– Рэнла. – Смерть протянула ему руку, и он поспешил крепко ее пожать, пока не осознавая в полной мере, что касается Божества. – Мое настоящее имя Рэнла Лотт. Я и правда Смерть, последняя из Богов. И я помогу тебе Стемгал Угрюмый. Но если ты приведешь меня в ловушку, клянусь, мой Привратник, которого ты знаешь как Лаина, призовет в Плерфаст всю нечисть с округи и в первую очередь натравит их на твою семью.
– Я не для того покрывал вас, чтобы в итоге предать. – Лицо наместника просияло после ее слов о помощи.
– Что ж, время покажет.
Рэн встала и покинула зал, а следом замерли тени; теперь подрагивали лишь отблески огня на стенах.
***
Никогда и ничего Рэн не ждала так, как начала этих поганых боев. Ее тошнило от Елкэша и того, как тут обращаются с рабами. Конечно, драконов нынче не жаловали нигде, но жестокость рабовладельцев в этом городе перешла все мыслимые границы.
У Рэн со Стемгалом был план, как разом избавиться и от Шонатта, и от построенной им арены. Правда, план этот доверия не внушал: целиком и полностью он основывался на силе Рэнлы. Если Смерть ослабнет раньше, чем дело будет сделано, погибнут не только Шонатт и его прихвостни, но и сотни невинных жителей Елкэша. Хотя их невинность вызывала у Рэн большие сомнения. Местные с таким остервенением следили за боями и кричали «убей», что желание прикончить их вместе с Шонаттом делалось почти непреодолимым.
Стемгал и Рэн замыслили дождаться последнего боя, где должен был сражаться какой-то особенный раб – любимец Шонатта и зрителей, и, когда все будут поглощены происходящим на арене, выпустить одержимых. Их Шонатт держал на уровень ниже рабов-бойцов, и за ними, естественно, всегда присматривал Падальщик. Именно он и освободит нечисть по приказу Смерти. Одержимых под ареной было не так уж и много – всего двенадцать. Особо свирепых среди них не водилось, так как справиться с такими не могли даже Падальщики. Соответственно, Рэн надеялась, что ее силы хватит, дабы удержать монстров и заставить нападать только на Шонатта и его людей. Падальщикам, прибывшим с высокопоставленными гостями в Елкэш, было велено не вмешиваться и не сметь усмирять одержимых без приказа Рэнлы.
Стемгал, которому все это пришло в голову, искренне надеялся, что прочие зрители не доставят хлопот и просто убегут из амфитеатра, напуганные появлением одержимых.
До начала боев все шло неплохо. Шонатт радушно принял Стемгала и его свиту, проявил интерес к Исле и старался всеми силами произвести благоприятное впечатление на посланника самой Императрицы, осознавая, что тот наведался в Елкэш с полусотней своих лучших воинов не просто так. Бросать открытый вызов Пустоте Шонатт пока не рискнул бы.
Рэн по мере возможности старалась держаться в тени и ни с кем не общаться. С тех пор как они сошли на берег в порту Сшоурама, чувство тревоги не покидало ее до самого Елкэша и многократно усилилось, когда Шонатт показывал будущей жене и тестю свой амфитеатр. Проходя мимо лестницы, ведущей в подземелья с рабами, куда Исла категорически отказалась спускаться, Рэн непроизвольно остановилась, не обращая внимания на то, что Шонатт повел всех дальше. Смерть пыталась понять, что именно чувствует, но это понимание неизбежно ускользало.
Быть может, дело в одержимых, которых заперли под землей?
Нет.
Тут что-то еще.
Занервничала даже драконица Рэнлы. Зверюга не то радостно, не то испуганно дала понять хозяйке – там и правда есть нечто необычное. Рэн, игнорируя пристальные взгляды стражников, охраняющих вход в подземелье, подошла чуть ближе, принюхалась. В нос ударил мерзкий запах немытых тел, экскрементов и сырости.
«Наверняка мерещится всякая чушь от нервов, – подумала тогда Рэн. – Там полно драконов, вот моя зверюга и тянется к сородичам».
Рэнла уже собиралась отправиться следом за остальными, но тут на лестнице показалась миловидная девушка-рабыня с очень нетипичной для Огненных земель внешностью. Жемчужные волосы и бледная кожа выдавали в ней северянку. Что забыло это нежное создание среди клеток с невольниками, оставалось лишь догадываться. Девушка замерла, заметив Рэн. Смерть снова принюхалась. Аромат северянки показался ей смутно знакомым. Скорее всего, они встречались когда-то в Элхеоне или… Точно! Так пахнет похоть. Так вот зачем эта милашка спускается в подземелья – развлекает бойцов. Что ж, ей не позавидуешь. Едва ли люди, которых годами содержали в невыносимых условиях и вынуждали без конца сражаться за свою жизнь, еще помнили о таких вещах, как нежность, сострадание или благородство.
Рэн бросила на девушку полный сочувствия взгляд и пошла прочь.
И только сегодня, когда Смерть сидела подле Стемгала в ложе Шонатта и наблюдала за поединками, все кусочки мозаики сложились воедино: и бесконечная тревога, и странное желание наведаться в подземелья, и показавшийся знакомым запах рабыни-северянки.
Не-е-ет… То была вовсе не похоть.
От девицы пахло Алгодом. Этот ублюдок умудрился выжить!
Рэн не сразу узнала в мужчине с разрисованным черной краской лицом преемника Жизни. Пусть он и выглядел внушительно на фоне прочих невольников, ему явно нездоровилось: глаза лихорадочно блестели, движения были какими-то заторможенными, будто ноги и руки плохо слушались своего хозяина, а еще ему не помешало бы набрать вес. Если бы тело Алгода Ансоута не состояло сплошь из литых мышц, которые сейчас бугрились от напряжения, чем несколько скрывали худобу, он бы легко сошел за умирающего. И без того светлая кожа его казалась прозрачной.
Рэнла не верила своим глазам, убеждала себя, что это просто не может быть правдой. Но белый дракончик развеял все ее сомнения – впервые за одиннадцать лет пошевелился. Рэн не могла задрать куртку и посмотреть, что он там творит – это привлекло бы ненужное внимание, – однако чувствовала слабую щекотку на левом боку. И Алгод, и дух Жизни были обессилены. От белого дракончика уже давно не исходило никакой магии, в Алгоде Рэнла тоже ее почти не ощущала. Если когда-то она чувствовала связь с ним, даже находясь на разных континентах, то сейчас ничего подобного и близко не возникло.
Рэнла все еще ненавидела и презирала его, а теперь ненавидела и белого дракончика, чей едва различимый, совсем слабенький голосок вдруг зазвучал в голове:
– Это он, это он, это он.
Как вообще подобное могло произойти? Как эта мразь очутилась здесь? Почему после всех бед, что Алгод принес Скрытому миру, дух Жизни продолжает указывать на него?
Рэн хотелось рыдать от злобы и бессилия, крушить все, что попадется под руку. Она боялась даже представить, что придется везти Алгода в Плерфаст к Логану и Даризу. А если быть до конца откровенной, она вообще не хотела его никуда везти. Желание оставить Алгода в Елкэше возобладало над всеми остальными эмоциями. Он заслужил такое существование. Заслужил рабский ошейник, кандалы и каждый удар плети, что обрушился на его спину за эти годы. Заслужил сдохнуть тут в мучениях, как умирали Отражения и все те люди, что стали жертвами Пустоты и ее армии Неверных.
В боку, вопреки поганому настроению, разлилось приятное тепло. Каким-то неведомым образом Рэн поняла, что белый дракончик, прочитав ее мысли, умоляет не бросать Алгода, просит защитить.
Рэнла стиснула подлокотники кресла и постаралась дышать глубже. Мысленно заставила себя вспомнить свою первую встречу с Алгодом: его улыбку, полный обожания взгляд, их конную прогулку, поцелуй… Но… Ничего не екнуло, никакого трепета, никакой, даже самой ничтожной, симпатии.
«Все равно твой», – снова влез с непрошенными комментариями белый дракон.
– Иди к черту, – прошептала Рэн, параллельно заставляя себя смириться с тем фактом, что забрать Алгода придется.
Он единственный, на кого реагирует дух Жизни. У Рэнлы просто нет выбора.
– Луна, – позвал Стемгал, склонившись к ней. – Ты в порядке? Побледнела ни с того ни с сего.
– Я совсем не в порядке. – Лгать смысла не было, наверняка у нее все на лице написано. – Но объясню все позже, а сейчас просто слушай меня внимательно. Видишь того раба? – Она указала на Алгода. – Когда все начнется, ты должен вытащить его с арены и отвести в безопасное место. Он поедет с нами в Плерфаст.
Стемгал явно был очень удивлен, но ни о чем расспрашивать не стал, просто кивнул.
– Хорошо. – Рэн прижала ладонь к левому боку, пытаясь унять зуд от копошения белого дракончика, который от радости принялся егозить с удвоенным усердием. – Только учти, Стемгал. – Она крепко стиснула ладонь наместника, не скрывая охватившей ее тревоги за друга. – Этот раб убивает так же легко, как дышит, и жалость ему неведома.
– Ты забыла, с кем говоришь, Луна? Неверные учатся убивать раньше, чем ходить.
Рэн покачала головой, одарив Стемгала грустным, снисходительным взглядом поверх черной маски, скрывающей нижнюю половину ее лица. Склонилась к наместнику и прошептала на ухо:
– Этот раб – убийца Богов. Поверь, в сравнении с ним ты и твои воины – сопливые дети.
Стемгал опешил.
– Тогда…
– Он нужен мне живым, Стемгал, – твердо пресекла Рэн все возможные возражения, – но не обязательно невредимым. Я не сильно расстроюсь, если твои парни хорошенько намнут ему бока. В наш план придется внести некоторые изменения. Мы не станем дожидаться начала боя. Из-за девчонки, что на нем виснет, его могут убить. Нельзя этого допустить. Будем импровизировать.
– Действуй, я прикрою. – Стемгал ободряюще сжал ее запястье.
– Попроси Ислу подыграть.
Рэн поднялась и направилась прямиком к Шонатту, прервав его речь на полуслове:
– Прежде моя госпожа желает знать, почему бой будет неравным? Все предыдущие бойцы сражались один на один или двое надвое. Отчего же сейчас вы наплевали на правила? К тому же девушка явно на арене впервые.
Шонатт едва не задохнулся от возмущения и уставился на Рэн с яростью, но, поняв, что к нему обращается сопровождающая Стемгала Падальщица, натянул на лицо фальшивую вежливую улыбку. Повернулся к Исле, которая взирала на него с выражением святой невинности и тупого обожания, сыгранного столь натурально, что Рэн не сдержала смешок.
– Лаш сильнейший из моих бойцов, госпожа Исла. И ему не составит труда одолеть четверых, – пояснил Шонатт с таким высокомерием, будто говорил с глупейшим из созданий Скрытого мира.
– Но он выглядит больным и ослабевшим, – снова встряла Рэн. – Разве можно принуждать его сражаться в таком состоянии?
Смерть намеренно тянула время, чтобы ее Проводники успели выпустить одержимых до начал боя и приманить к арене неупокоенных. Улыбка не покинула лица Шонатта, но желваки на скулах заходили ходуном, а ноздри гневно раздулись от такого вопиющего неуважения к его персоне.