С.П.А.С. 107

– Да…Люблю…

– Люблю…

– Я не смогу жить без тебя, любимая.

– Я тоже…

Небо просветлело от частого и прерывистого дыхания звезд, у влюбленных не было тайн от небесных светил.

– Ах, да, Пантикапей! – вдруг вздогнула Сенамотис.

– Пусть он провалится на век!

– Сильнее яда убивает мысль об этом городе!

– Ах, как быстро ночь проходит…

– Если б она длилась вечно… Никуда я не поеду! Проклятый город никуда не денется. Лучше исчезнуть мне! – она спрыгнула с кровати, подбежала к потайной нише, вытащила шкатулку и открыла ее.

– Сенамотис, что ты задумала? – Ксеркс подхватился вслед за царевной.

– Возьми кинжал, пусть твоя рука пронзит сердце, которое завтра станет пустым.

Ксеркс отпрянул от нее в ужасе.

– Нет, никогда моя рука не сможет поднять оружие на тебя!

– Не вынесу разлуки с тобой!

– Послушай Сенамотис! За нас решили, и не противься царской воле. Ты будешь прекраснейшей из всех боспорских женщин. А мне не жить без тебя.

– Уйдем отсюда вместе! Что ж ты медлишь? Сама я вынула его, возьми! – повторно протягивая оружие другу, молила Сенамотис.

– Нет, любимая, ты будешь жить долго.

– Без тебя никогда!

– Уступи судьбе! Слышишь шаги там, за дверью? – князь вздрогнул, настороженно поднял голову.

– Нет, не шаги, это условный стук. Явился Ахемен и предупреждает нас, что пора прощаться.

– Проводи меня до дверей, – попросил он, беря ее за руку.

– Храни тебя Табити, милый!

– Да хранят тебя все Боги, какие только есть на этом свете! Прощай! Я еще явлюсь, когда царская свита отправится провожать тебя в неблизкий путь и выйдет за ворота города.

– Прощай! – она медлила, не выпуская его руку, чтобы лишнюю минуту полюбоваться его глазами. Им было жаль, что ночь пробежала так быстро.

– Они обнялись в последний раз и горячо поцеловались.

Он прощался с ней на час и не знал, что это навсегда.

Когда Сенамотис осталась одна, до ее сознания дошло, что это конец, больше им не увидеться. Прислонившись спиной к стене, она медленно съехала вниз и заплакала. Вдруг судорожно встала, набросила на себя тунику и накидку: «Бедняга, он надеется еще меня увидеть».

Прошло лишь несколько минут, но горечь разлуки все возрастала.

– Боги скифские, мне Сенамотис сохраните! – молился Ксеркс.

Царевна проскочила мимо Ахемена и выбежала из дома. Ускорила шаги, почти побежала вслед за Ксерксом. Энарей бросился за ней, но Сенамотис не останавливалась, пока путь ей не преградила одиноко стоящая сосна у поворота, за которым следовали общественные здания. Она остановилась, обняла дерево двумя руками, высоко запрокинула голову и прокричала двум бледнеющим звездам, которые мигали ей, стараясь поддержать:

– Я силу жизни вижу в том, чтоб верной быть мечте. Узнала я, что такое летать. И крылья мои – Ксеркс.

Невидимыми путями ее слова догнали Ксеркса. Повинуясь сердцу, он обернулся и почувствовал где-то рядом ее дыхание. Ксеркс вернулся и, увидев ее у одинокого дерева, бросился к царевне:

– Вот она стоит, моя любовь, – взявшись за руки, они несколько минут прошли молча, и еще раз простились у героона Арготу, теперь уже навсегда.

Разные договоренности

Те, на кого надеешься, могут погубить,

а те, кем пренебрегаешь, – спасти.

Эзоп

В 154 – 155 (179) году до н. э. ряд припонтийских правителей и государств, к которым относятся сарматский царь Гатал* – законный правопреемник воинственной царицы Амаги и представители Херсонеса, заключили между собой договор дружбы, сильно укреплявший стратегические позиции каждого из участников союза. Аналогичный договор в том же году подписали архонты Херсонеса и царь Понта Фарнак ?. Гарантом этих договоренностей выступали сарматы. Первым актом такого союзнического договора могли стать военные действия сарматской царицы Амаги, внезапно истребившей стражей у крепостных ворот Неаполиса и устроившей пожар в скифской столице. Скифский царь, знавший о договоре сармат и греков против скифов Тавриды, систематически враждовавших с Херсонесом, искал союзников, способных поддержать его в войне с греческим полисом.

Хрупкий мир окружал приморский город. И хотя войска Скилура отошли от стен полиса, скифы могли в любой момент начать боевые действия. В тот период, когда к понтийскому царю Митридату ?? прибыли послы Херсонеса с отчаянной просьбой о помощи против войска скифов, Скилур и Палак стремились привлечь на свою сторону ревксиналов и некоторые сарматские племена.

Обычай требовал, чтобы накануне битвы или похода царь и военачальники являлись с коротким обходом отрядов, объединяющих скифов одного рода или под предводительством одного из князей. Чтобы упорядочить ритуал, племенные объединения собирались на поле Предков, простиравшемся между древними курганами центральной Тавриды. Поклонялись Мечу и Аресу, приносили жертву богам – молодого жеребенка и ягненка; ставили общий ритон с крепким и сладким вином, казан с бараниной.

Была фиолетово-черная ночь с сильным, влажным ветром, когда пахло сырой полынью, и сливались воедино многочисленные огни вольной степи. В такие заколдованные ночи духи предков выходили к скифским малиновым кострам; скифы заводили старинные песни, тогда призраки на серых конях резво перелетали с кургана на курган; и общее внимание привлекали их высокие знамена, поющие на ветру дрожащими драконьими хвостами. Ради торжественного случая открыли южные ворота, которые редко распахивали свои толстые дубовые створки. Завращались на подпятниках двустворчатые врата и пропустили базилевса на белом коне. Царь с князьями выехал из города и вскоре был на поле Предков, простиравшимся между Неаполисом и степями, ведущими на восток к Боспорскому царству.

Скилур и Палак, оба в одинаковых пурпурных плащах, пешие, в сопровождении военачальников с акинаками и факелами, перешли через деревянный мост над неширокой рекой в дивную степь и, минуя обозы с оружием, вновь вытоптанными тропами достигли центра поля. Это ночное действо, которое, сопровождалось проверкой готовности войск перед боевым походом, получилось в действительности последним торжественным выходом обоих царей. Они попытались если не повторить, то хотя бы приблизиться к уникальным победам царя Аттея, но внезапное вторжение войск Диофанта помешает их планам. Эра процветания Скифии при Скилуре минула так скоро, как это только бывает в последние относительно счастливые дни целого народа.

На Скилуре был кожаный ремень с золотыми пластинками и бронзовыми пряжками с фигуркой зверя и головами уточек. К этим пряжкам Скилур сам перед боем прикреплял кинжал, походную чашу, колчан для стрел. Князья переглянулись, ослепленные блеском большой золотой пластины, появление древнего символа означало, что царь будет передавать власть. Позлащенный колчан прошел сквозь время, и теперь послужит сыну царя – Палаку. Царь вытащил меч из красных ножен, направил клинок в сторону запада и стоял так перед дружином. Как же любил Скилур всех своих воинов и уважал каждого в отдельности, зная каждую походную судьбу до мельчайших подробностей. Скоро он поведет преданную рать в бой, сам будет сражаться на самых опасных и трагических участках, чтобы объединить все города Тавриды в одном государстве. Успеет ли Скилур?

После осмотра войска царь с князьями собрались на совещание в походном шатре. Если выразить современным языком суть их совета, они обсуждали не только тактическую триаду с ее неразрывным единством и взаимосвязью типа вооружения, приемов его применения, тактики боевого использования нужным образом вооруженных формирований.

– Все ли знают причину, по которой идем на Херсонес? – Скилура интересовало все, что касалось военной жизни простых скифов.

– Все, – отозвались князья хором.

– Устремления наши ясны? Самостоятельно вести торговлю зерном, – напомнил царь. – Вернуть древние скифские земли! Освободить из долгового рабства скифов. Вызволить братьев из плена.

– Все ясно! Понятно всем воинам. Знаем, – хором отвечали князья.

– Народ разумеет, что выиграют в случае победы все, – подтвердил Макент; багровым рубцом в свете факелов выступал через всю левую половину его лица рубленый шрам, полученный в сражении с сарматами.