Двумирье Креста. Бегущая по мирам – 17

– А ещё в старинных песнях бывает про сладкий мёд и очень хмельной шмурдяк, не хуже эльфийских бренди, из этих грушиков, как учёные их называют. Но если и умели мёд из них варить, то давно забыли, а если просто перебродить, то… какать будет дурак дальше, чем видит, – добавил и легенд умный Зарван.

Лана, очень удивившись себе, пропела нарочито хрипловатым голоском всплывшую в памяти строфу на незнакомом больше никому языке:

– Из вереска напиток

Забыт давным-давно.

А был он слаще мёда,

Пьянее чем вино.

А потом повторила на Общем, крутнулась на месте, взметнув подол и вызвав кашель захлебнувшегося слюной Гнура, и убежала собирать разнообразные травы, обнюхивая и пробуя на зуб, и потешно отплёвываясь порой.

Брон отвесил лёгкого пенделя Гнуру, взял корзину и отнёс опять удивившей красотке, а то она травы в и без того короткий подол начала складывать, и судя по энтузиазму, закончилось бы это подолом выше талии. Отвесил шлепка и отправился тренироваться. Ржущий воевода вскрыл пакет от вестового, сообщил:

– Мы ещё два месяца на твою красотку любоваться будем. Велено подать ведьму в Башню через десять недель, и поймавшего, и весь десяток. Царь с царицей улетели к гномам севера на переговоры и свадьбу короля. Маги и мудрецы на большом слёте в университете своём. Генерал спецназа упылил на юг со своими волкодавами, хотя нахрена он там, но у него же свадебное путешествие, может как культурный на воды решил заглянуть, а с таким конвоем никакие пираты не побеспокоят. Шучу, салаги, наши волкодавы просто так ничего не делают. Но не наше дело… Даже наш полковник в Регере решил в ежегодный запой сходить, раз пока затишье образовалось. Отдыхай, герой, через два месяца твою беременную рабыню уже не так сильно обидят, может и вернут тебе, как допросят и изучат в Башне Тайной Канцелярии. А там вспоминают даже то, куда в пять лет в день весеннего равноденствия ходил, и под каким кустом какал… Да уж… – старый воин посмотрел на беззаботно рвавшую цветочки девчонку, вздохнул, сказал осторожно. – Там поговори… они же тоже не звери. Пугают обычно, ты уж уговори дурочку всё-всё вспомнить… Но пугают так, что некоторые месяц под себя ходят… А некоторых не только пугают… Главное чтобы не сожгли на площади, хотя видно же, что Лана не ведьма пустоши.

Вечером молча бесившаяся весь день жена так и не дождалась вопроса мужа про «что не так, дорогая» и выперла его из спальни. Десятник долго не грустил, почесал умную, а теперь и буйную головушку, пытаясь понять, что он не просёк в многоходовке, ведь не может быть так классно, да и перебрался жить к рабыне. Ну и плевать уже фактически дворянину-однодворцу на мнение домочадцев.

Отвязавшись от предложений поработать по хозяйству Лана искупалась в выделенной ей бочке в её комнате и погрузилась в интересовавшие дела. Утащила ведерный котёл на кухне. А когда отыскали трио – котёл, костерок и ведьма – в укромном уголке между огородом и хлевами, за оплетённой виноградом решёткой, между бочками с водой и ящиками с грушиками… То там уже такое варилось, что главной кухарке и вдовой старой двоюродной тётке Брона осталось только сказать пятиминутный монолог про Лану и её родню до седьмого колена, плюнуть в варево и уйти, оживлённо обращаясь к небесам. Хотя ничего такого уж жуткого там не варилось, только травки, корешки, ветки, щепка и пара гвоздей. Но выглядело мощно – серо-буро-тёмно-малиновая с продрисью, как описал цвет отец Брона, жижа, а случайная муха просто добавила антуражу.

Отец Брона не осуждал, а даже поддерживал, даже начал с другими дедками вспоминать молодость за парой кружек браги в кабаке, сильно шумя и даже отплясывая, оказавшись не таким и стариком, как придуривался. Даже зажал в углу нестарую потерявшую профессиональный нюх и подначившую семидесятилетнего старика кабатчицу, лишив невинности, как она радостно орала на полсела.

А старший сын, которому только исполнилось 13, поддерживал горячо. Даже слишком. Брон поймал сына за приподниманием прутиком подола наклонившейся над котлом сосредоточенной Ланы. Но хуже не это, а чем занималась правая рука выросшего выходит сына. Хотя и дед, и воевода в цитадели, где теперь отрок осваивал военное дело, с усмешками сказали, что и это фигня. Ещё не родился тот, кто не делал. Ну из тех, кто вообще может. А прошлого сельского жреца, который про недопустимость этого отличные проповеди толкал, сочиняя про волосы на ладонях и слепоту, и чуть не показывая, поймали за этим же перед двумя дырками на ширине глаз в стенке женской бани, да ещё когда подружки невесту провожали, а там такооое, говаривают, творится. И после этого жрец перешёл на каши, зато видел нормально и хлеб размачивал не волосатыми ладонями. Так что ему для зубов оказалось вредно.

Когда отчаянный молодой батрак попробовал вечером отведать остывавшего зелья, ведьма хихикнула:

– Не боишься в козлика превратиться? Или в свинку… Ой!

Попробовала сама ложку, зачерпнув теперь больше ни на что не годной, как кухарка уверяла, ложкой. Потаращила глаза, а потом картинно схватилась за горло, затем за живот, и начала скакать, весело хрюкая и блея. Смех и ругань, но пробовать больше никто, конечно, не решился. А Лана в постели сообщила уставшему удивляться хозяину:

– На самом деле интересное было. У меня в голове голосок противной маленькой девчонки язвительно сообщил, что я дура, раз всё в рот тяну, обнаружено неизвестное зелье, яд слабый, и она нейтрализовала, выбрав за меня, безмозглую и беспамятную.

Брон весело погрозил девице расправой, если она будет творить чёрт-те что. А рано утром поцеловал спавшую рабыню, послушал пару ласковых от бесившейся жены, попрощался с домочадцами, и со своим десятком ускакал ловить кокодрила. Там как раз сотня мужиков с подводами и сотня всадников почти доехали, но воевода и знатоков послал попозже, доскачут опытные конники на отдохнувших конях за два дня. Ну и им ещё было задание по обследованию края пустыни Гол-са-Фот на полсотни вёрст, ибо мудрый командир решил, что царю с его советниками больше информации не помешает. А дальше… ну не могла больше пройти девчонка…

Лана с её утра пошуршала и погромыхала в своём углу, никто и не заметил, что пара больших ящиков с грушиками опустела. А закрытые крышками бочки с запасом воды – на случай, да хоть засухи или пожара, и положено уставом в каждом дворе воду держать помимо колодцев на случай осады или отравления ведьмами пустоши колодцев и даже ненадолго реки, а такое случалось – вообще никто не контролировал. Сварила ещё зелье.

Уже к вечеру, но у ведьм самая суета, Лана сходила к кузнецу. Попросилась посмотреть. Позаглядывала в ящики, сундуки и бочки с железяками и углём, извозившись как чертёнок. Слазила под верстаки и на крышу. Отыскала даже моток тонкой железной трубки, валявшийся с незапамятных времён. А когда офонаревший от открывавшихся видов средних лет здоровяк впал в экстатический транс – причём без всякой магии кроме магии прекрасного тела – медовым голоском попросила его сделать самогонный аппарат, впрочем не называя так и не объясняя особо, а просто описав герметичный бак с клапаном и змеевик даже без кожуха для охладителя. И змеевик попросила обработать принесённым в крохотном флакончике зельем, свойств которого и сама не понимала, но на улучшение, углубление и состаривание вкуса и на отвод тепла.

Откуда такие слова и цели вообще взялись, ведьмочка не понимала, как и с предыдущим зельем, просто очень хотела, знала что надо, и долго сосредоточенно колдовала над варевом, интуитивно кидая травы, но там больше не в травах дело, а в поварихе… Не смог отказать кузнец, хотя через час, отдышавшись и яростно набросившись на не понимавшую, но обрадовавшуюся жену, и подумал, а какого фига. Но уже пообещал. Под мутные обещания множества подобных заказов вскоре и остатки зелья на тысячу змеевиков.

А Лана ещё и к писарю заглянула на полчасика, и учёный мужик средних лет, дорабатывавший десять лет и собиравшийся свалить в столицу и жениться, как и сказал гостье раза три, долго стоял в калитке, удивлённо бормоча и глядя вслед унёсшейся чумазой девице. Сумевшей удивить и его, и как раз вопросами про договора и лицензии, что от дурочки никто не ждал, хотя больше никто в селе и не понял бы сразу. Посмотрел на запертую просторную голубятню, почесал репу и решил пока донесение не слать.

Когда через девять дней изнывавший от тоски не по семье Брон уже в сумерках прискакал на взмыленном коне в родное село, то сразу за воротами с ухмылявшимися стражниками с удивлением заметил валявшегося на дороге пьяного мужика из земледельцев, и заодно пехотинцев на время относительно регулярных тренировок, ближних приграничных операций и нечастых вражьих набегов. Когда проезжал мимо усадьбы сурового и благообразного старосты, у которого по утрам чинно собирались старейшины, то выбежавший внук хозяйственного администратора сказал, что его попросили зайти. Забежал. Офонарел. Еле ворочавший языком далеко ещё не старик, любивший пространно порассуждать о вреде пьянства, которого особо и не было в передовом форпосте царства, пьяно пробормотал:

– Ты… это… завтра зайди… как отдохнёшь… не спеши, мы тут советом… ик… старейшин… совещались… Завтра надо бы… определиться…

Брон дико глянул на совет старейшин, валявшийся на полу вокруг заставленного едой, кувшинами и бутылками стола в пропахшей перегаром, но и незнакомым приятным ароматом, большой комнате, выбежал в чистый воздух вечера.

Вышедший из своих ворот воевода со слегка опухшей рожей послушал быстрый доклад:

– Ездили фронтом в две версты на шестьдесят вёрст. Я ещё на двадцать. Песок! И адское пекло! И ничего больше. Кокодрила взяли, засолили. Везут. Дня три ещё… Мой десяток завтра. Я с утра доскакал, моему Журке сто двадцать вёрст не перегон.

Проговорил медленно:

– Ладно. Завтра днём зайди, как отоспишься со своей… авантюристкой… Нам с полковником с тобой поговорить надо. Серьёзно. Я-то в кавалерии порядок навёл, у меня не забалуешь, боевая подготовка идёт, но пехтура вне сборов не совсем моя…

Десятник уже ничего не понимая поднял глаза, над домом воеводы возвышался штандарт полковника огромного Восточного Рубежного полка, в который входят и три сотни Мучканского конного батальона, если считать и третью молодую сотню, включающую и начавших сдавать ветеранов, и две сотни местной нерегулярной пехоты, то есть почти все боеспособные мужики двухтысячного села-форпоста. Пробормотал:

– Я и сейчас могу, не устал.

– На ночь тебя точно хватит, – хмыкнул воевода. – Но полковник не может. Позавчера приехал с продовольственным обозом, покушать нам лично привёз. Быстро доклад о наших… новостях получил. Ну и лично посетить решил. Разобраться и накостылять. Он ведь аккуратно пьёт, шутят в полку про его запои, просто отдыхает культурно, даже в столицу ездит с семьёй, и в другие города… Ну а как приехал, начал дегустировать… В общем, пока не просыхал… Я всё запер и ключ в сено кинул, из-за плеча, завтра после полудня приходи… Ну и… ты и не собирался пока вроде, но из села выезд запрещён, карантин от болтовни, на дорогах патрули. Полковник всё-таки один приказ успел отдать, и весьма умный. Нечего, чтобы все знали. А потом решат наверху, что можно говорить.

Брон поехал к своему дому. Проезжая храм, увенчанный крестом с правильно длинными нижним и особенно правым лучами и с символизирующим центр мира кружком посередине, послушал из дома строгого и воздержанного жреца пьяные вопли и весёлый женский визг. Ну дела!

Только из кузни несмотря на позднее для работы время раздавался стук молота и кузнец орал:

– Нет, через три часа закончу! И завтра с рассвета продолжу! Столько заказов! С такой наценкой за срочность! Дети, давайте напряжёмся, катайте трубки, такой день год кормит! А ты, жена моя, сходи к писарю и такой же патент сделай! Напиши, что только из правильного патентованного аппарата не капает, а струится правильное… как его… ладно… Быстро! Чтобы только у нас правильные аппараты за десять цен покупали, а не подделки без зелья для левака без… как его… букету!

Во дворе десятника встретила жена, стоявшая на крыльце со странной кривой ухмылкой, кивнула на стоявшее посреди двора ведро с отмокавшими розгами, сказала:

– Сам завтра выпорешь. Да это же и старейшины, воевода и полковник скажут, полагаю. А я не стала, всё-таки твоя рабыня, да и… много… сделала… для нас…

Заканчивала речь дражайшая половина в сомнениях и с трудом выдавливая не пролезавшее сквозь зубы признание, она всё-таки добрая и справедливая, а красота что… проходит, а характер золотой. Ну и зашедший сосед подал ей мешочек с деньгами и пробормотал:

– Значит раз сегодня скидка, то за полгода вперёд. И очень жду сусло животворящее, там сочтёмся.

Пока Брон пытался закрыть рот, его сестра чуть не уложила его словами, как конь недотёпу копытом. Перезревшая аж до 25 лет дура, которой в женихи уже хоть батрака хотели, гордо сообщила, ещё и палец в конце речи вверх подняв:

– У меня уже шесть женихов! Среди них наш жрец и два рыцаря из свиты полковника! А первым был писарь наш, который говорил, что здесь его не охомутать, в столице у себя богатую купеческую дочку подыщет. Первым предложил, прочитав бумаги! А когда я его отшила, как Лана сказала, он и остальным информацию о завидной невесте продал. Но я уже решила, что в столицу поеду! Торговой пред-ста-ви-тель-ни-цей! Богатого торгового дома «Брон и семья»! Там к графьям для начала присмотрюсь. К красивым.

Лишь бухой отец ничего не сказал, только палец большой вверх поднял. Ну и лицом изобразил, что ему уже можно, спиться не успеет, да и лучше помереть раньше весёлым, пробухав и проплясав последнюю ночь, чем позже грустным, проползав и пролежав последний год.

В своей комнатке Лана подала хозяину маленькую жестяную кружку восхитительного ароматного мёда, а после того как он поцеловал шалунью, макнулся в бочку и обтёрся, подала рюмочку отличного бренди! От которого душа запела, причём от восторга, а не от опьянения. Лана прошептала, обнимая хозяина:

– Я понимаю, что как всегда наломала дров. Дурочка я. Но ты уж меня не секи завтра. Я ведь хотела как лучше… Но кто ж знал, что все пейзане как с ума сойдут. Столько этих грушиков пропадало. А тут двое суток, и потрясающий мёд. Вернее сидр. Но я его назвала сидряк, чтобы запатентовать. От слова шмугряк. Это бренди из сидряка, после перегонки. А шмугряк тоже для патента, от слов шмурдяк и грушик. Но кто-то из твоих домочадцев мой сидряк взял без спросу и разнёс по всему селу, а там и без сусла раз десять можно просто грушики бросать хоть к стакану на бочку, два дня брожения, и хоть обпейся… Правда лучше при брожении водой разводить раза в три или четыре, а то слишком крепко получается. Но лучше продавать. Хорошо, что я всё запатентовала на твоё, мой рыцарь, имя. И сусло для сидряка только у нас, оно само воспроизводится, я скажу, что делать, да там просто, грушик кинуть, нагреть, помешать, дать остыть, повторить два раза, и все дела. И за названия пять процентов тебе. Ты станешь очень богат! А денег нам много потребуется. Спасать миры, это очень дорого…

Закончить болтовню Брон наложнице не дал, набросившись на болтушку. А потом ещё и ещё прерывал болтовню любовью. Но ещё два раза настырная девица со слезами на глазах пыталась вызнать, когда же они отправятся спасать мир.

Поздним утром Брон позавтракал. Посмотрел на лично притащенную его сестрой и женой и установленную посреди двора скамейку, с приготовленными верёвками. Послушал объяснение, что девка привычная, и они ей зла не желают, из лучших побуждений приготовили гладкую скамейку без заноз. Плюнул и отправился в комнату в доме, названную кабинетом! Почитал выкладки надвигающегося богатства, составленные писарем по путанным расчётам Ланы. Но пока ещё не понял. Защита мозга от шока.

Но уже понятно, почему писарь жениться возжелал, очень заманчиво породниться с богатейшим домом Маланги, да может и всего Малолесья, куда входит ещё несколько государств лесостепной зоны центра мира. Погладил лоб, вспоминая путанное бормотание наложницы сквозь слёзы, что это на спасение мира. Бред какой-то. А уж какой бред бежать куда-то, ибо сидя на попе ровно, мир не спасти. Хотя и на бегу как, непонятно. Но Лана убеждена, что носясь как угорелым, можно понять и решить проблему.

Десятник выпил рюмочку как его… шмугряка. Невероятный вкус! Выпил кружечку правильного лёгкого сидряка, крепостью как лёгкое пиво. Бесподобно! Сдержался чтобы не нажраться. Ну да, это городским богачам с их барами в кабинетах привычно, а в селе…

Отправился по властям. Трезвевшим невероятным ожесточением воли. И жрец смог остановиться, и порол розгами во дворе своего дома двух известных лёгким поведением вдовушек – хотя одна и замужем не была, а вторая развелась – вздумавших требовать продолжение банкета. Взрослые уже девки со следами пьянства на лицах не орали, чтобы не позориться, да и переносили похмелье во всех проявлениях стоически, даже из положения лёжа на животе уважительно поздоровались с заглянувшим Броном.

Старейшины были мрачны, отпивались рассолом, и ворчали, что не надо было мешать дефицитный пока шмугряк с водкой, и добавлять водку в крепкий сидряк. Ну и претензий к Брону особо и не было, да и не за что – его домочадцы насильно никого не поили, а сидряк и сусло продавали для производства ценных напитков на продажу. И даже сразу всем говорили про одну двадцатую с выручки за название и за идею. Патент. А если самому вылакать, то какой патентный сбор? Старейшины потребовали только заварившую кашу рабыню выпороть хорошенько.