и табачный дым спрессован, словно пшённый концентрат.
И, как нищенка, босая вновь тоска стучится в дом…
Без тебя я прокисаю в солидарность с молоком.
Без тебя я только винтик, только винтик без резьбы.
Этот винтик, годы, выньте из разболтанной судьбы.
Я хочу всего лишь малость – мне без этого нельзя, —
чтоб она, как раньше, мчалась, ни на миг не тормозя.
Жизнь — это зеркало
* * *
Забыть? Но это, наверно, как
в игольное лезть ушко.
Не стало прошлым это, пока
ещё оно не ушло.
И не застыло, словно омлет,
и смотрит через вуаль,
и хищной коброй под звуки флейт
танцует собачий вальс.
Оно пугает меня, смеясь.
Не надо! Я уползу.
Я прячусь: может эта змея
вонзить ядовитый зуб.
Я прячусь, белый, как школьный мел,
и я не кривлю душой:
ведь это будет как бы расстрел
с отсрочкою небольшой.
Надежда, ты меня не оставь
последним смеется тот,
кто прошлое спрячет, но это – явь,
которая настаёт.
* * *
Ты сам всё это сотворил, но сожалений нет,
что разменял мечты свои на суету сует.
И сам себя ты не подвёл, америк не открыл.
Мечта… Не воплотить её, когда она без крыл.
Никто мечтой не дорожит: нас травит, как зоман,
метель сплошной нелепой лжи, и от неё – зима.
Пожить не доведётся всласть, но в том себя утешь,
что власть – на то она и власть,
чтоб подавлять мятеж.
* * *
Ещё один день упущен,
не сможет никто помочь,
и черной кофейной гущей
в душе оседает ночь.
Ни искорки – только темень,
как будто проник в забой,
и лупит с размаху в темя
внезапная эта боль
о том, что давно погибло,
наверно, в расцвете сил,