Журавли подают сигнал.
Завтра, видно, дождик польёт.
Навсегда, прошу, навсегда
ты запомни этот полет!
Этот сумрак, что загустел,
по уступам сырым скользя,
эту грусть расставанья с тем,
что уже повторить нельзя.
Будет тихая смена дней,
будет мир всё так же велик,
но становится он бедней
на один журавлиный крик.
* * *
Не слышно здесь гомона чаек,
затылок замшел валуна.
Как лёгкую лодку, качает
арбузную корку волна.
Весь берег народом запружен,
здесь яростных жаждут лучей,
забыв про обед и про ужин
и все наставленья врачей,
теснятся в кафе среди чада,
где разве что мухи не мрут,
следя, чтоб любимое чадо
с ладоней оттёрло мазут…
Наверно, здесь многим не мило,
не нравятся пляж и вода,
и все же какая-то сила
людей направляет сюда.
Зачем? Что влечёт нас с тобою?
Везде хорошо, где нас нет.
Кто скажет? Лишь грохот прибоя,
наверное, знает ответ.
* * *
Я жил предчувствием разлук,
все знал я наперед.
Прощальный в небе сделав круг,
растаял самолёт.
А я стоял, а я смотрел,
лёд каблуком дробя,
и зашагал, как на расстрел,
туда, где нет тебя,
где больше мне покоя нет
в объятьях тишины,
где только память, только след,
лишь боль моей вины.
* * *
Вот и угасло лето, только грустить не надо:
слушайте песни леса, музыку листопада.
Пусть застывают смолы, пусть зазвучит на вербах