Милостью Божьей

– Хочешь сказать, ты дурочка?

Опускаю голову. Получается, так.

– Вот что. Если за год я не смогла тебя ничему научить… Не хочу видеть тебя ещё год в своём классе. В пятом у вас будет другой учитель истории. Ставлю тройку, иди, ты свободна.

– Спасибо, Маргарита Николаевна!

Свободна! Какое счастье!

Я встретила её случайно в городе через много лет. Старая, небрежно одетая женщина бросилась меня обнимать:

– Светочка, вы меня не узнаёте?

Оказывается, я помнила её голос!

– Конечно, узнала, Маргарита Николаевна, только не говорите мне «вы»!

– Это с непривычки. Знаешь, я слежу за твоими публикациями, всё собираю, и книжку достала. Подпишешь мне её? Ты не очень спешишь? Может, зайдём ко мне, тут недалеко!

По дороге расспрашиваю:

– Вы не работаете?

– Давно! Я ведь, когда ты училась, уже была немолода, разве не помнишь?

– Нам тогда все учителя казались немолодыми.

– Старыми, хочешь сказать? Понятно, – смеётся она.

В подъезде сероватый свет, едва проникающий с улицы.

– Этот угол под лестницей мне отдали для книг. Я деньги только на книги и тратила, дома они уже не умещаются.

Комната темновата, стёкла давно не мыты. Посредине журнальный столик с остатками еды, лампочка с бумажной тарелкой вместо абажура, потёртое кресло, кровать под армейским одеялом.

И книги! В шкафу, на полках вдоль стен, пачками на стульях и на полу. Несколько лежат открытыми, это поразило меня.

Трогаю корешки, глажу переплёты, глаза мои горят, наверно, и она говорит, улыбаясь:

– Я знала, тебе у меня понравится!

14. Извещение

Приехали Крыловы, мамины довоенные друзья. Мама и тётя Ида стоят, обнявшись, и плачут, я давно не видела, чтобы мама так плакала. И я плачу, глядя на них, а дядя Федя шагает вдоль стены туда и обратно.

Тётя Ида разыскала его, раненного, в госпитале, и работала там, пока его не комиссовали. И вот они вернулись вместе с сыном, Женей, лет на пять старше меня. Довольно долго, пока их квартиру не освободили, мы живём у нас все вместе.

Прихожу из школы. Женя сидит, читает книжку. Я веду себя, как хозяйка, грею суп, готовлю к столу. Мы обедаем и ведём светскую беседу.

Нет, он ещё не знает, в какой школе будет учиться. Да, мама оставила его в Сибири у тёти, когда ехала к папе в госпиталь. Конечно, дома лучше.

– Жалко дядю Юру. Я его хорошо помню, с ним всегда было весело! Хотя пропал без вести, это же не погиб, может, лежит в каком-нибудь госпитале.

– Как пропал без вести?! Откуда ты знаешь?

– Тётя Тамара сказала маме. А тебе, значит, не сказала.

– Как это не сказала? Не может быть!

– Хочешь, я покажу тебе извещение? Тётя Тамара доставала его из шифоньера, вот отсюда.

Держу в руках эту страшную бумагу. Никаких сомнений, пропал без вести!

– Не расстраивайся, бывает, и «похоронка» приходит, а человек возвращается. А тут написано – без вести. Ещё есть надежда!

– Да, есть надежда. Не говори маме, что я видела эту… бумагу, хорошо?

День Победы в сорок пятом году. Все идут на площадь, главное место праздника.

Для меня он не был праздником – без папы, я никак не могла заставить себя радоваться! Сказала, хочу остаться дома.

Женя тоже остался. Мы стояли на балконе и смотрели на салют. Мне хотелось плакать, и сейчас хочется плакать каждую годовщину Победы.

Взрослые приходят радостные, это великий праздник для них, даже без моего отца…

Мама так и не говорит мне про извещение. Она боится, наверно, что у меня разорвётся сердце. Но ведь ещё есть надежда!

15. Тётя Шура

Крыловы переехали в свою квартиру. Но мы недолго были одни, у нас появилась тётя Шура, бабушкина сестра.

Она была полной и высокой, как моя бабушка. Всё её существо переполняла доброта. Она любила всех – Вовку, меня, маму, нашу кошку Муську с её непутёвым сыном, которому больше нравилось жить на улице.

Эта любовь заполняла весь дом, и я купалась в её лучах. Я готова была делать всё, что бы она ни попросила, мне и в голову не приходило «оговариваться»– любимое мамино слово, означавшее любой протест, любое своё мнение!

Она жила в бывшей нашей детской, её комната была чиста и уютна. Аккуратно застеленная кровать, на столе скатерть и вазочка, комод с зеркалом и фотографиями под стеклом.

И на стене, напротив кровати, фотографии в рамках, четверо очень похожих друг на друга молодых парней. Младше, ещё младше, и четвёртый, почти мальчик. Погибли на фронте все, четыре «похоронки» одна за другой.

Помню американский фильм. С передовой буквально вытаскивают молодого солдата, у которого два старших брата погибли, и он остался один у стариков. Целая операция была подготовлена и успешно проведена!

Но в нашей стране, с её неисчерпаемыми людскими ресурсами, как говорил товарищ Сталин…

Тётя Шура осталась одна, как перст. Не знаю, как такое можно пережить. Я не видела, когда она плакала, наверно, ночью.

Может, и мама плакала ночью, а может, как я, ещё надеялась, что папа вернётся?

Я не помню тётю Шуру без дела, полные руки её всегда что-то готовили, стирали, чинили. У меня не было уже дырок на локтях и коленках, к маминому приходу была готова еда.