Остров Буян

Тяжелое размышление охватило его. Образ «Белого царства» был омрачен расправой с дворянами. Он понимал, что нельзя было поступить иначе с изменниками, но ясная легкая мысль уже не могла парить – кровавые пятна отяжеляли ее крылья…

Клямка калитки загремела. Томила непривычно отягощенным шагом вышел во двор.

– Кто там? – спросил он, уже отпирая ворота и ожидая увидеть Иванку или попа.

– Вечер добрый, пане! – неожиданно приветствовал его пан Юрка, домашний переводчик Ордина-Нащекина.

– Здравствуй, папе! – отозвался Томила. Он был даже обрадован этим неожиданным посещением. – Заходи в избу. Сумерничаю, один сижу. Заходи! – приветливо позвал он поляка.

С паном Юркой Томила был знаком несколько лет. В первые годы жизни во Пскове он тосковал по латыни, греческому и польскому языкам: Томила был отравлен любовью к книжному чтению и, познакомившись с переводчиком Приказной избы, как-то зашел за книгой к нему и встретил у него пана Юрку. С тех пор, без ведома стольника, по разу в неделю и в две заходил он во двор Ордина-Нащекина, чтобы взять у его переводчика новую книжку… Изредка, если сам дворянин случался в отъезде, Томила захаживал к пану Юрке и вел с ним длинные книжные споры о греках и римлянах, о разных известиях из зарубежных стран, о древних философах и святых отцах церкви…

С первых дней восстания во Пскове, когда стольник оказался врагом горожан, Томила Слепой по неприязни к дому не заходил к пану Юрке, а там и просто о нем забыл за массою новых, кипучих дел…

– Давно не бывал, пан Томила, – сказал поляк.

– Ранен был, а потом недосуг. Сам знаешь: в Земской избе сижу и дела заели.

– Кто же не ведает, пане Томила, что ты голова всей республики Псковской!

– Голова в нашем городе все горожане – вот то и сила! – сказал Томила. – Народ – голова!

– Народ-то народ, – возразил пан Юрка, – а мыслю, что в Земской избе один пан Томила постиг науки. Гляжу и дивлюсь, сколь все в городе складно. Вот список книжицы новой тебе принес – Фомы Кампанеллы «Civitas Solis».[201 - «Civitas Solis» («Город-Солнце») – книга итальянского утописта-социалиста Кампанеллы (1568–1639).] Мудрая книжка. Сама невелика, а философии сколь в ней – диву даешься! Ты сказывал, Томаса Моруса книга тебе любезна. Сия не плоше «Утопии» Моруса. Хочешь?

– Вот то мне и кстати, братец! – оживился Томила. – Ты словно чуял: я тут, покуда ранен лежал, написал «Уложение Белого царства»…

– То есть, я так разумею, трактат о державстве?

– Трактат, – подтвердил Томила. – Хошь послушать?

– Слухам, пане. То бендзе велька честь! – суетливо воскликнул пан Юрка, разжигая лестью авторское желание поделиться написанным.

Томила зажег свечу. Прочесть свое «Уложение» о Белом царстве пану Юрке – это значило взвесить свой труд на беспристрастных весах разума, искушенного книжностью. Этого не хватало Томиле.

Он с увлечением стал читать свое «Уложение».

Поляк слушал, кивая головой, поддакивая, щелкая языком от удовольствия.

– Ты, пане, великий философ! Як пана бога кохам, то есть бардзо мудро! А ты, пане, мувил – «народ»! Народ не составит такого трактата. Я много сказал бы, пане, о вашем трактате, да прежде, пшепрашам, поведай: ты мыслишь, в едином городе Пскове будет все Бяло царство? – спросил поляк.

– По всей Руси, мыслю.

– Пшепрашам, ты что же, в Боярскую думу поедешь читать в поучение Борису Морозову экую грамоту? – с насмешкою продолжал пан Юрка. – Такой ли державец на сем столпе мудрости царство поставит! Альбо пан мысли – бояре сто правду примут?

– А ты, пан, считаешь – не мочно и жить без бояр! – усмехнулся Томила. – Полгода уж скоро живем – не скучаем!

– То так, пане милый. Я страшусь – пан боярин Хованский ждет нового войска в подмогу.

– Войска ждет? Ну, и мы тоже ждем. К кому раньше приспеет, увидим! – сказал Томила.

– То дело иное, пане! – с одобрением воскликнул Юрка. – Я слышал, конное войско царевич наймует на помощь Пскову, – тихо добавил он.

– Чего-то ты бредишь! Какой царевич? – не понял и удивился Томила.

– Пшепрашам, царевич Иван, я мыслю…

– Что за Иван? Что за войско? – опять не понял Томила.

– Сын царя Василия Шуйского, мыслил я так, пане Томила. Я слышал, он книжный муж, разумом ясен, риторику, диалектику и философию много читал…

– Тьфу ты, бес! Да отколь он взялся? Где твой царевич? – нетерпеливо спросил летописец.

– Не ведаю, пане, ты лучше знаешь – в Варшаве иль в Полоцке ныне…

– Поляк? – с недоверием переспросил Томила.

– Царь Василий был русский. Отколе же сын – поляк?

– Коль в Полоцке рати наймует, так, стало быть, лях! На черта он сдался… Ну, вы и народ! – покачал головой летописец. – То Дмитрия сляпали, ныне Ивана…

– Я сам, пане, русский, я двадцать пять лет уже живу в государстве Российском! Я сам есть холоп государя, каков же и ты! – обиделся Юрка.

– Эх ты, пан! Ну что нам в Иване Шуйском! Да будь он хоть вправду царевич… Как наши письма дойдут изо Пскова во все города, да все российские города и уезды заедино повстанут, да земское ополчение сложат, да как придут на бояр, тогда и боярин Борис Морозов не будет мочен правду мою отринуть… Вот в чем, пане, народная сила! Философ един, без народа – мудрец, а с народом он богатырь…

– Пан, стало, ждет всей земли повстанья? – спросил с любопытством поляк.

– В том и сила! – сказал летописец. – А ляхов из Полоцка в город впускати не стать. Коль город изменным станет, то все города от него отшатнутся. Русскую правду и русским мечом добывать, а не панским!

– Слухай, пане, – сказал поляк, – я смею мыслить, что пан царевич згодися[202 - Согласится (пол.).] с таким трактатем. Нех пан Томила пишет лист до царевича шибко. Царевич пошле свое войско до Пскова. Боярин Хованский ускаче от стяны, як пайка бялый.

– Все врешь! Не наш то царевич, а панский, как Гришка Отрепьев… И все воровство! – возмутился Томила.

После разговора с Захаркой о вестях из Литвы Томила успел поверить в пребывание царя в Литве. Слова поляка о каком-то неведомом миру царевиче привели его в смущение: если в Литве был не царь Алексей, а пустой самозванец, кому же и куда посылать «Уложение»?

– Воровство! – повторил подьячий. – Никакого Ивана-царевича нету… Вор лезет на Русь, чтобы снова отдать нас панам… Шиш возьмут!..

– Пане милый, пшепрашам, никто не пшимуси![203 - Не принудит (пол.).] – воскликнул поляк. – Пан чел мне трактата. То есть велика честь – слухать такую мудрость. Пан Томила читал Платона, Овидия и Плутарха. Пан ве, что царь повинен быть разумом ясен и книжен… Я вем, пане милый, Иван-царевич есть монж[204 - Муж (пол.).], искусный в риторике и диалектике, мудрый…

– А ты, пане, польский лазутчик! – внезапно сказал Томила. – Ты есть… вор!

– То есть политичность руссийска! – вскочив, с возмущением и злобой выкрикнул Юрка. – То вежество русское, пане Томила! Я есть гость в вашем доме, вельможный пане! – ядовито напомнил он.

– Гость-то ты гость. Да иди подобру покуда, а боле не лезь со своим воровством. Не то попадешь в Земску избу к расспросу… Иди! – раздраженно сказал Томила.

И пан Юрка вышел с надутым достоинством и обидой.

Глава двадцать девятая

1