Портрет себе на память

– Ты не смогла реализовать себя в жизни полностью. Ты достигала каких-то высот, тебе завидовали; завидовали мелкие люди, которыми ты себя окружала. И даже муж тебе завидовал. Их глазами ты мерила свои успехи. Это были не твои высоты, ты так и не смогла реализовать даже половину своих возможностей. Вот от этого беспокойство и происходит. От боязни одиночества. У тебя отсутствует чувство собственного достоинства – одни обиды. Тебя пожалели, ты все простила. Ты зависима от людей. Посмотри, в природе каждое животное живет своей жизнью, и у каждого животного есть граница, после которой начинается его неприкосновенное пространство. А у тебя эта граница отсутствует.

Она медленно набирает воздух в легкие, чтобы во время передышки подыскать в своем арсенале наиболее подходящую для данного момента историю, и начинает.

– Вот я тебе расскажу, как моя сестра Ляля вышла за Ваню. Он предложил ей стать его женой, а она ответила, что согласна, но только не будет стирать и готовить, и детей рожать тоже не будет. И представляешь! Он согласился. Готовить, конечно, она так толком и не научилась, но очаровательного сынишку родила, и они прожили всю жизнь счастливо.

– Ляля вышла за русского Ваню?

– Это что, русское имя? – спрашивает Тамара, глядя на меня с недоумением.

– Конечно.

– Не тошни! Что прародитель евреев Авраам был русским?

– А вот если бы Ваня-Авраам был русским, – говорю, – ей пришлось бы научиться готовить даже в Америке.

Тамара машет на меня рукой. Напряженность несколько спадает, и мы с удовольствием выпиваем ещё по чашке чая. Дверь из комнаты открыта на кухню, а дверь из кухни, как обычно, приоткрыта на лестницу, чтобы кот мог удалиться на ночлег. Мы слышим, как сосед тихонько открывает входную дверь и просачивается в коридор со своим велосипедом. Уже поздно, и он думает, что мы отдыхаем. Но мы ещё не спим, более того, после чая к Тамаре приходит второе дыхание. Ни с того ни с сего, стараясь казаться абсолютно спокойной, наверное, чтобы не спугнуть меня, она спрашивает:

– У тебя было много мужчин?

Мне хочется спросить, а как у неё было с мужчинами. Ведь, когда мы расстались, ей было уже за сорок. Я помню мужчин, которых мы встречали на концертах в филармонии, но я тогда была романтическим подростком, и они все казались мне ее поклонниками. Правда, Тамара с ними никогда не кокетничала – она командовала ими.

– Были, – отвечаю, – как вы говорите: «Это жизнь». У меня и в прошлом году был мужчина, я с ним в отпуск ездила.

– И что?

– И ничего. Мы были в Греции, мне там нравится; немного провинциально, но зато спокойно. Одной было бы скучно.

– И где он сейчас?

– Живет в Питере, работает.

– Кем работает? – спрашивает она, прищурив глаз.

– Балетмейстером детского коллектива, он бывший танцор, – выпаливаю ей с удовольствием и гляжу на её реакцию.

Тамара в шоке. Рядом со мной она балетмейстера представить не может. Вот так! Наконец, придя в себя, она спрашивает:

– Он тебя любит?

– Думаю, что нет, хотя кто его знает, – отвечаю с безразличием.

– А зачем ты с ним дружишь? – спрашивает она, почти ехидно.

– Да так, я увлеклась современным балетом, и когда я бываю в городе, он водит меня на балет, он всех знает.

– Ты ещё молодая женщина, – говорит она, – ты, конечно, могла бы найти себя в творчестве, но разберись сначала с мужчинами, такие отношения, как у тебя, создают неопределенность.

Это она, наверное, хочет сказать, что такие отношения унижают женщину.

– Хватит обо мне, я не хочу определяться – мужчинам надо готовить и прочее, а я люблю уезжать надолго. Да и не хочу разменивать свою свободу, которую я обрела ценой страданий. Лучше расскажите о себе.

Тамара понимает, что тема исчерпана, и быстро переключается:

«Я тоже была замужем. Всего три года. Когда я второй раз приехала в Ленинград и работала в Гатчине, познакомилась с очень достойным мужчиной. Он был отставным военным, но продолжал работать на военную промышленность. Он занимался секретными разработками и часто ездил в командировки на испытания. Это были секретные и очень опасные испытания, и он мало что мне рассказывал. У меня в тот период было много работы в училище; мои ученики участвовали в серьезных конкурсах, и я даже получила за свою работу награду от правительства города. Поэтому, когда он уезжал, мне скучать было некогда.

Но однажды он не вернулся из командировки. Я сразу всё поняла. Потом прибежала его сестра, видно было, что она беспокоиться за жилплощадь (ведь мы были официально женаты). Я тут же пошла в жилконтору, выписалась из нашей квартиры на Садовой и навсегда уехала в Одессу».

Всё очень грустно, но с другой стороны смешно – я встретила балеруна, а она военного. Кто-то что-то напутал в небесной канцелярии.

Принятие душа – это катастрофа

Завтра в полдень уезжаю, поэтому сегодня с утра уже попрощалась с морем и вторую половину дня мы собираемся провести вместе. Сначала прощальный обед, который готовит Тамара, а потом прогулка. Я укладываю чемодан и выбираю себе наряд на вечер, но все вещи уже запачкались, да и волосы у меня стали от морской воды как пакля. Тамара без слов понимает мои сомнения и предлагает включить колонку в туалете, чтобы перед обедом помыться по-человечески. Почему бы и нет? Что тут особенного? Такие допотопные удобства для старой Одессы не редкость. Когда я гуляла и по Малой, и по Большой Арнаутской, и по некоторым другим улицам в этой части города, заметила, что уличные фасады и дворы, как говорят в Одессе, – это две большие разницы. Иногда войдя во двор, вы словно проваливаетесь во времени, попадая в настоящую разруху послевоенных лет: оголенные, поеденные кариесом старые кирпичи, из-под которых торчат прогнившие деревянные балки перекрытий. Люди часто сами латают прохудившиеся стены, а иногда что-то пристраивают, например, сарайчики с газовыми баллонами или верандочки, а в некоторых дворах даже курятники есть. Все это производит впечатление небольшого достатка, заброшенности. По Тамариным понятиям – это просто история.

Я подготавливаю себе пространство для бани: накрываю полки полиэтиленом, ставлю тазик на унитаз, в котором собираюсь мыть голову (в тазике, конечно), ещё можно окатиться из тазика, я все аккуратно накрыла. Одним словом, превращаю туалет в душевую кабину, раздеваюсь и включаю душ, который за неимением соответствующих приспособлений приходится держать в руке. Оставляю щель в двери, через которую вижу, как Тамара сначала идет к раковине и включает воду, а потом возвращается и подносит спичку к АГВ. Колонка загорается с первого раза, газовое пламя очень яркое, правда, вода моя почему-то холодная. Несмотря на то, что я не имею достаточного опыта пользования газовыми колонками, сдается мне, что пламя или колонку, или подачу воды – в общем, что-то нужно отрегулировать. Тамара отмахивается от меня своей коронной фразой: «Много ты понимаешь, ты даже не знаешь, что такое АГВ!». Это правда, я не знаю.

– Вот такая у нас Тамара, – говорю я полосатому коту Матросе, который сидит на коробках, сложенных на хозяйственной тумбочке под газовой колонкой и взирает на наши художества.

И вдруг: «Бабах!» И что-то происходит типа взрыва.

Мы, конечно, не готовы к взрыву и плана действий в чрезвычайных ситуациях у нас тоже нет. Я кричу Тамаре из туалета:

– Выключайте газ срочно!

Выглядываю в кухню: кот, как сидел до катаклизма на коробках, так и сидит, но весь в саже и с прижатыми ушами; колонка все ещё горит, но не так сильно, а пламя чёрное с копотью. Тамара тоже вся в саже и держит в руке обгорелый шланг, а на полу лежит ещё один шланг, из которого хлещет вода. Хорошо, что мы живём на первом этаже. Я снова кричу:

– Газ выключайте! Выключайте!

Начинаю медленно соображать, пока она борется с регулятором газа, который никак не хочет выключаться. Сорвало шланги, один из них находился близко к газовому пламени, и когда отлетал от своего патрубка, выгнулся и угодил прямо в окошечко, где горит пламя, там и застрял, оплавился, смазка выгорела, и в результате получился конечный продукт разложения органических соединений – сажа. Про другой шланг я вообще ничего не понимаю, но вода хлещет – это, кажется, та вода, которая идет через колонку и должна смешиваться с той холодной водой, которая включена у меня в туалете. И, наконец, до меня доходит, что важно знать, где она смешивается. На всякий случай ставлю все вентили в туалете в противоположное положение. И это дает эффект – вода из колонки уходит по трубам в туалет и стекает в отверстие в полу. По большому счету я не пытаюсь разобраться в этих трубопроводах, потому что труб, как на стенах в коридоре, так и в туалете так много, что некоторые из них, кажется, просто лишние. Тамаре, наконец, удается победить пламя, колонка выключена, и мы кидаемся к раковине в кухне, чтобы отключить воду. Стоим обе на кухне: я голая, она в босоножках на огромных каблуках и в сарафане на одной лямке, вся в саже, и обе одновременно разговариваем с котом, который так и не покинул свой пост. Она рассказывает Матросе, что сантехник ей объяснял, какой кран нужно включать первым, корит себя за то, что забыла. А я говорю коту, что это я бестолочь, потому что мы не открыли слив воды, поступающей из колонки. У меня шла холодная вода, и я не догадалась, что она идет напрямую, из кухни, минуя колонку, ведь я уже однажды мылась в душе и не сделала никаких выводов. И ещё говорю, что теперь все встало на свое место – ведь это двенадцатая авария за год, и путем несложных математических расчетов можно вычислить, что вероятность аварии в месяц равна единице. Кот сидит не шелохнувшись. А куда ему бедному деваться? У нас под ногами целое море. Тамара уже овладела собой и говорит мне:

– Видишь, как всё идёт одно к одному. Когда я ходила за бубликами? Вчера? Да, вчера. И как раз встретила Ивана Ивановича, который помогает мне с сантехникой. Я ему говорю: «Я вас обожаю». Он мне отвечает: «Я вас тоже». Завтра зайду к нему, пусть посмотрит моё АГВ.

С утра просыпаюсь – её нет. Ушла, наверное, к Ивану Ивановичу.

Отъезд

День расставания все-таки приходит. Я и так тут засиделась, почти прижилась; уже несколько месяцев не была дома. И она, наверное, тоже от меня устала, но ей жаль, что я уезжаю. Она, как всегда, берёт командование в свои руки.

– Подожди, не вызывай такси, я позвоню Саше, он знает какое такси надо вызвать.

Тамара дозванивается Саше сразу, говорит очень быстро и четко, чтобы не тратить его время. Заодно задает вопрос по поводу кроссворда; вопрос, который она знала, но забыла: «Как у опричников назывались кисточка и голова волка?» Через пять минут она уже вызывает мне такси, набрав нужный номер.

Такси подходит точно в назначенное время, и я со своим чемоданом и ноутбуком бреду через двор, прощаюсь во дворе с Матросей. Тамара идет за мной, открывает мне дверь машины.

Я хочу обнять её на прощание, но она резко отстраняет меня.

– Ты что?! И не думай, – говорит она, открывая заднюю дверь, и садится в машину.

В аэропорту мы выходим из старенького Форда, и Тамара лично следит, чтобы я дала на чай молодому таксисту, у которого, судя по телефонным разговорам с девушкой, которая три раза звонила во время нашего недолгого путешествия, финансовые затруднения.