Балашиха-блюз. Саркастический детектив

– Да как ты так можешь?! Может его в ментовку загребли или еще чего похуже! Родной же мужик! Ты чего, кулема, на жопе-то сидишь, искала б его что ли!

– Да чего с ним будет-то? Денег у него с собой нет, не ограбят, не убьют. Явится, никуда не денется.

– Сейчас и просто так грохнуть могут за здрасьте… Тьфу, не дай Бог! Хоть по друзьям позвонила бы!

– Ладно, позвоню, но я скажу, что это ты его ищешь, а не я.

– Детский сад какой-то… Чего хочешь, говори, главное, удостоверься, что мужик живой – здоровый.

Через часочек Любка вышла вразвалочку из комнаты и села к телефону. Мы с Оксанкой сидели на кухне и пили чай с пирожными. Васька от чая отказался, с бабушкой сидел. Этот ребенок теперь бабке целыми днями не дает покоя, требует страшилок. Бабка имела дурость рассказать внуку про каких-то там деревенских колдунов или другую какую дребедень, ребенок увлекся и достает теперь бабушку с утра до вечера. Оксанка еще кошку завела, так что ребенок теперь при деле: либо бабка под раздачу попадает, либо кошак ни в чем не повинный. Я краем уха прислушивалась к Любкиному трепу. Пропадает в человеке артист. Звонит Любаня очередным своим знакомым и томным голосочком, как бы между прочим задает вопрос: «Ле-енк, а мой-то не у вас сейчас? Ушел куда-то, зараза, третий час нету!» Наконец, Любка отлипла от телефона и притопала к нам. По своей давней привычке (идиотской, кстати) хлебанула из моей чашки чайку и угнездила свою недвижимость на табуретку. Мы с Оксанкой молча уставились на нее, ждем, может, чем порадует. Сигарету выдернула из пачки, закурила и молчит, глядя в пол.

– Ну?! – меня начал раздражать этот театр одного актера.

– Нет его нигде, – шепчет Любка, я гляжу, а у нее глаза на мокром месте.

– Всем позвонила?

– Всем, больше некому звонить.

– А на работу?

– Так в отпуске он. И чего ему, скоту, не хватало?! – неожиданно зло крикнула Любка, швырнула недокуренную сигарету в пепельницу и убежала к себе в комнату.

Мы с Оксанкой переглянулись. Я так чувствую, у нас обеих на рожах было написано чего, конкретно и вообще, Федору не хватало с евонной супругой. Я поняла, что от разговоров нужно уже переходить к действиям, а то, мало ли чего с соседушкой случилось. Пришел мой черед к телефону топать.

– Кому звонить-то собралась? – Оксанка любопытствует.

– Угадай с трех раз. Ментам, кому ж еще!

– Так это Любке идти надо, заяву катать.

– На фига? Я Лехе позвоню, одноклассничку своему.

Пришлось копаться в записной книжке, номер Лехин искать, давно не звонила. Леха был на дежурстве, пришлось у его жены выцарапывать служебный телефон и звонить ему на работу, что, оказалось кстати: он быстренько выяснил, что Федор, по крайней мере, не у них в обезьяннике и, слава богу, не в морге. Пару мыслишек дельных я у него вытащила, хоть мент он и в Африке мент. К тому времени, как я закончила свою болтовню, в кухне уже народ кое-какой собрался, так что было с кем поделиться своими соображениями: Сазон приперся, бабуля Оксанкина вышла внука кормить.

– Ну, че, жители Вилларибо и Виллабаджо, давайте решать, где нашего Федора искать.

– Какого Хведора? – баба Дуся наливает Ваське суп.

– Соседа нашего, Любкиного мужа.

– Да пес его знае, куды он делси, – ворчит.

– Есть у меня один вопросик, к тебе, Юрик, – говорю Сазону.

– Н-ну.

– Не нукай, не кобыла… Ты мне вот чего скажи, бабы-то у Федора не было случайно?

– Не, вряд ли. На хрена? У Любки во какая срака толстая, Федору за глаза, – и тычет пальцем в календарь, который у нас над столом пришпилен. – Любка у нас эт-та, – читает, – Венера Милос-с-ка-я! А хля, похожа как! – ржет.

– Угу, токо руки отшибить, – бубнит Оксанка.

– Кончайте цирк, придурки, я же серьезно спрашиваю. Леха мне сказал, что в ментовке заяву могут не принять, скажут, к бабе другой от жены сбежал, тем более, они поругались.

– Да нет у него бабы, Варек.

– Ну, где тогда он может быть? Не в подвале же он ночует! Любка всех знакомых сегодня обзвонила, нет его нигде.

– Да от нее не только в подвал, вообще неизвестно куда сбежать можно! – Оксанка завелась.

– Тише ты, не ори так, услышит.

– У нас у сяле мужик один тож с бабою своей пособачилси и убяжал от нее на погорелки, пил там, собака, няделю мож, а мож и боле, – тихонько забубнила баба Дуся.

– Федор-то наш тоже, наверно, на погорелки побег, – гогочет Сазон.

– А чего, это мысль, – я встрепенулась, – надо проверить.

– Ты о чем? – Оксанка аж чаем подавилась.

– Об Игнатьевых, вернее, об их фазенде. Домик-то не весь сгорел, вовремя потушили, почти полдома целехоньки. Вот так, ребятки.

– Ты совсем обалдела! Че ему там делать?

– Ты не слышала, чего баба Дуся сказала? Чего-чего! Водку жрать, вот чего. Короче, я собираюсь и иду на проверку, кто смелый, может со мной прогуляться.

– Мудаков нет, – брякнул Сазон.

– Мудаков всегда навалом, – я так на него глянула, что все сразу поняли, кого я имею в виду. – Ладно, одна смотаюсь, не развалюсь.

– Иди, если тебе делать нечего, – бурчит Оксанка.

Я бодрым шагом пошла одеваться. Ничего, ради такого случая можно и прогуляться, идти все равно не далеко. Поздно уже, правда, ну да ладно, меня здесь каждая собака знает, не убьют по дороге, надеюсь. Ну, разве что маньяк какой попадется… А впрочем, мы барышни крепкие, любого маньяка сами так заманьячить сможем, пожалеет, что на свет маньяком появился.

Быстренько я добралась до Игнатьевского домика, остановилась перед калиткой, стою и думаю, как мне пролезть по снегу к дому, гляжу, а там дорожка аккуратненькая протоптана. Побрела по дорожке к дому. Сдуру вспомнила Юркин рассказ про обгорелый труп, который там нашли, меня аж передернуло, я ж живой человек, мне тоже страшно бывает. Думаю, не буду по развалинам шататься, пойду сразу в ту часть дома, которая не сгорела. Там даже одно крыльцо сохранилось, дом-то раньше на двух хозяев был, с двумя входами с разных сторон. Дверь подергала, а она закрыта. Кто ж ее запереть-то додумался, интересно, менты что ль? Приезжали же вроде… Собралась было домой идти, как мне почудилось, что в доме кто-то ходит. Света, само собой в доме нет, проводка гавкнула, а в темноте кто-то шляется! Опять думки о покойниках в голову полезли, я уж думала деру дать оттуда, слышу, поет кто-то и голос до тошноты знакомый. Громыхнула сапогом в дверь.

– Федь, открывай! Напугал до смерти!

– Варь, это ты? – Федька и сам испугался.

– Нет, насрали… Открывай, говорю.

– Ты чего здесь делаешь? – Федор отодвинул засов и пропустил меня в дом.

– А ты чего здесь делаешь, любезнейший? Водку жрешь? – перегаром от Федьки несло не по-детски. – Шел бы домой, че ты как пацан себя ведешь.

– Ага… Опять к этой…