Сгинувшее Время. Возрождение Жизни

– Я позабочусь о ней, – поспешил успокоить Проводников Стемгал. – Даю слово.

Со стороны одного из входов на арену донеслись человеческие голоса, лязг доспехов и оружия: стражи все же решились войти.

– Живо убирайтесь отсюда! – рявкнула Рэн.

Проводники, помешкав мгновение, все же повиновались и поспешили к противоположному выходу. Стемгал склонился над Рэнлой, взял ее на руки, почти не напрягаясь, и последовал за Проводниками. Им удалось улизнуть из амфитеатра незамеченными, оставив за собой гору трупов из людей и одержимых, среди которых лежал и разорванный на куски Шонатт.

***

– Еще немного, Луна. – Стемгал в очередной раз пришпорил коня.

Покинув арену, он отнес Рэнлу в дом, который несколькими днями ранее предусмотрительно арендовал у одного купца на окраине города. Там же в подвале были заперты рабы, и ждали дальнейших распоряжений его люди и Исла. Теперь Стемгалу предстояло навести порядок в Елкэше, восстановить в должности от лица Императрицы прежнего наместника и решить, что делать с рабами Шонатта.

Но перво-наперво Стемгалу было необходимо вылечить Рэнлу. Убеждая ее помочь с убийством Шонатта, он и не предполагал, чем все обернется. Не ожидал, что будет столько жертв среди зрителей. Не думал, что духи, призванные всего лишь припугнуть людей и вынудить их бежать из амфитеатра, частично выйдут из-под контроля, когда Рэн ослабнет, и появятся новые одержимые. В итоге вместо двенадцати тварей Смерть и ее Проводники усмирили не менее трех десятков.

Это истощило Рэнлу. Лекарь, которого Стемгал прихватил с собой из Плерфаста, обработал ее раны, но магию вернуть, естественно, не мог. Да и вообще понятия не имел, кого на самом деле лечит. Тогда-то Рэн и сказала Стемгалу, что ей надо обратиться в драконицу: приняв свое истинное, божественное обличье, она восстановится быстрее.

Именно поэтому Стемгал наспех покидал в седельные сумки запасную одежду для Рэн, немного еды на всякий случай и теперь несся в ночи на взмыленном жеребце прочь от Елкэша, прижимая к себе обессилившую Смерть.

– Думаю, мы уже достаточно далеко. – Он натянул поводья и немного откинулся назад, вынуждая коня замедлиться, перейти на шаг, а затем и вовсе остановиться.

Стемгал спешился и аккуратно снял с лошади Рэн.

– Что дальше? – спросил наместник, ощущая, что нервничает куда больше, чем хотелось бы.

Глядеть на дракона издали, из укрытия – одно, но стоять рядом – совсем другое. Стемгал никогда не видел ящеров вблизи. Да что уж там, Рэн и Логан вообще были единственными драконами, которых ему довелось лицезреть. В Землях Неверных, где он рос и жил до войны, развязанной Пустотой, ящеров не водилось. Правда, Утрилх много раз звал Стемгала посмотреть на стального дракона, которого создала Хьелла, но он отказывался, ведь был наслышан о жестокости питомца колдуньи. Признаться, когда наместник понял, что именно его они вытащили с арены, у него засосало под ложечкой. Этот парень не внушал доверия и выглядел самым настоящим безумцем. Зачем он понадобился Рэнле, Стемгал пока не знал, но надеялся, что у Смерти были действительно веские причины спасать такое чудовище.

– Просто отойди подальше, – ответила Рэнла, когда Стемгал положил ее на землю посреди заброшенного много лет назад поля.

Наместник сделал, как было велено, и, затаив дыхание, стал наблюдать, что было непросто в такой темноте. Луна лишь изредка выглядывала из-за плотной завесы облаков, озаряя тусклым светом неподвижную фигуру Рэнлы. Сейчас девушка казалась Стемгалу донельзя беззащитной и хрупкой, и он не мог перестать корить себя за то, что это по его вине она испытывала такие мучения.

В какой-то момент во тьме мелькнули два желтых ярких огонька, засветились края тлеющей на Рэн одежды. Лунный свет выхватил из темноты клубы черного тумана, сквозь который пробилось бледно-голубое сияние. Стемгал завороженно смотрел, как внутри туманного кокона стремительно растет и приобретает четкие очертания силуэт дракона. Чуть погодя дымка медленно рассеялась. Стемгал не смог сдержать восторженного возгласа.

Перед наместником сидело красивейшее из когда-либо им виденных созданий. Черная драконица была потрясающей. Ее чешуя чарующе поблескивала в темноте, глаза полыхали желтым. Она дугой согнула изящную шею, обвила передние лапы длинным хвостом. Вдоль позвоночника ее тянулся гребень из костяных шипов. Голову венчали два мощных рога, расположенных ближе к вискам и растущих назад, под острым углом к черепу. Сгибы перепончатых крыльев украшали серповидные когти.

– Уже можно дышать, Стемгал, – со смешком сказала драконица голосом Рэн, чего наместник никак не ожидал: он понятия не имел, что эти животные умеют говорить. – Подойди, не бойся.

– Ты же не станешь мной перекусывать? – хохотнул нервно.

Драконица оскалилась, обнажив белоснежные зубищи, каждый размером с небольшой кинжал, что, как понял Стемгал, должно было быть улыбкой.

– Если только не попытаешься меня убить.

– Шутишь? – Наместник набрался смелости и приблизился к Рэн. – Не представляю, как можно даже мельком подумать о том, чтобы навредить чему-то столь прекрасному.

Драконица склонила голову, и ее нос оказался напротив лица Стемгала. Он смотрел за движениями Рэнлы во все глаза, все еще не в силах дышать спокойно от переполняющих его эмоций.

– Я не кусаюсь, Стемгал.

Наместника обдало жаром, когда зверюга снова заговорила. Он осторожно протянул вперед руку. По телу пробежали мурашки от радости и волнения, стоило ладони соприкоснуться с носом дракона. Кожа животного была прохладной, не то что обжигающее дыхание.

– Почему мой народ отрекся от вас? – произнес Стемгал с каким-то болезненным отчаянием. – Почему наши предки выбрали поклоняться чудовищу, несущему разрушение? – Он аккуратно погладил драконицу, наслаждаясь новыми ощущениями и каким-то поистине детским восторгом.

Как бы ему хотелось показать дракона своей младшенькой, Маргарет. Возможно, однажды он осмелится попросить Рэн покатать малышку.

– Мне недоступно это знание, – отозвалась Рэнла, потершись огромной мордой о ладонь наместника.

Ей хотелось дать понять Стемгалу, что драконы вовсе не опасны. Что все россказни о жестокости Отражений, которые Неверные скармливают своим детям по указке Пустоты и ее жрецов, не более чем наглая ложь. Боги берегут человечество, а не наоборот.

– Я не хочу идти губительным путем, который избрал мой народ. Я всем сердцем жажду следовать за тобой, Рэн. – Стемгал вдруг опустился на одно колено и низко поклонился. – Я клянусь тебе в верности, моя госпожа. Клянусь служить тебе до последнего вздоха и, даже умерев, не оставлю тебя и стану твоим Проводником.

– Я принимаю твою клятву, Стемгал Угрюмый. И всеми силами постараюсь оправдать доверие, что ты мне оказал. – Рэнла осторожно, так, чтобы ненароком не раздавить наместника и не сбить с ног, ткнулась носом ему в грудь. – Теперь мы друзья навечно.

– Навечно, – повторил Стемгал и обнял Рэн за шею, хотя попытка обнять такую громадину выглядела со стороны нелепо, будто годовалый ребенок удумал заключить в объятия слона.

А потом Рэнла легла. Голова ее покоилась на вытянутых передних лапах. Стемгал устроился рядом, привалившись спиной к ее боку. Они ждали, пока заживут раны Рэн, и, чтобы скоротать время, Смерть рассказывала наместнику о своей жизни и кончине, о Богах, преемниках, битве Отражений с Алгодом и том, почему им пришлось спасти его сегодня. Стемгал слушал с нескрываемым интересом, задавал уйму вопросов и то и дело посматривал на бок Рэн, где на черной чешуе отчетливо виднелся рисунок белого маленького дракончика, который мирно спал, свернувшись калачиком.

Впервые за всю свою жизнь Стемгал ощущал настоящее умиротворение. В сердце росло и крепло новое, восхитительное и пленительное чувство – истинная вера. А вместе с верой рождалась надежда: все обязательно будет хорошо, однажды черная драконица уничтожит Пустоту. Отчего-то Стемгал в этом не сомневался. Смерти просто нужно немного помочь, и тогда его дети вновь порадуются солнцу, познают вкус свежих ягод и фруктов, увидят, как прекрасны леса и усеянные цветами луга, услышат щебетание птиц и изопьют чистейшей родниковой воды. У Стемгала защипало глаза от мысли, что однажды он и его близкие смогут засыпать в тишине, которую больше никогда не нарушат стенания мертвых.

***

Лаш со стоном перевернулся на спину, а потом медленно, стараясь не совершать резких движений, сел. Все тело, несмотря на отсутствие ран, нещадно ломило. Он огляделся.

Его заперли, по всей видимости, в подвале, на удивление чистом, где вместо привычного тюфяка стояла старенькая и скрипучая КРОВАТЬ. Лаш не смог вспомнить, спал ли он вообще когда-нибудь на кровати. Ему даже выделили видавшее виды, но стиранное стеганое одеяло, которое он теперь накинул на плечи. Рядом на покосившемся табурете стояла большая глиняная кружка с водой и лежала краюха хлеба. Кто и когда все это принес, Лаш не знал, как не знал и того, сколько времени провалялся без сознания. Однако не смог не отметить: кожа на спине осталась цела, да и других повреждений не было, а значит, к нему отнеслись по-человечески и не тащили волоком, как того паренька, что удумал напасть на Падальщицу.

По-прежнему докучал холод, но стал он куда более терпимым. Недовольным громким урчанием в животе дал знать о себе голод. Лаш взял краюху и откусил.

Боги, он, наверное, никогда не ел такого вкусного хлеба!

То черствое говно, которым кормил Шонатт своих рабов, хлебом язык не поворачивался назвать. Глотнув воды, Лаш и вовсе не смог сдержать стон удовольствия: она была свежей и прохладной, а не мутной, не пахла тухлятиной и не отдавала кислятиной. Он старался есть медленнее, чтобы растянуть удовольствие, не спеша прихлебывая из кружки. Из КРУЖКИ. Не из чертовой собачьей миски!

Лаш вдруг ощутил себя полным ничтожеством. Как вышло так, что обычный хлеб, кружка и кровать, заставили его едва ли не рыдать от благодарности к людям, пленившим его? Он настолько обрадовался столь банальным вещам, что на время позабыл и о рабском ошейнике, и о своем положении, и даже о Надлис, о судьбе которой ничего не знал.

Закончив с нехитрой трапезой, которая слегка приглушила голод, Лаш попытался понять, где находится и как долго был без сознания, и только теперь заметил крохотное, узкое окошко под потолком в противоположной стене помещения. Хотел подойти к нему, попробовать подтянуться и выглянуть наружу, но с разочарованием понял, что прикован цепью за лодыжку к кольцу в полу у кровати. Из-за ломоты в теле и шума в ушах он и не обратил на нее внимания, да и в целом за много лет к цепям он привык настолько, что те стали чем-то само собой разумеющимся.

Длина привязи позволила дойти только до середины подвала. Тогда он вернулся к кровати. Встав на нее, попробовал рассмотреть хоть что-нибудь. Однако не увидел ничего, кроме жухлой травы, растущей вровень с окном, и кусочка серого не то вечернего, не то предрассветного неба.

Лаш глубоко вдохнул и в очередной раз за последнюю четверть часа не смог поверить своему счастью. Из окошка тянуло свежестью, а не тошнотворным смрадом подземелий и не спертым воздухом центральной части города, где располагался амфитеатр Шонатта. Значит, он больше не в Елкэше или, по крайней мере, не в самом его сердце.

Сотни вопросов роились в голове. Лаш переживал за Надлис, но утешал себя тем, что люди, которые содержат невольников в таких хороших условиях, вряд ли надругаются над ней или станут пытать.

Тем не менее время шло, а в подвал никто не спускался, хотя Лаш точно знал, что вокруг есть люди. Слышал голоса на улице, ржание лошадей, изредка лаяла собака, а пару раз за окошком мелькнули подошвы чьих-то сапог. Вскоре Лаш учуял запах еды: он просачивался сквозь щели между досками, из которых была сколочена дверь. От этого аромата рот наполнился слюной, а живот снова заурчал.

Лаш окончательно согрелся, в чем сильно помогло одеяло, в которое он продолжал кутаться, боль в конечностях тоже постепенно стихла, став почти незаметной. А вот кожа на лице чесалась от краски, но смыть ее было нечем: вода закончилась.

Ожидание и неизвестность выматывали. Лаш расхаживал из стороны в сторону, не в силах усидеть на месте, мечтая, чтобы хоть кто-нибудь заглянул к нему и рассказал, что теперь будет с ним и Надлис. Однако вскоре пожалел о своем опрометчивом желании, потому что с улицы донесся чей-то громкий возглас:

– Хозяин и госпожа Луна вернулись!