голове – надо точно попасть в эту дырочку, в противном случае, эти мощные башмаки тело превратят в месиво. Забегая вперёд скажу, что несколько дней спустя откуда-то на транспортёре оказался кусочек бревна, образовался затор и огромная сила сорвала мощные башмаки.

Итак, постепенно, очень медленно я почувствовал, что мой план сработал. Пока. Голова стала опускаться вниз и дышать стало легче. В какой-то момент я понял, что лежу под наклоном, и что транспортёр очень медленно тащит меня к этой форточке. Пока всё шло, как я помыслил. Оставалось самое сложное препятствие – форточка. Не было ни страха, ни молитв, ни паники. Всё шло, как шло. Оказалось впоследствии, что ноги уже зашли в эту форточку, но я этого не почувствовал, а почувствовал сильную боль в спине (это башмаки прижали меня к потолку форточки) и в тот же момент какая-то сила сорвала с меня респиратор и рот наполнился опилками. Очки, к счастью, остались на месте и я увидел свет в конце тоннеля в прямом и переносном смысле. Транспортёр меня протащил по желобу метров десять уже по галерее, и внезапно остановился. Обессиленный я лёг поперёк желоба и попытался осмыслить происшедшее. К тому времени мой напарник спокойно спускался по галерее и, увидев меня (представляю, как я выглядел) в грязных опилках с ног до головы, каким-то образом выразил своё удивление, на что (у меня ещё остались силы шутить, видимо, от эйфории) я ему сказал: «Не удивляйся, я только что вернулся с того света». Он позвал вольного мастера (жителя посёлка) и, когда тот увидел меня и узнал, что произошло, сказал мне: «Счастливый, долго жить будешь». И, действительно, с этим ощущением и пониманием, что долго буду жить, я и живу.

Когда об этом случае я рассказал на зоне, никто не поверил, что это правда. От возмущения я даже предложил повторить, но когда страсти улеглись, я понял, что такое случается раз в жизни – и успокоился.

Наступило молчание. Мой собеседник непринуждённо разрядил обстановку.

– Жизнь продолжается, – сказал он, – и поэтому предлагаю поднять тост за тех людей, которых мы никогда не вспоминаем.

– ?!

– Я понимаю ваше удивление. Люди, которых мы не вспоминаем, это самые близкие нам люди. Вспоминают только тех, кого забывают, а наши близкие мысленно всегда с нами и их не надо вспоминать. Короче, за наших близких!

Мы дружно выпили и продолжили разговор на тему жизни и смерти. Мне было интересно, какие выводы он сделал после этого случая.

– Тот момент с опилками мог закончиться для вас трагически. Вы фактически ощутили дыхание смерти. Изменились ли вы после этого случая и боитесь ли смерти?

– Жизнь и Смерть ходят по жизни рука об руку, так же как Любовь и Ненависть, Добро и Зло. Из случившегося я сделал несколько выводов. Первый – смерти я заглянул в глаза и понял, что сам факт смерти не так страшен как ожидание смерти. Страшно, когда человек долго болеет, испытывая постоянную боль, мучая себя и своих близких, и мечтает о смерти как об единственном способе избавления от боли. Что будет после смерти никто не знает. Есть те, которые считают, что Там ничего нет, а я считаю, что на смерти человека не всё заканчивается, и на этот счёт у меня есть своё соображение. Когда человек умирает, в России говорят «умер» или «скончался», а в грузинском есть слово, обозначающее смерть и переводится как «видоизменился», «перевоплотился» или «трансформировался». Откуда это и почему – я не знаю. Следует вспомнить, что, как известно, некоторые племена в Африке, когда провожают в последний путь усопшего, не плачут, а радуются и песни поют. Феноменально и непонятно, откуда всё это.

Есть ещё одно обстоятельство. Мы живём в мире, где всё бесконечно. Когда я учился в школе, нам говорили, что скорость света – 300000 км в секунду – предел. Сегодня мы уже знаем, что это не так. Есть только одна величина, это абсолютный ноль – -273 по Цельсию, которую ещё никто не достиг и неизвестно, достижима ли, и если да, то что за этим?