Портрет себе на память

И вот, когда студент уже заканчивал свое обучение и у него даже появилась практика и какие-то доходы, и, естественно, за квартиру он уже стал платить регулярно, он собрался посвататься к прекрасной Саре. Но об этом узнали его хозяева. И хозяйка сказала ему: «Давай деньги за все годы проживания у нас или женись на нашей дочке-инвалидке». Она насчитала огромную сумму, которой тогда ни у кого не было. Это случилось в начале двадцатых годов, когда Одесса уже стала советской и шла очередная волна бандитизма».

– И что? – перебиваю, увлекшись рассказом.

– Ничего, слушай, – отвечает Тамара.

«У него созрел план бежать. Он пришел к Саре и рассказал про свой план. Он стал хорошим врачом, и найти работу в другом городе для него проблемы бы не составило. Но Сара ему ответила: «Я не девка, меня нельзя украсть».

– Тамара, – говорю, называя её по имени, что случается со мной весьма редко, – а нельзя было в кредит выплачивать долги, а ещё лучше – сначала жениться на Саре, не тайно, а объявив всем, как полагается, а потом разбираться с долгами. Ведь Сара знала все и могла понять?

– Ты сиди и слушай! – заводится Тамара, – это сейчас в каждой лавочке своя конституция-проституция, а в те времена была Честь. Они бы опозорили его на весь город. И зачем Саре такая слава? Он женился на уродке, – вздыхает она. – А через много лет он пришел к двоюродному брату Абраму и спрашивает: «Сара всё такая же красавица?» А Сару к этому времени уже смяло. Бабушка берегла её, но лицо, которое было, как лепестки роз, завяло, а руки, белые как лилии, огрубели и состарились до срока. Сара не дожила до старости; она сгорела рано».

До слез жалко «прекрасную Сару», которая из-за высоких принципов, которые всего лишь остаются принципами, обрекла себя на муки. Интересно, как бы поступила Тамара? Ведь она никогда не ставила отношения с мужчинами выше других человеческих отношений. А фраза Сары: «Я не девка», наверное, стала гордостью семейной истории. И за эту гордость Сара заплатила своей жизнью. Не верю – наверняка было что-то ещё более обыденное, недостойное Тамариного внимания. Но в таком варианте её родная тетка, Сара, вошла в историю как преданная и беззащитная, совсем как Сольвейг.

Хочу на ночь закрыть дверь на лестницу, которая целый день открыта нараспашку, и все, кто проходит мимо, может созерцать, как мы с Тамарой шастаем по квартире в неглиже. Этих «всех», правда, немного: сосед с велосипедом, его жена и иногда приходящие родственники. Матрося, очевидно, растроганный печальной историей, срывается с её колен и вылетает в дверь. Тамара идет сама закрывать дверь, чертыхаясь на кота, и желая ему спокойной ночи на чердаке.

Я думаю, что восточной сказки сегодня уже не будет.

Исаак значит Саша

На следующий день с утра у нас трезвонит телефон. Звонит её сестра из Канады, звонит Рая, потом Ида Львовна, которой Тамара помогла организовать концерт, потом звонит ученица из Англии и ещё чей-то муж из Южной Африки. Ну конечно, одна я не знаю, что у неё сегодня день рождения; может, ещё Оля не знает, ведь она не позвонила. Если она вообще существует, эта таинственная Оля.

– Будем отмечать, – говорю непреклонно.

– Не будем, лапка, сегодня, – отвечает она, как обычно уверенно и твердо. – Видишь фотографию на серванте – это мой ученик, он погиб в этот день, я не смогла его спасти. Ему было двадцать семь лет. Ты сходи в свой интернет, а я тут немного по хозяйству. Я смотрю, ты мало носишь украшений, возьми на трюмо в коробочке красные бусы, они очень подойдут к твоему платью. И губы не забудь подкрасить.

Она хочет остаться одна. Хотя в моем пухлом чемодане полно всяких украшений, я открываю её сундук сокровищ: меряю бусы, серьги, браслеты – все это бижутерия шестидесятых годов. Но Тамаре нравится. Она всегда носила украшения, конечно, недорогие, но тогда смотрелись они эффектно. Ей будет приятно, если я приму это наследство. Ухожу в красных бусах из пластмассы. Ещё надеваю браслет из настоящего перламутра. На улице рассматриваю себя в витринах: на мне сарафан из тонкой розовой ткани с красными размазанными пионами, спускающийся углом почти до земли, а по бокам короткий. Бусы в тон моих пионов, браслет блестит на солнце, а на плече у меня висит большая черная сумка с ноутбуком, как колчан со стрелами. Просто дочь Зевса – Артемида. Выхожу на Большую Арнаутскую и почему-то вспоминаю редактора еврейской газеты. Наверное, потому что все серьезные евреи ходят по Большой Арнаутской. И точно – впереди меня идут двое мужчин. В черных костюмах (в жару), в кипах и широкополых черных шляпах. Я вижу вязаную кипу, потому что один из них снял шляпу и несет её в руке. Они говорят о деле. Мне жутко любопытно, и я пристраиваюсь за ними. Удается расслышать только обрывки фраз: «Почему бы и нет… конечно, конечно… а-а-а, нужна помощь, а кому помощь не нужна?» Далее я разбираю, что-то типа «Я вас умоляю. Это же очень просто…». Но, зато с какой интонацией они это говорят! Спокойно и свободно. Одесса – удивительный город – дом для совершенно разных людей. Жара крепчает, приходится их обогнать, чтобы поскорей добраться до интернет-кафе, где работает кондиционер.

Возвращаюсь вечером, в квартире прохладно, потому что Тамара протирала полы. Она, как обычно, сидит в своем кресле с котом и кроссвордом и держит телефонную трубку на длинном шнуре. По выражению лица понятно, что собеседника она ценит, но сдаваться не собирается, мягко убеждает в своей очередной правоте.

Она разговаривает с одним из своих двоюродных братьев, звать его Саша. Он значительно моложе её, живет в Одессе и немного приглядывает за ней. Это родственник по линии матери, образованный, уважаемый и деловой. Я уже слышала о нём. Но только не могу понять, сколько ему лет и где именно в Одессе он живёт, да и имя его мне тоже не совсем ясно. Он уговаривает её взять телевизор в распределителе. Наверное, Рая ему позвонила. Тамара пристально смотрит на меня, в её взгляде готовность что-то сделать, чтобы я правильно питалась.

– Сейчас, – говорит она, повесив трубку, – я закончу с Матросей, и мы будем ужинать. У него тут блоха на блохе и ещё блохой погоняет – где-то шлялся, скотина. Я, кстати, не рассказывала тебе про Сашу? Сейчас расскажу.

Матрося чувствует послабление, спрыгивает с колен и сматывается через открытые двери на лестницу. Я становлюсь единственным объектом внимания, сразу перехватываю инициативу и скороговоркой произношу:

– Я есть ничего не буду, заварю чай, не беспокойтесь.

Насыпаю в чайник чай «Ахмад», накрываю полотенцем. Чай получается крепким и ароматным. Я с удовольствием пью. Тамаре я тоже накапала немного заварки в кипяток. Она делает несколько глотков и морщится.

– Чай слишком крепкий. Как ты, рыбка, можешь пить такой чай? Он мне что-то напоминает… вспомнила – марганцовку.

Я вздыхаю и молчу. Тут она снова вспоминает про полчища блох у Матроси на шее и выглядывает в кухню. Кот стоит в дверях. Он колеблется: войти или нет.

– Ко мне! – командует Тамара.

Но кот не спешит, раздумывает. Тогда она набирает воздух и орёт что есть мочи:

– Матрося! Идешь, нет? Не делай мне уши! Мне такие заразы не нужны!

Кота призвать к порядку не удается, он совсем исчезает из дверного проема. Она машет рукой ему вслед и начинает свой рассказ про Сашу.

– Это целая история, – говорит она, положив обе руки на стол.

Когда она жестикулирует руками, я не могу оторваться. Нет ни отеков, ни следов подагры. Длинные пальцы с узкими ногтями прекрасно сохранили свою классическую форму.

– Какие у вас красивые руки, – задумчиво перебиваю её.

– Да, лапка, я знаю. Я за всю свою жизнь не видела рук красивее, чем у меня, – говорит она между делом. – Но слушай.

«Сестра моей матери вышла замуж за детдомовского; отец его был аристократ, а мать прислуга. Но мать умерла рано, а отец не смог его признать и взять в свою семью. Ему всё-таки удалось получить образование, может отец и помог, не знаю. Он стал специалистом по сельскохозяйственной технике и работал начальником механической мастерской, которая после войны стала частью Механического завода. Он был такой честный, что его семья проголодала всю жизнь. Особенно в тридцатые годы. В мастерских раньше выписывали талоны на корм для скота, но он их не брал, а раздавал рабочим, которые жили на окраине города. Тогда многие держали скотину, чтобы прокормиться. Хотя эти талоны можно было обменять на продукты. Вот в этой семье и вырос мой Изя».

– Какой Изя, вы же говорили про Сашу? – спрашиваю её. – У меня от вашей родословной точно каша в голове.

– Внимательнее слушать надо, – ухмыляется с недоумением Тамара. – Исаак, Исай, а ласково Саинька, можно Изя.

– А при чём тут Саша?

– Ты что, совсем не соображаешь? Где ты в шестидесятые годы видела директора завода по имени Исаак? Не перебивай меня, слушай дальше.

«У Саши была жена Галя. Галя во время войны бежала с оккупированной территории со своей полоумной мамашей и младшей сестрой. Я говорю «полоумной», потому что её мать в детстве получила травму и была не совсем адекватна, хотя внешне она была красивой женщиной. Им пришлось пересекать линию фронта и прятаться от немцев. Они отстали от других сельчан и заблудились в лесу. И на помощь им пришел молодой лейтенант – бесстрашный красавец, за которого Галя, будучи ещё глупой девчонкой, и вышла замуж после войны. Как ты понимаешь, – продолжает она со вздохом, – это была война и просто страх остаться одной, а никак не любовь. Но жизнь после войны – это совсем другая жизнь. Он оказался деревенским парнем и увез её в село в дом своей матери. Галя, которая раньше училась в музыкальном училище, так и не смогла приспособиться к деревенской жизни: орудовать ухватами, косить, не говоря уже о том, чтобы доить корову. Деревенская жизнь не пришлась ей по вкусу; она пару лет промучилась и сбежала от своего мужа; окончила училище и получила распределение в Одесский оперный театр. Это было в пятидесятых годах. Было лето, в театре почти никого не было, и вопрос об общежитии никто не мог решить. Одесса была полуразрушена, и многим людям было негде жить. Оставшиеся на лето в театре сотрудники труппы решили: раз человеку негде пристроиться, пусть спит в театре. И так случилось, что в это время мой Саша, который пошел по стопам отца и стал тоже инженером, случайно познакомился с ней на пляже. Саша окончил институт, пошел работать на Механический завод, как его отец, но жил в общежитии, потому что квартира у них была маленькая, а народу там жило много.

И вот, как-то вечером идет Саша по Дерибасовской и видит, как бежит растрепанная и испуганная Галя. Он догоняет её, и выясняется, что девушка попала в историю. Ей, наконец, удалось снять квартиру у одной женщины. Хозяйка привела её в дом уже поздно вечером и указала койку у самой двери. Свет не зажигали, чтобы не разбудить других постояльцев. Уставшая девушка прилегла на кровать и уже начала засыпать, как вдруг на нее набросился мужчина. Она кричала и дралась, и когда включили свет, оказалось, что в комнате на кроватях, топчанах и даже в углу на матрасе спали люди обоего пола, скорее всего, рыночные торговцы. Галя схватила свои вещи и выбежала на улицу. Она бежала в театр, чтобы попроситься у вахтера на ночлег.

Когда Саша рассказал мне эту историю, я, естественно, предложила ему: «Веди её к нам».

Девушка прожила у нас пару месяцев и вызвала из Киева мать с сестрой, так как мать нельзя было оставлять одну, слишком глупа она была. Что и подтвердилось. Когда мать получила письмо с приглашением приехать к дочери в Одессу, первое, что она сделала – сдала квартиру».

– Квартира в Киеве стоила, наверное, дороже, чем в Одессе, – говорю ей.

– Ты не понимаешь! Она сдала квартиру государству. Выписалась. Она пошла в жилконтору и отказалась от квартиры в Киеве, написав заявление, что уезжает на постоянное место жительства в Одессу.

– Вот уж, действительно, сумасшедшая!

– И они жили у нас около года, пока папа не нашел им полуподвальную комнату, где они все прописались. И нам не было тесно в двухкомнатной квартире.

– Ужас! – говорю искренне, представив сумасшедшую мамашу Гали.

– А я рада, что жизнь прожила именно так, что никогда не была сволочью. А как я защищала своих учеников. Они все были мои дети. Я ездила в армию на присягу, и даже был случай, когда мне удалось защитить ребёнка в армии. У меня тогда учились дети многих известных в Одессе персон, и они просто испугались, что безнравственными порядками в армии очень многие известные люди будут недовольны. Что ты думаешь, они моментально перевели ребёнка, который подвергался у них издевательствам, в другую часть. И я приезжала в эту новую часть и проверяла, как обстоят дела.

Вот так всё и было

Прогулка

Хотя уже середина июля, но с утра прошел дождик и жара немного спала. Сегодня мы идем в город. Тамара будет моим экскурсоводом, может, посидим в кафе, если мне удастся её уговорить. Несколько остановок мы проезжаем на автобусе, где я плачу за проезд и не беру билета у кондуктора. Тамара одобрительно кивает.

Из автобуса выходим на Дерибасовской и идем потихонечку до Садовой. Когда проходим мимо отеля «Моцарт», Тамара начинает метаться, как будто что-то ищет.

– Не понимаю, где она, где? – восклицает она, – где моя Первая музыкальная школа? Это была первая в России музыкальная школа-интернат для одаренных детей, созданная Столярским. Где она?