Милостью Божьей

В конце концов, я сделала для себя утешительный вывод – это же Франция, наверно, там такая любовь. А у нас, как у Тургенева.

Мама решила учить меня музыке, жаль, душа моя была не готова. Пришла пожилая женщина, довоенная приятельница тёти Любаши, и мне устроили экзамен.

– Конечно, неважно со слухом, но будет стараться, подготовлю её к музыкальной школе через год. Приходи во Дворец пионеров во вторник и пятницу. И выучи ноты и одну гамму.

Теперь я возвращалась из школы и садилась за пианино. Упражнение для правой руки, упражнение для левой руки… Я быстро делала уроки по музыке, выучить этюд наизусть не то, что даты!

Но музыка требует от человека всю его жизнь. Сначала надо отдавать ей два часа в день, а потом – даже подумать страшно!

– Мама, ты учишь меня старыми методами! Я всё выучила, зачем часами сидеть за пианино!

– Но так вырабатывается техника!

– Ты хочешь сделать из меня музыканта? Тётя Любаша тебе ясно сказала…

– Я хочу сделать из тебя культурного человека.

– Что, каждый культурный человек должен играть на пианино?

– Представь, так всегда и было.

Я вздыхала и шла играть гаммы. Потом придумала, на пюпитр вместо нот ставилась книга, я играла гаммы или что-нибудь лёгонькое, и читала. Но скоро книга захватывала меня, и музыка умолкала. Из кухни выходила тётя Шура и разводила руками.

Я продержалась год, вернее, мама продержалась. Как жаль!

Люся пересняла для меня и фотографию пятого класса. Не верится, неужели между ними прошёл только год?

Как непохож заморыш, прижавшийся к Маргарите Николаевне, на эту девочку в белом фартуке! Может, из-за формы? Значит, мне её сшили в пятом классе.

Я не помню, откуда взялся отрез коричневой материи, может, маме дали к празднику? А может, выдали в школе, чтобы я не ходила оборванкой?

Мама повела меня к своей довоенной портнихе. Она кругленькая, настоящий колобок, с быстрыми ловкими руками.

– Какой будет фасон?

– Ну, какой фасон, это же форма, – говорит мама. Но я точно знаю, что мне нужно!

– Пожалуйста, воротник должен быть под горлышко, а то у меня косточки торчат. И здесь, на груди, можно сделать складки, чтобы я могла носить как платье, без фартучка? И юбку в складку, если хватит материи. Понимаете, я очень худая.

Мама с портнихой переглядываются.

– Откуда что берётся! – загадочно произносит мама.

А портниха преображается на глазах:

– Люблю заказчиц, которые знают, чего хотят! Знаете, есть женщины, которые складками хотят скрыть недостатки фигуры. Но вы-то сложены пропорционально, рост хороший, и осанка. Когда подрастёте, сможете носить любые фасоны, от строгих, до самых экстравагантных, я вам гарантирую. Длину делаем такую?

– Подшейте, сколько сможете, я ведь расту.

– Широкая подшивка – некрасиво, лучше оставим запас на юбке и блузке. Вот здесь распорешь и выпустишь, поняла? И на рукавах сделаем беечки, их потом распустить аккуратно, иголкой, и рукава станут длинней.

Как мама смотрела на меня!

Сказали, фотограф придёт после уроков. Что же делать? Как раз сегодня я забыла дома фартук, а пояс вообще не знаю, куда подевался… Лучше я не буду фотографироваться!

Римма возмутилась:

– Как это? Если тебе не нужны наши фотографии… Мне, например, твоя нужна.

– У меня нет фартука.

– Я дам тебе свой.

– А ты?

– Обойдусь. И давай, я переплету тебе косички.

Наверно, я не решилась попросить у мамы денег и на эту фотографию.

Римма крайняя во втором ряду сверху, в форме без фартука и без галстука, умное спокойное лицо.

У неё и сейчас такое, когда я жалуюсь ей на свою жизнь. Странно, в детстве – не жаловалась. А она сидит за столом, спокойная и внимательная, слушает и кивает сочувственно.

Я на снимке рядом. Римкин фартук мне маловат и сидит косо, светлые волосы выбиваются на висках из косичек и лежат крутыми колечками, бровки чёрные, лицо строгое и преисполненное собственного достоинства. Надо же!

А вообще – обычная девочка, как все.

Только пишу стихи. Показываю их всем, Лиля Смолякова, она сидит позади нас с Римкой, собирает мои листочки и переписывает в тетрадь.

На той Люсиной фотографии пятого класса, на обороте, аккуратным почерком переписаны наши имена и фамилии. У одной девочки почему-то рядом написано – акушерка. А у меня – поэт! Была, была известность уже в пятом классе!

И катится зима, катится…

Я очень занята – Вовку в садик, музыка, уроки. Конечно, рядом с тетрадью можно положить интересную книгу.

Библиотекарь во Дворце пионеров маленького роста, на неё не надо смотреть снизу вверх.

– Расскажи, пожалуйста, что в твоей голове осталось от этой книги. Ты её проглотила за два дня.

Я пересказываю книгу, в паузах спрашиваю:

– Представляете? – Голос мой дрожит и замирает, будто я сама переживаю эти необыкновенные приключения.

– Понятно. Тебе надо идти в драмкружок. Ты занимаешься самодеятельностью в школе?

Театр ещё только стучался мне в душу. Чёрная тарелка репродуктора никогда не выключалась, моё поколение выросло на прекрасных передачах, как нынешнее растёт на боевиках. Вся внутренняя культура из этой тарелки, не считая книг, конечно. Особенно театр у микрофона – я могла простоять целый спектакль с веником в руке!

Но я ещё не знала своей Судьбы и ходила по коридорам с высокими дверьми, как тогда, в Грозном, во Дворце культуры.