Милостью Божьей

Конечно, в жизни я не выполнила ни того, ни другого.

А Вовка, мой пятилетний брат, вообще не верит, что я умею сочинять стихи. Улыбается хитро, – меня не проведёшь, не на такого напала!

– Ты нашла это стихотворение в книжке и выучила наизусть, да-а-а, я знаю!

Он уверен – настоящие поэты и писатели были необыкновенными людьми и давно умерли. Я, честно говоря, тоже так считаю. Но я-то сочиняю стихи, это чистая правда!

А он тянет:

– Не-е-ет, ты обманываешь меня.

– Вовка, что ты за человек! Разве я обманывала тебя когда-нибудь?

– Не обманывала, – соглашается Вовка, – а теперь обманываешь! Меня легко обмануть, я маленький.

– Ладно. Ты придумаешь мне три слова, и я, не сходя с места, сочиню стихи с этими словами. Тогда поверишь?

Вовка широко раскрывает глаза. Это же другое дело!

– Тогда поверю, но у тебя – ни за что не получится. Я сейчас придумаю три слова.

Он думает долго. Ходит по комнате, маленький, ниже стола. Я жду, и мне страшно, – вдруг у меня и вправду не получится? Но другого выхода нет.

– Вот, я придумал: хозяйка, бульдог и пирог.

Он очень серьёзен, сейчас всё решается.

Теперь я хожу по комнате. Хорошо ещё, эти слова связаны между собой!

Спекла пирог хозяйка… Спекла пирог хозяйка! Дальше будет легко, главное – первая строчка, я это сразу поняла. Стоит придумать первую строчку, остальные легко выстраиваются следом, равняются на неё, и стихотворение можно продолжать, пока не скажешь всё, что хочешь.

– Готово, слушай:

Спекла пирог хозяйка
И вышла посмотреть —
Заперты ли двери,
Иль нужно запереть.

А ей кричит соседка:
– Поди сюда, кума,
Такое тут случилось,
Не приложу ума!

Пока они болтали,
В комнату бульдог
Тихонечко пробрался,
Пронюхал про пирог!

Идёт домой хозяйка,
И что ж – нахал-бульдог
Стоит себе на лавке
И ест её пирог!

Вовка потрясён. Никаких сомнений, он сам только что придумал эти три слова!

– Знаешь, если ты умеешь сочинять стихи, значит, все могут. И я тоже смогу, когда вырасту!

Но я-то знаю, неизвестно откуда, что сочинять стихи может не каждый.

– Ну, попробуй, попробуй, – говорю загадочно, и Вовка смотрит на меня своими круглыми глазами и молчит.

10. Кончилась зима

Я поворачиваю калейдоскоп со своими осколками, и мне трудно нанизать их на какую-то ось времени…

Когда я попала в больницу, той зимой, или позже?

Тётя Маня вызвала «скорую», когда не смогла остановить мне кровь из носа. Вышла из больницы с диагнозом «дистрофия», он висел надо мной ещё и в институте.

Меня прикрепили к маленькой столовой для особенно ослабленных детей. Это было уже весной, я помню себя на главной улице нашего города в платье, без пальто.

Ем без хлеба, его отношу домой. Не отламываю ни корочки, а так хочется! Но иногда мне везёт на довесок. Его, я считаю, можно съесть по крошке на обратном пути.

Город никогда не был таким огромным, как в детстве, когда ты волен идти, куда хочешь и делать, что пожелаешь.

Я и не знала, что есть ещё парк, значительно больше городского сада, в котором я пробовала красные цветы на вкус.

И сквер. Когда я вхожу в него, тревога сжимает сердце. Странный сквер, большая открытая площадка, посредине скромный, очень скромный обелиск одного со мной роста. Здесь… были расстреляны евреи. Здесь! Дедушка!

Стою и молчу. И не говорю маме.

Считалось, нечего болтаться по школе, останется несколько минут до звонка, двери над ступеньками широко распахнутся, и тогда – добро пожаловать!

Двор утрамбован, посыпан песком, только у стен пробивается трава и две акации в дальнем конце двора, у жилых домов, распушили свои гроздья.

Стою в толпе девчонок от первого до десятого класса. На мне юбка, рубашка с закатанными рукавами, носки, видна только каёмка над ремесленными мальчиковыми ботинками, маме их дали для меня.

И вдруг, будто глаза открываются, – какие у меня, оказывается, грязные руки, все в потёках, и коленки чёрные!

Кровь бросается в лицо. Отхожу за ворота и бегу всю дорогу домой, подставляю табуретку к раковине…

А может, это была другая весна? Когда нам починили водопровод? Но табуретка мне выше пояса.

Взбираюсь на неё и отмываю, отмываю ледяной ещё водой руки, лицо, коленки, потом бегу к зеркалу и всматриваюсь в его таинственную мутную глубину. Я обычная девочка, как все. В класс влетаю вместе со звонком.

В маленькую комнату к дяде Коле поселили девочку с мамой.

Я часто видела её, когда возвращалась из школы. Возле наших ворот на асфальте появились квадраты классиков, и она прыгала по ним на ровных длинных ножках в сандаликах. Вокруг ждала своей очереди стайка детворы.