– Ну, смотри – хитри, да хвост береги! – произнес дворянин с угрозой.
– Была бы голова цела, а на хвост нам не наступишь! – огрызнулся кузнец. – Ну, сиди покуда. Прощай. – И Мошницын вышел.
3
Во Всегородней избе все вскочили и бросились к окнам, когда загудел сполох.
На дощане у Рыбницкой башни среди кучки народа стоял Гаврила. Люди уже бежали на площадь из разных улиц…
Площадь наполнялась народом. Из Земской избы подошли выборные. Взбирались на дощан, витались за руку с хлебником.
– Ну, Михайла, взялись мы с тобой за дела: я – Макария, ты – дворянина… Так-то дружно пойдет – всю измену прикончим, – дружелюбно сказал Гаврила.
Мошницын что-то пробормотал невнятно и неуверенно…
– Пошто звонить велел?! – громче нужного спросил Томила Слепой, стараясь держаться так, словно меж ним и хлебником все оставалось по-старому.
Но хлебник, словно не слыша его, шагнул вперед, на край дощана, и обратился к толпе, наполнившей площадь:
– Господа псковитяне! Меньшие и большие, попы и стрельцы и всех званий!
Шиканье и шепот промчались по площади от передних рядов до самых лавок. Все стихло, и в полной тиши хлебник внятно сказал:
– Господа, у нас нова измена!
– Выводи, Левонтьич! – крикнули снизу.
– И то, мы с Мошницыным двое ее выводим! – ответил Гаврила. – Во Всегородней избе сидел в выборных главный повинщик, Чиркин. Его Мошницын за караул посадил. Да еще измена была в Троицком доме: владыка Макарий к боярам писал отписку да чаял ее с Сумороцким послать. Владыку мы взяли за караул…
– На чепь его, Левонтьич!
– На чепь Макарку! – закричали в толпе.
– Сидит, – успокоил Гаврила и продолжал: – А в Троицком доме нашли мы от земского сыска сокрытых изменных и воровских людей – подьячего Шемшакова да отставного всегороднего старосту Подреза, стрелецкого голову Степана Чалеева да четверых дворян: Тучкова, Бутова, Сицкого и Балдина, а кой-то еще человек убег по задам, и неведомо, кто был.
– Всем городом станем ловить – поймаем! – выкрикнул рыбник Егорушка из толпы.
Народ зашумел, но Гаврила остановил шум.
– И в-третьих, измена, господа, наипущая! – крикнул Гаврила. – Владыка боярам писал и повинщик Чиркин тоже сказывал во Всегородней избе, что именем вашим, господа псковитяне, в Полоцке, граде литовском, наймуют конных литовцев на Русское государство, а деньги-де к найму от Всегородней избы и от вас…
– Когда ж мы те деньги давали?!
– Кто деньги слал?! Не статочно дело!..
– К ответу измену!
– Сыскивай корень, Гаврила Левонтьич! – разноголосо и возмущенно кричали вокруг.
– И я, господа, при вас, при народе, выборных ваших спрашиваю, – заглушая говор и шум, сказал хлебник. – Коли мы станем искать да найдутся литовщики в городе пашем – и что с ними делать?
Хлебник полуобернулся на дощане и стоял выжидательно, обратясь к земским выборным.
– Смертью казнить за измену! – крикнул первым поп Яков.
– В Москву на расправу послать в государевом деле, – сказал Мошницын. – Литву поднимать – не на Псков, а на все государство измена, и мы в той измене с Москвой не розним…
– Чего там – в Москву?! И тут найдем сук да веревку! – сплюнув, воскликнул Прохор Коза.
– А вы как мыслите, господа земские выборные? – спросил хлебник, обращаясь к Томиле и Леванисову.
– Ишь как – с почтением спрошает! – подмигнув Слепому и весело тряхнув головой, отозвался Леванисов и заключил: – По мне, один бес – тут ли повесить, к царю ли послать с веревкой!
Томила молчал. Язык не поворачивался у него произнести приговор.
– Как, Иваныч? – спросил Гаврила в упор, словно знал, что Томила что-то слыхал про литовское дело…
Летописец молчал.
И Томила услышал, как, не дождавшись его ответа, обратился хлебник ко всей толпе:
– А вы, господа горожане?
Площадь вся вдруг всколыхнулась криками:
– Не устрашимся, Левонтьич! Казнить по людским и по божьим законам!
– Казнить!
– Повесить!
– А мало повесить – рубить на куски!
– Побить, как собак, камнями! Всем городом бить! – кричали со всех сторон.
Летописец стоял, опустив глаза.
– Сердцем ты нежен, Иваныч, – дружелюбно и тихо сказал Гаврила.
Он поднял руку, и сполошник по этому знаку дважды ударил в колокол, призывая площадь к молчанию.
– Еще, господа, – сказал хлебник, обращаясь к народу, – людей у нас много побито и кровь вопиет… Нам в осаде сидеть тяжко, ан надо боярам дать баню, да с мятным квасом, чтобы жарко стало… А для того, господа, две тысячи крестьян, обученных ратному делу, стоят готовы за Пантелеевским монастырем… – Гаврила замялся, испытующе, взвешивая, оглядел всех вокруг и решительно заключил: – И вы, господа, укажите крестьян тех в стены пустить, чтобы с боярами биться…
– Впустить-то ладно, да чем кормить? – крикнул пятидесятник Неволя Сидоров, перебив хлебника.
– И так хлеба мало, – поддержал его какой-то стрелец из толпы.
– Сами голодом пухнем, а тут и гостей принимать! – закричали с другой стороны.