С.П.А.С. 107

– Красиво? – интересовался гончар. – Милые мои дети, Фарзой приезжал в столицу на таком.

– Да! Баха, сделай нам белого коня, как у царя Скилура.

– Обязательно сделаю! А это нравится? – мастер положил на стол синий корабль.

– Это наши суденышки, что везут по реке товар из Ольвии, – кричали одни.

– Нет, нет! Это судно, на котором уплыл Киран на Боспор, – спорили другие.

– Не шумите, дети! Знаете старика, что жил в юрте летом?

– Да! Видели!

– У него и инструмент разный был.

– Нет, сломался его плотницкий инструмент, – донесли ребята.

– А, ты откуда ведаешь?

– Я сам видел, как он к кузнецу ходил! Все налаживал.

– Не спорьте! Он был главным тектором, строил корабли для Посидея Посидеева. Знаете наварха? Может быть, кораки*, и из вас кто-то станет тектором, – Бахдасау протянул синий кораблик самому маленькому мальчику. – Держи свой первый корабль!

Были еще среди вещиц птички и цветы, маленькие мечи и большие жуки, каждый ребенок получил свою заветную игрушку, всем хватило, и никто не остался без подарка. Настал черед для самой дивной поделки мастера.

– Кто угадает, это что такое? – извлекая последнюю вещицу из узелка, спросил он.

Под солнечными лучами загорелось желтым пламенем круглое улыбающееся личико.

– Ах, как на нашу Маду похожа!

– Что это?

– Да, это же солнце!

– Ах, какое солнышко, – зашумели дети.

И небесное светило смотрело сверху на землю и радостно смеялось, бросая свои лучи так, что благодаря им легкие тучки при движении повторяли собой форму детских игрушек. Небу светлее, когда у него есть свои игрушки! Теплые дни осени быстротечны, повеяло холодом с северо-востока, и даже юго-западный ветер не приносил тепло. Не видно уже Бахдасау на холме.

По утрам на скалах можно было заметить всадника на белом коне. Холодное солнце поднималось над скифскими землями под недобрый свист ветра, оно обжигало Скилура той мертвенностью белого свечения, которая еще не сбылась, но уже покатилась по дорогам времени со страшащим роком надвигающихся событий.

Двое идут напрямик

Любовь не становится великой и совершенной вдруг,

также она не произрастает сама по себе, но требует

времени, заботы и постоянного внимания.

Ученик ученика Абариса

– Ну, Ксифарес, что там еще сегодня есть, кроме наших свитков, печатей и печалей? – гордая строгость Скилура сменилась тонкой насмешливой улыбкой.

– Моя дочь Евпсихия, – у грека под магнетическим взглядом царя неожиданно вырвалось имя дочери, ведь тут мысли обоих мужей странно совпадали.

Надо заметить, что не только царский учетчик легко поддавался необыкновенному влиянию царя, даже закаленные в битвах воины не могли противостоять силе, исходящей от Скилуровых серо-карих глаз с короткими прямыми ресницами.

Ксифарес часто вспоминал о дочери днем, Скилур думал о прекрасной гречанке ночами.

–А что с ней такое? – спросил царь как можно более отстраненно.

– Заходила во дворец, а я был занят. Теперь беспокоюсь, может, что-то важное она хотела мне сказать, не прицепилась ли к ней

какая-нибудь болячка?

Скилур прекрасно понял иносказание про хворь или болезнь, но решил быть сдержанным с отцом своей возлюбленной:

– От чего ж ты не сказал, я бы приказал слугам проводить ее к

нам. Не стесняйся!

– Я не решился отвлекать царя от государственных дел, ее вопросы могут подождать.

– Как тебе живется с твоей дочерью у нас в столице Скифии? Говори, нужна ли какая-то помощь? – государь встал и подошел к своему помощнику, который тут же вскочил.

– Чудесно поживаем, но эти свирепые ветра, – не спешащий с откровенностью, произнес хитро-мудрый грек. – Ох, как тяжело Сенамотис было пережить долгие зимние холода прекрасной Скифии.

– Какая досада! А что в Боспорском царстве, ветра теплее? Я дам приказ отапливать твой дом, только наступит новая непогода. Мы, скифы легко переносим даже мороз, а вам, бывшим афинянам, придется привыкать к непогоде, – Скилур широкими шагами прошелся по залу и вернулся к царскому креслу.

И в подтверждение его слов порыв ветра пронесся по комнате, навеял прохладу даже в теплый летний день. Ксифарес решил, что царю надо побыть наедине со своими мыслями.

– Я так задержался тут со своими печатями и тамгами, как будто у царя нет других важных дел, кроме как наставлять меня к строгому учету. Прости меня и позволь удалиться, Скилур, не смею больше удерживать твое внимание.

– Не торопись, Ксифарес, ты еще нужен мне для внесения правок в наши периплы, на которых отражены берега от Калос-Лимена до Херсонеса, – доброжелательная улыбка скифского владыки искренне подбадривала грека.

– Как прикажешь, мудрый Скилур! Вчера я нанес главные символы на чертеж, – и он стал рыться в кучке свитков.

Какое-то время они молча занимались делами, и каждый упорно смотрел на свои пергаменты. Внезапно, заслышав тяжелые шаги и условный сигнал Файонака, военачальника сторожевого отряда Неаполиса, царь поднял голову и дал знак сфрагистику удалиться:

– Файонак спешит с донесением, – сказал Скилур.

Скифский царь поднялся; таким же, только более быстрым и учтивым движением его отзеркалил учетчик царских печатей. Уже в

дверях сдержанный грек услышал повеление и обернулся:

– Будь со своей дочерью сегодня моим гостем на обеде, – произнес царь, прямо смотря в лицо Ксифареса, обед будет в царской трапезной; тебе заблаговременно напомнят.

– Если это приказание, я, конечно, повинуюсь, – последовал невеселый ответ Ксифареса.