Пошел купаться Уверлей

– Ну, что ж. Это бывает. Не присядем? – Улетов показал на пустую, выглядевшую покинутой скамейку.

И Михаил Андреевич рассказал старому приятелю обо всех затычках, что его мучили.

– Так говоришь, это Дима Якушевский на «честные глаза» напирает? Я его хорошо помню. Еще при мне он в отделение пришел. Такой вежливый лейтенант. Куда там! Мы тогда еще в милиции служили. Он все такой же задумчивый?

– Задумчивый, задумчивый, – проворчал Розов.

– С ним еще молоденький паренек пришел. Женя.

– Филин. Этот очень уж инициативный. И языкастый.

– Ну, у тебя не очень-то разговоришься. Чуть что… Да, дела и случаи.

Розов вспомнил: когда они еще служили в милиции, у Игоря Степановича это была любимая присказка. Дела и случаи.

– Чувствую, не по зубам мне это дело. Не по зубам…

– Да ладно. Не прибедняйся. Ты всегда поначалу любил поплакаться…

«Чего это он? – подумал Михаил Андреевич. – Врет и не краснеет. И не случайно он мне тут попался. Кто-то его подослал. – Полковник уже хотел сказать своему приятелю: “Ну-ну! Ври дальше”, – но раздумал. – Послушаю, чего он еще мне нарассказывает».

– Третий день, а мы словно и не приступали.

– Да не может такого быть!

– Оказывается, может! Вот ты, например, веришь в честные глаза?

– Верю. Мало что ли на свете людей с честными глазами?

– У женщин. У женщин бывают такие глаза?

– И у женщин.

– Да ладно… Ты мне сам говорил: не верь женским глазам. А если они и выглядят честными, то за этим такие бездны…

– Чего не скажешь, когда сердишься. – Улетов смутился.

– Вот и выходит – ты «соврамши». Помнишь Фагота? Это же он наябедничал на Бенгальского: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши». Ты хоть на пенсии стал читать?

Улетов подвигал бровями. Он всегда так делал, когда не знал, что ответить.

– Так ты Булгакова читал? – настаивал полковник.

– Что, на нем свет клином сошелся?

– Так ты и вообще ничего не читал.

Про то, что один из подозреваемых пел песенку, как Уверлей пошел купаться, Розов умолчал. Уж слишком несерьезным сейчас это ему показалось.

– Чего ты на женщин ополчился? Огорчила тебя какая-нибудь краля? – перешел с опасной книжной темы на женщин Улетов.

– Огорчила.

Розов подумал о Лидии Павловне. Вот уж она-то всех «огорчила»! Честные глаза! Не думал, что Дима Якушевский такой простак!

«А про то, что я по Бульвару расхаживаю, Игорю дежурный стукнул. Никто другой». Но не вытерпел, поинтересовался:

– Ты как здесь оказался?

– Да так… Пошел прогуляться, смотрю, ты идешь. Вот, думаю, чудо, вместо того чтобы жуликов ловить, он здесь разгуливает.

– А ты часто по бульварам прогуливаешься?

– Бывает.

– Бывает, значит. Опять вы, господин Улетов, «соврамши».

– Миша, надоел! «Соврамши, соврамши!» Заладил как попугай. Ну, шепнул мне кое-кто, куда ты отправился. Мы же с тобой давно не виделись! Я соскучился.

– Уже теплее, – расплылся в улыбке полковник. – Не сердись. Ты же меня знаешь? Сотрудники за кикимору держат.

– Строгий, строгий начальник. Но уж кикимора… Тут ты загнул. Ушан, на большее ты не тянешь. – И неожиданно Улетов перешел на деловой тон: – А если эта Лидия просто разыграла Диму? Чужой мужик ей случайно на глаза попался. Не понравился. Она и наплела на него с три короба?

– Думал я об этом, думал. Ну, наплела и наплела, а зачем же она потом Якушевскому перезвонила? Зачем уточнять стала? Про эту песенку дурацкую?

– Женская душа – потемки, – с хитрой ухмылкой сказал Игорь. – Потемки!

– Но капитан-то! Хорош гусь! «Честные глаза»!

– А может, влюбился? Или она в него? Ты чиновник, тебе простые человеческие чувства не знакомы.

– Скажешь тоже! Я простой советский человек. Мне любые чувства знакомы.

Улетов засмеялся.

– Чего смешного? Вот он я, как на ладони. Простой советский человек.

– Не обращай внимания, простой советский человек. Это я так, смешинка в рот попала.

Сердитый Филин шел к своей машине и думал: ну вот, ему опять достались архивы. Он что? Специалист по архивам? А капитана Диму небось опять отправят в такое место, где поят коньяком.

Евгений не претендовал на «Багратион». Пускай это будет обыкновенный трехзвездочный, но архив?

Он посмотрел карту. Архив Трамвайно-троллейбусного управления был самым близким.

«Не факт, что там мне повезет, – подумал старший лейтенант. – Не ищи легких путей, сказано в какой-то Священной книге. Уж там не наврут», но «трамваи и троллейбусы» были рядом. Филин пошел бы туда пешком, если бы не был уверен, что после этого архива ему придется ехать в следующий. Дальний.

Но Священная книга ошиблась. «Замороженная» тетенька, начальница над личными делами, помогла ему найти нужную папку. В этой папке, во-первых, имелась фотография молоденького мужчины, очень похожего на умершего Бубнова, начальника Третьего участка пути («Он что, и родился начальником?» – подумал повеселевший Филин). А, во-вторых, был подшит к остальным документам пожелтевший от времени листок, называвшийся «Автобиография». И такой же дряхлый листок – «Характеристика».