Змеелов

– Ты что ли староста? – зевнул Змеелов.

– А ты что ли колдун? – не остался в долгу Первак. – Что творишь? Без спросу и дозволения, без благословения волхвы!

Колдун перебил:

– Тебе уже всё донесли или рассказать что?

– Что мне донесли, не твоего ума дело. Рассказывай за себя.

Змеелов хмыкнул: рассказывай так рассказывай.

– Кто я такой, ты знаешь.

Первак кивнул. Кто не знает Змеелова? Вот только о том, что до минувшей ночи считал странствующего колдуна выдумкой, он умолчал.

– Три дня назад я узнал, что в Гадючьем яре проснулась смерть.

– Как узнал? Три дня назад мы к празднику готовились, даже волхва дурного не чуяла.

– Как узнал – не твоего ума дела. – Колдун потянулся до хруста суставов, рубаха задралась, обнажая впалый бледный живот, изрезанный шрамами, и низ торчащих рёбер. – Узнал – и всё. Я спешил. Но обогнать гадюку мне не удавалось ещё ни разу, не удалось и теперь.

– Враки. Ты явился на остров, и сразу нашёлся труп. Откель нам знать, что не ты сам Костыля и убил?

Змеелов ошалело моргнул, обернулся на стол с покойником и моргнул ещё раз. Видно, такая мысль ему в голову не приходила.

– Потому что, убей его я, вы бы не нашли трупа, – просто ответил он. – Ну и ещё…

Змеелов окинул старосту испытующим взглядом: достаточно ли крепок желудком? Пожал плечами и махнул, пойдём, мол. Открыл лицо покойника, на всякий случай, не убирая балахона с грудины, и с усилием повернул голову Костыля. Две точки от укуса, едва заметные с вечера, на впалой щеке проявились сильнее, вокруг каждой виднелся синий ореол. Староста осенил себя защитным знаком.

– Змеи местных не трогают…

– Это была не змея. Это была змеевица.

– Щур, вырви тебе язык! – Но щур просьбу не выполнил, и тогда Первак дёрнул себя за бороду, выдёргивая несколько волосков. Растерянно посмотрел на них, хотел швырнуть на пол, но поостерёгся и бережно спрятал в карман. Мало ли, колдун подберёт? Едва слышно он прошептал: – Нет в наших краях змеевиц! Нет и не было никогда! Да и существуют ли – бабушка надвое сказала!

Колдун времени зря не терял. Успел засучить рукава и умыться из небольшой бадейки в углу комнаты, пригладил вечно спадающие на лицо волосы, но те упрямо вернулись на место. Казалось, он вовсе не слушает бормотание старосты, однако выяснилось, что не упустил ни слова.

– Угу, и всех тех, кого я уже выследил и убил, тоже бабушка насочиняла. Ты небось до сегодняшнего утра и меня выдумкой считал, однако ж вот он – Змеелов. Стоит пред тобой и… – Голодное урчание в животе прервало ядовитую речь, и колдун закончил, задумчиво почесав рёбра: – И, честно говоря, жрать хочет как собака.

Не обращая внимания на Первака, он уже привычно полез по котелкам да кладовкам. Аппетит у Змеелова был знатный: всего-то ночь провёл в доме Костыля, а проредить запасы снеди успел всерьёз. Староста сцепил зубы. Ни поклона, ни спроса дозволения остаться он от колдуна не дождался. Ошиблась Шулла, толку с такого гостя не будет.

– Вот что, – решил Первак. – Сядь да послушай, что скажу.

Окорок, припрятанный в дальней части кладовки, заинтересовал колдуна куда как больше. Он выволок его в кухню и уселся, как было велено. Правда, уселся не на лавку, куда указывал Первак, а за стол, к покойнику. Ещё и локтями подвинул тело, освобождая место для еды. Достал нож и принялся строгать мясо. В Гадючьем яре так только рыбу жрали: большими кусками, не разжёвывая. К чему беречь, если уж чем-чем, а рыбой остров не обижен? Мясо же берегли, доставали по праздникам и резали тоненько-тоненько, чтобы надолго хватило. Первак ажно слюну проглотил от зависти. А колдун, нахально чавкая, указал кончиком ножа на вторую лавку у стола.

– Ну? Говори что хотел.

Сесть подле мертвеца не осмелился бы не то что староста, а и вообще никто. Разве что старая Айра при жизни не боялась и любила говаривать, мол, от покойников урону меньше, чем от живых. Но и выказать испуг никак было не можно.

Первак встал подле лавки и скрестил руки на груди.

– Вот что, милчлавек…

– Вали-ка ты подобру-поздорову? – со смешком перебил его колдун.

Первак нахмурился. Терпение его иссякало скорее, чем вода в Мёртвых землях, о которых рассказывал дед.

– Да, – кивнул он. – Вали-ка. Гадючий яр – остров особенный. Мы здесь все друг за друга держимся и со своими бедами тоже привыкли справляться сами. Без чужаков. Тем более, без таких чужаков, как ты.

– Так уж и держитесь? – сощурился Змеелов.

– Да. Мы – семья. А в семье всякое случиться может. И склоки, и ссоры, и…

– Убийства?

Первак запнулся, но твёрдо закончил:

– И виновника, коли он имеется, мы тоже найдём сами.

Змеелов выслушал, подчёркнуто медленно прожевал и проглотил. Выпуклый кадык на его тощей шее судорожно дёрнулся вверх-вниз.

– Нет.

– Что?

– Нет. Я поймаю змеевицу и убью.

Первак побагровел.

– Кого убивать на нашем острове, мы решим сами! И помощники нам не надобны!

На что колдун спокойно ответил:

– А я и не помощник. Я Змеелов. Я ловлю змей. Не для вас. Не для покойников. Для себя. И я уйду тогда, когда посчитаю нужным. – Он внимательно оглядел старосту. Первак, хоть и был крепок и силой не обделён, отчего-то поёжился. – Или ты попробуешь меня вышвырнуть?

– Убир-р-райся!

– И не подумаю.

– Здесь тебе не будет ни дружбы, ни подмоги. Змеевицу не поймаешь и сам сгинешь! Остров тебя не примет!

– С островом я как-нибудь договорюсь. А друзей мне и подавно не надо. Тем паче из вашего болота.

Тут-то староста и сорвался. Мирным и тихим его знали лишь те, кто не додумался слова худого сказать о месте, где прижился Первак. А место это он любил всем своим огромным сердцем. Руки сами собой сжались в кулаки, а тело бросилось вперёд. Позабыв про меч у бедра, он замахнулся и ударил… ударил бы. Да только в глазах колдуна – чёрном и белёсом, слепом, – вспыхнули зелёные искры. Он не вскочил, не отклонился. Битвы Змеелов не принял. Лишь взмахнул рукой, как будто комара сгонял. Казалось, не коснулся даже летящего в него кулака. Однако рука до самого плеча у старосты отнялась и потяжелела. Тот едва не упал с непривычки. А колдун отрезал себе ещё пласт мяса и, запрокинув голову, медленно погрузил в глотку.

– Уйду тогда, когда сам пожелаю.

Мало кто может выглядеть устрашающе с набитым ртом. Змеелов – мог. Первак баюкал отнятую руку и гадал, вернётся ли та к нему или теперь придётся заново учиться лапти плести левой. Он бессильно крикнул: