Буреполом

Задаётся вопрос: если всё вокруг нас бесконечно, как может в этом бесконечном мире существовать что-то конечное?

Кроме того, я считаю, что любая фантазия, которая может прийти в голову человеку, – осуществима. В мире ни в чём нет ограничений. Всё бесконечно.

Мне достаточно много лет. Многие мои ровесники давно ушли безвозвратно. С одной стороны, я всё делаю, чтобы сохранить здоровье и умереть здоровым, а с другой, мне в самом деле интересно, что будет потом и ожидаю этот момент спокойно, без паники. Вот и всё.

Вывод второй. Надо ценить те мгновения, которые отведены нам для того, чтобы получать удовлетворение от жизни. Нам, читателям, повезло, что такой писатель как Достоевский прошёл не только каторгу, но и был приговорён к смертной казни (как мы знаем, помилование пришло непосредственно перед казнью) и все свои душевные переживания он описал в своей книге «Записки из мёртвого дома».

Вывод третий. Ничто в жизни не происходит просто так. Раз я оставлен на этой земле, значит я ещё не выполнил возложенные на меня функции. Всё время думаю об этом и как бы со стороны наблюдаю за своей жизнью.

Вахтанг Валерьянович на этом остановился и неожиданно сменил тему, обратившись ко мне с вопросом.

– Виктор Николаевич, вы верите в хиромантию? Я лично верю после одного случая со мной. Ещё в молодости одна женщина-гадалка, осматривая мою руку, показала линию жизни. На ладони линия вырисовывалась отчётливо и шла далеко до самого запястья, но где-то в середине имела ярко выраженный разрыв. Она мне сказала, что в середине жизни, от сорока до пятидесяти лет со мной что-то случится (она не уточнила конкретно, что), и если я уцелею, потом уже долго буду жить.

Как-то я об этом забыл. После освобождения, спустя какое-то время, я почему-то взглянул на свою ладонь и ахнул! Тот разрыв каким-то чудесным образом сросся! Это говорит о том, что судьба в течение жизни меняется, корректируется. Теперь у меня есть твёрдая уверенность, что жить я буду долго, но каково будет качество жизни, вот в чём вопрос.

Главное в жизни здоровье и поэтому я всем своим доброжелателям и себе желаю умереть здоровыми, то есть уйти из жизни, не болея. Вот так.

Невольно, перебирая в памяти эпизод моего чудотворного спасения, думаю, что в этом случае не обошлось без вмешательства моего Ангела-хранителя. Виктор Николаевич, вы верите в такой феномен?

– Думаю, что да, но у меня в жизни не было такого яркого случая, как у вас, чтобы убедиться в этом.

– А у меня было несколько случаев, когда моя жизнь висела на волоске. В детстве, после потасовки на улице, убегая от преследования, кто-то кинул в меня перочинный нож, который вонзился мне в спину и остался там в согнутом виде. Когда меня привезли в поликлинику (благо было близко от нашего дома), оказалось, что острие ножа оказалось в миллиметре от лёгкого и обошлось без последствий.

Вспоминается ещё случай, который произошёл со мной уже в довольно зрелом возрасте, и это было на даче.

У нас газовое отопление и газовый котёл стоит в подвале, а дымоход выведен на улицу, поднимается выше конька и крепится к стене дома.

Был сильный ветер, почти ураган и трубу оторвало от здания, и таким образом система тяги выхлопных газов была нарушена и котёл гас.

Я по своему недомыслию (признаю это), чтобы защитить выхлопное отверстие от ветра, трубу прикрыл бумагой и сел спокойно ужинать. В тот момент я был один на даче.

В какой-то момент я ощутил лёгкий дискомфорт и почувствовал учащённое сердцебиение. Померил пульс – 120 ударов в минуту. В состоянии покоя у меня пульс 60-63 удара в минуту. Подумал, что надо прилечь отдохнуть. Расстелил постель и только собрался лечь, как как-будто кто-то остановил меня, толкнул и сказал: «выйди на улицу». Я вышел на веранду и сразу упал. Не помню, сколько лежал, но когда очнулся, позвонил своему приятелю-печнику и он мне сказал: «Спустись в подвал, отключи котёл и выйди на улицу». Я всё сделал, как он сказал, вышел на улицу и во второй раз упал.

Потом позвонил в Москву жене и всё рассказал. Видимо она почувствовала, что у меня что-то не совсем в порядке и даже хотела приехать, но я её отговорил. В конце концов всё обошлось без последствий, и я больше такую глупость никогда не повторял. Кстати, Виктор Николаевич, вы знаете, чем отличается умный от глупого? Сам же отвечу. Глупый делает ошибки и х повторяет, а умный, сделав один раз ошибку, её больше не повторяет, на то он и умный. А знаете, чем отличается мудрый от умного? Мудрый вообще их не делает. Надеюсь, что я уже вошёл в фазу мудрости. Вот так.

НАЧАЛО

– Батоно Вахтанг, вы два года провели в тюрьме, а восемь лет на двух зонах. Сравните их.

– Хороший вопрос. На первый взгляд, в тюрьме должно быть тяжелее: отсутствие воздуха, замкнутое пространство, постоянно одни и те же лица. Даже движение, и то ограничено. «Рабинович, если вы ходите, вы думаете, вы не сидите?» Это так, промежду прочим. В тюрьме происходит переоценка ценностей. То, на что ты на воле не обращаешь внимание и воспринимаешь как само собой разумеющееся, в тюрьме обретает определённую ценность. Например, простая чашка, из которой мы пьём чай или кофе, в тюрьме отсутствует. Там вся посуда из алюминия по причине безопасности. Лично я люблю очень горячий чай, а из алюминиевой кружки пить его не очень приятно. Как ни парадоксально, в тюрьме ты более свободен, чем на зоне. Ты вроде замкнут в четырёх стенах, а мысль твоя свободна, и есть время подумать. Для думающего человека ограничения свободы передвижения не такая беда, если при этом есть возможность читать книги – самое прекрасное занятие для человека, стремящегося к духовному богатству.

А на зоне – ты под колпаком. Кругом глаза и уши. О тебе известно всё, и это морально давит. В тюрьме вроде бы все равны, а на зоне появляются бригадиры, дневальные, начальники отрядов и т.д., чьим приказам ты должен подчиняться, хочешь этого или нет.

– Как известно, человек ко всему привыкает, приспосабливается и к хорошему, и к плохому. Были ли у вас ситуации, когда привыкнуть невозможно.

– Да, было такое. Отбой на зоне в 10 часов. Подъём в 6 утра. Я по природе – жаворонок и засыпаю легко. У меня четырёхчасовой цикл сна и через четыре часа самопроизвольно просыпаюсь. Это – 2 часа ночи. Естественно, надо сходить в туалет, который находится далеко, в начале барака, вернуться и доспать.

Всё бы ничего, но, возвращаясь обратно, ты сталкиваешься с такой вонью, которую ни сравнить, ни описать, ни вытерпеть невозможно. Я очень чувствителен к запахам, но тут нет выхода. До подъёма ещё 4 часа. Во-первых, никто не разрешит выйти на воздух – это запрещено. Во-вторых, без сна работать не сможешь, а там требуется концентрация не только физических, но и умственных сил. Через «не могу» возвращаешься в свою койку и надо попытаться уснуть. Даже на свободе задача эта трудновыполнимая – могу доспать только после того, как начну читать книгу или выполню какую-нибудь лёгкую работу. Усилием ли воли, самовнушением ли, я научился отодвигать (мысленно) от себя мрачные воспоминания и придвигать к себе что-либо лёгкое, светлое, конечно придуманное, и засыпал. Я считаю это своей большой победой над собой.

Вся система ВСИН направлена на подавления любого проявления индивидуальности и чувства собственного достоинства. Тебя всячески стараются унизить, стереть личность, превратить в серую массу. К этому тоже невозможно привыкнуть.

Однажды на зоне у меня была забавная история, связанная со сном. Рядом со мной лежал человек в принципе ничем не примечательный, я бы сказал, даже добродушный. Помню, как в промзоне он меня угощал грибами, которые сам собрал на территории. Одним словом, у меня к нему не было никаких претензий, кроме одной. Каждое утро, почему-то ровно в пять часов он издавал резкий, храпящий звук, как выстрел, и я просыпался. Многие не выносят, когда храпят. Я к этому отношусь спокойно, но этот звук в пять утра, когда у меня самый чуткий сон, для меня был невыносим. Он у меня крал один час самого драгоценного для меня сна. Я пошёл к начальнику отряда и попросил перевести меня на другое место и объяснил причину. Кроме того добавил, что меня приговорили к десяти годам, но в приговоре ничего не сказано о том, что я должен спать рядом с этим человеком. Начальник отряда долго сопротивлялся, приводил разные доводы, чтобы не удовлетворять мою просьбу. Причина одна – чем ниже интеллект, тем больше выпирает чувство злобы, подсознательное понимание своей несостоятельности и как результат – месть, не понимая за что, но при этом делая гадость, получать удовольствие, утешая свой комплекс неполноценности.

Что касается тюрьмы, там есть одно неудобство: лампочка в камере горит всю ночь, и это объяснимо, – надзиратель в любой момент должен видеть всё, что происходит в камере. К этому привыкнуть можно.

– Есть ли дифференциация среди осуждённых? Скажем, в одной камере сидят убийцы, а в другой – насильники и т.д.

– Нет, такой градации нет. Публика там смешанная, но, Виктор Николаевич, вы неправильно назвали заключённых осуждёнными. Арестанты делятся на подследственных и осуждённых и они вместе никогда не сидят.

– Приходилось ли вам беседовать с ними?

– Да, иногда.

– Что вам запомнилось из того, что вы услышали?

– Например, был тип, который убил, как сам выразился, «и папу, и маму». Сам факт убийства родителей для меня настолько противоестественен, что даже беседовать с ним мне было бы неприятно, хотя может быть и зря.

Но был один, который сам охотно стал рассказывать свою историю, не пропуская деталей. Я с интересом выслушал его рассказ, ведь за каждым событием – судьбы людей.

Жили отец и два брата, и был у них один холодильник на всех, но в этом холодильнике у каждого была своя полка. Однажды, вернувшись домой с работы, наш «герой» обнаружил, что его младший брат съел его колбасу. Факт, согласитесь, неприятный, но никак не тянет на высшую меру. Однако он своего младшего брата убил ножом, затем положил в ванну… и расчленил. У меня возник естественный вопрос, не боялся ли он, что вылезут внутренности и всё такое, на что он спокойно ответил, что работал на мясокомбинате и эти дела он хорошо знает. Затем расчленённого брата в погребе и закопал. Всё это он рассказывал без тени сожаления и раскаяния. Позже он открыл душу своей любовнице, и она его благополучно и заложила. Дали ему двенадцать лет.

Был ещё один тип, который, когда спрашивали, за что сидит, отвечал, что замочил мужика. В тюрьме такое неписаное правило: нельзя врать. Врать можно следователю, судье, но не в камере.

Наступил момент, когда он получил обвинительное заключение. Опять по тюремному уставу ты обязан показать обвиниловку (так на тюремном жаргоне называется обвинительное заключение) любому, кто попросит. Он, гад, не хотел показывать, но ему пару раз дали по печени, и выяснилось, что он замочил не мужика, а собственную мать за то, что она не дала ему три рубля на водку. При том, как выяснилось, он это сделал изуверски. Избил её до полусмерти, а потом вытащил на улицу (была зима и сильный мороз), и она, бедная, там и замёрзла. За враньё его избили один раз и потом отстали.

Иногда меня посещает кощунственная мысль, не виновата ли в этом и сама мать, которая воспитала такого сына?

Один эпизод мне запомнился особенно. В нашу камеру, где сидели тридцать человек, привели двух типов, и когда спросили за что, ответ был – за изнасилование. В то время это была знаменитая 117-я статья Уголовного Кодекса. Эту статью не любили все – и зеки, и менты, потому что у каждого была мать, сестра, жена, дочь и т.д. Но когда они сказали, что изнасиловали десятилетнюю девочку, вердикт был вынесен сразу и окончательно: их надо самих изнасиловать. Завели их в угол, где расположена параша, которая снаружи не просматривается, и предложили добровольно снять штаны. Один сдался и сразу из Кости превратился в Катю. Другой не сдался и выдержал избиения в течение трех дней. В конце концов его оставили в покое и на зоне он так и прожил мужиком, т.е. жил обособленно, ни с кем не группируясь.

Вообще-то менты тоже не любят таких и специально сажают в общие камеры, зная, что с ними может произойти. Это своеобразная месть.

– И что с ними дальше происходит на зоне?

– На зоне они существуют с ярлыком «пидоры» и относятся к касте неприкасаемых. С ними нельзя входить в контакт, чтобы не стать «законтаченным». С ними не разговаривают, они спят отдельной кучкой, с ними западло (это тюремный жаргон) сидеть за одним столом.

Администрация зоны решила сломать установленный зэками порядок и посадить всех за один стол. Естественно, это вызвало ожесточённое сопротивление со стороны зэков – они не хотели сидеть с «пидорами» за одним столом. За это «отказников» строго наказывали: сажали в изолятор, БУР (барак усиленного режима, фактически тюрьма) и даже судили. В конце концов администрация одержала верх – цель была достигнута.

– Вахтанг Валерьянович, вам приходилось побывать в изоляторе и если да, то за что?

– Да, только один раз я получил 15 суток, кажется, за отказ от какой-то работы, сейчас даже точно не помню, за что. Изолятор – это отдельное, новое испытание для меня. Это – тюрьма (в худшем смысле этого слова) в зоне со своими правилами и порядком.

Во-первых, там питание через день. Так и называется – день лётный, день – пролётный. В пролётный день дают только кусок чёрного хлеба и кружку кипятка и всё. Конечно, голодно очень и поэтому там существуют темы, которые нельзя затрагивать. Это – говорить о еде. Единственная койка, на которой спят все, отстёгивается от стены только после отбоя. Днём спать можно если только на цементном полу, но этого никто не делает. Зимой там холодно – разбиты окна ещё с лета, когда зэки бьют окна из-за жары, а потом никто их не вставляет – своеобразное наказание за битьё окон. Койка, которая отстёгивается только ночью, представляет собой сплошную металлическую поверхность без каких-либо матрасов, подушек и покрывал – т.е. чистая поверхность. Спят все «трамвайчиком», т.е. прижавшись друг к другу, и, таким образом хоть чуть-чуть согреваются. Время от времени кто-то даёт команду «поворачиваемся», и все вместе одновременно поворачиваются на другой бок. Для меня лично самое трудное – отсутствие подушки и после такого испытания я могу заснуть на любой поверхности, при любом освещении, лишь бы иметь подушку под головой. В изоляторе в мою бытность не было никаких конфликтов и драк – каждый выживал в одиночку. Это испытание нешуточное и настоящая проверка на вшивость.

После выхода из изолятора каждого встречают на зоне, накрывается стол и отмечается освобождение. Это приятный момент. Пережитое наглядно показывает, как плохую жизнь можно сделать ещё хуже и так до бесконечности. Как в том анекдоте, когда встречаются двое и один спрашивает: «Как поживаешь?», а другой отвечает: «Помнишь, я тебе говорил, что у меня чёрная полоса? Оказывается, это была белая». Поэтому я и люблю тост «за сегодняшний день». Владимиру Набокову принадлежит фраза, которая ёмко показывает суть действительности: «Балуйте детей, господа, ибо мы не знаем, что их ждёт завтра». Вот так.

– Вахтанг Валерьянович, ведь человек такое существо, что в конце концов привыкает ко всему, даже к такой скотской жизни. Интересно, как вы восприняли ваше новое состояние с первых минут – ведь вы вступили в новую обстановку, новые взаимоотношения с окружающим миром. Какие были эти новые ощущения?

– Если вам не надоело слушать меня, я постараюсь вспомнить и рассказать о первых шагах «новой жизни».