Пальчики

– Как не хочет? Совсем не хочет?

– Насколько я понимаю – не совсем, а только сегодня. Переночую, говорит, и завтра скажу вам «прощай навеки любимая тюрьма».

– Гони его в шею поганой метлой. У нас гостиница что ли?

– Я имею права здесь оставаться до завтра. У меня завтра срок истекает.

– Вадим, если у него завтра срок истекает, зачем ты его сегодня гонишь?

Заместитель сделал выразительную гримасу, потряс руками, вытаращив при этом глаза, и, едва разжав челюсти, выдавил:

– Так надо. Ты же понимаешь.

Я не стал выслушивать их дальнейший диалог. Его слова только подтвердили моё предположение, и я нагло встрял в разговор:

– Я понимаю. Я всё понимаю! Учтите, я буду жаловаться и не надейтесь, что я сегодня выйду на волю. Этого не будет! Я восстание подниму, но зону не покину!

Начальнички открыли рты и выпучили глаза. Восстание ради побега в их послужном списке возможно присутствовало. Но даже если нет, то они о таком прекрасно были наслышаны. Но о восстании ради того, чтобы не покидать зону – это было за пределами их ума-разума.

Не буду приводить дальше дословно этот странный диалог одного отдельно взятого зека с двумя «генералами» колонии. Скажу только, что наши препирательства длились больше часа. В конце концов, пришли два надзирателя, схватили меня, как говорится, за шкварник и выкинули за ворота колонии, бросив вслед мои вещички, сложенные в целлофановый пакет. Я ожидал, что сейчас раздастся многоголосый вой сирен, в небе затарахтят вертолёты, пыль обозначит одновременно съезжающие с двадцати сторон полицейские машины. Меня схватят и обвинят в побеге. Я даже сжался в комок, сидя на коленях и уставившись взглядом в снег. Но было тихо. Через пять минут безрезультатного ожидания я протянул руку, взял пакет и проверил его содержимое. Всё было на месте: нехитрый скарб и документы. Даже сданные на склад смартфон и кошелёк спокойно лежали на дне пакета. В кошельке красиво и деловито хрустели купюры, которые были у меня при аресте. Чудеса, да и только. Что-то здесь не так! Я встал, отряхнулся и осторожно сделал несколько шагов в сторону от ворот лагеря. Тишина. Может, и правда меня отпустили на день раньше. Но зачем? Что за глупость? Я их просил? Это было накладно для меня. Завтра в двенадцать часов за мной должна была приехать мама, сопровождаемая Воробьёвым. Как теперь я доберусь до города, до станции или аэропорта? И, главное, на чём? И большая заасфальтированная стоянка, и дорога, упирающаяся в исправительное учреждение, были пусты. Вдобавок на улице стоял мороз. А одежда на мне была летней. Блин, я замёрзну перед воротами лагеря насмерть. Так и похоронят меня на тюремном кладбище. Облагодетельствовали! Выпустили досрочно на моё несчастье! В это время на трассе появилось пятно, указывающее на двигавшееся мне навстречу транспортное средство. «Может, это автобус или такси?» – понадеялся я. В крайнем случае, попутка. Но оказалось, что это розовый лимузин. Господи, сюда, что, свадьбы ездят? Вот придурки! Машина резко затормозила рядом со мной. Водитель проворно выскочил на улицу, оббежал своё удлинённое чудо на колёсах и, запыхавшись от долгого бега, открыл передо мной дверцу, ведущую в просторный салон. Я осторожно заглянул внутрь, увидел всё и, оттолкнув водителя, бодро зашагал по дороге, удаляясь от ворот колонии. Из лимузина выскочила Снежана и рванулась в погоню.

– Серёжа! Остановись! Серёжа! – кричала она при этом.

Но мужик дал себе слово – мужик его исполнит. И я добавил ходу. На бывшей моей возлюбленной было красивое длинное платье, которое вполне можно было назвать вечерним туалетом. Ей было трудно в нём передвигаться. Тем более бежать. Вдобавок глубокое декольте едва удерживало на бегу грудь мадам Климовой. Если честно, она выглядела великолепно. Просто блестяще. Не думайте, что я так говорю, так как десять минут назад покинул тюрьму, где долгое время вообще не видел ни одной юбки. Дело не в этом. Но её ослепительная красота вполне может служить оправданием моих последующих действий. К тому же, чего хорошего в том, если Снежок простынет на холодном декабрьском ветру и заболеет? Совесть моя была со мной. Она не затерялась под нарами на зоне. Я остановился и повернулся к ней навстречу:

– Ты выходишь замуж? Или собралась на бал?

Она, задыхаясь от морозного воздуха, подбежала ко мне и повисла на шее:

– Это я для тебя так оделась. Только для тебя.

Развернувшийся лимузин в следующий момент остановился рядом с нами. Через пять минут мы уже мчались по кочковатому шоссе в направлении ближайшей гостиницы. Я сошёл с ума. Со всеми атрибутами влюблённого сумасшествия. С поцелуями, признаниями в любви, но и, естественно, с безвылазной локализацией в постели. Всего за несколько минут я напрочь забыл всё то, на что настраивал себя столь долгое время, прошедшее с момента ареста, то есть, практически вечность.

Часть третья

Высосать из пальца

Мне было приятно, что она меня так сильно любит. Это Снежок наняла хорошего адвоката, чтобы я получил по минимуму, договорилась, чтобы меня выпустили на день раньше – ей так было удобно, встретила меня на лимузине и утопила в своих объятьях и поцелуях. Целую неделю мы безвылазно бесновались в дорогом номере гостиницы в Питере. Но настал день, когда я, проснувшись, вновь увидел свой пропавший из съёмной квартиры рюкзачок и открыл его. Снежка не было в номере. Когда она появилась, из меня опять полезло изобилие накопившихся вопросов:

– Почему мой рюкзак набит под завязку баблом? Зачем мне пузатое от банковских карточек портмоне? Я не для того сидел, чтобы стать соучастником ваших преступлений. Ты и твои братья хотите повязать меня долевой порукой. Как только я возьму деньги – я ваш! Да, ты меня ждала! Но если ты меня любишь, порви с братьями! Почему ты до сих пор с ними не порвала? Это моё условие – или я, или они.

– Они никакие мне не братья.

– Я так и знал! Значит, всё ещё банальней. Ничего личного – только бизнес. Преступный бизнес. Чёрт его бери! Как ты с ними связалась? Зачем?

– Так получилось. Они мне, между прочим, помогли. Заметь, без условий помогли.

– ???

– Не люблю рассказывать. Давай присядем. Налей мне кофе.

Мы сели. Снежок наклонила голову, спустив свои отросшие каштановые волосы на стол. Она явно вновь переживала старые события. Неожиданно взбодрившись и сделав глоток из чашки, девушка быстро заговорила:

– Я поступила на бюджет в университет и одновременно с этим подрабатывала везде, где могла. Мать тоже горбатилась на двух работах. Но всё равно мы едва сводили концы с концами. И всё бы ничего, но…, – грустно и язвительно улыбаясь, она, качая в такт головой, пропела строчки из песни: – «Мой папаша пил, как бочка, и погиб он от вина. Я одна осталась дочка и зовусь мамзель Нана». Настало благостное время. Кредиты стали выдавать всем при предъявлении паспорта. Это папашу и добило. Он всё окончательно забросил и, набрав кредитов, пил до тех пор, пока не окочурился. Я его с пяти лет вообще ни разу не видела. Родители мои давным-давно развелись. Но кредиторы решили содрать долг отца почему-то с нас. Коллекторы вцепились мёртвой хваткой. Угрожали, звонили в дверь, по телефону. Подкидывали записки с грязными угрозами. В тот день они выключили на щите электричество. Мать вышла на площадку, тут они её и начали обрабатывать. Отдай, мол, тётка квартиру, а не то мы заберём у твоей дочери почку, а саму её отправим на Ближний Восток или на Кавказ. Я так говорю, потому что всё сама слышала. Как раз возвращалась из универа. Побежала по ступенькам вверх и увидела, как мать сползает по косяку и глаза её не выряжают уже ничего. Ну и долбанула одного из них кулаком в кадык, а второго отправила вниз по лестнице простым ударом носка туфли между его коротких кривых ног. В школе я немного занималась дзюдо и вообще спортом. Первый просто вырубился. А второй умудрился так неудачно удариться затылком о ступеньку, что копыта отбросил. Вот тут всё и началось. Полный букет проблем. У мамы случился инфаркт и её увезли в больницу. А я отправилась прямиком на нары. Мне, собственно, повезло, что попался на моём жизненном пути Веня – тот самый адвокат, который занимался твоим делом. Жаль, что с тобой не получилось, так как ты сильно засветился в деле, которое было на контроле у генерального прокурора. А меня он отмазал. Стэлс дал на это деньги с условием, что я их отработаю. Вот теперь и отрабатываю. Он и потом помогал – мама перенесла уже несколько операций. Сам понимаешь, как это сейчас дорого.

Я всё понимал. Тем не менее не хотел оправдывать:

– Все так живут, но не все нанимаются грабить банки.

– Может, не всем выпадает шанс?

– Это циничный взгляд на людей. Я вот не хочу этим заниматься ни за какие коврижки.

– Тем не менее, грабил же.

– С помощью твоего обмана.

– Если бы перед тобой стоял выбор спасать мать, или грабить банк, что бы ты выбрал?

– Это отмазка дьявола. Надзиратели в концлагерях тоже себя так оправдывали: либо мы загоняем народ в печь крематория, либо нас загоняют. Мол, что было делать? У нас не было выбора.

– Это война! Это совсем другое!

– Война не имеет конца. Она вечна. Сейчас лишь кажущееся перемирие!

– Ты хоть сам понимаешь, что плетёшь?

– Я понимаю. А ты понимаешь, какой мерзостью занимаешься?

Снежок встала и прошла к бару, достав оттуда миниатюрную бутылочку виски. Её она опустошила, не сходя с места. Повернувшись ко мне, девушка сказала:

– Серёжка, я тебя люблю. Но и ты меня пойми. Я не могла оставаться в долгу. Ведь речь шла о больших деньгах.

– Деньги, деньги, деньги!

Я приблизился к рюкзаку и со всей дури пнул его ногой. Он со свистом улетел под кровать.

– Когда уже вы нахапаетесь?

Снежок подошла ко мне вплотную, сжала ладонями моё лицо и нежно поцеловала в мои сжатые от злости губы.

– Остался один эпизод, который мне необходимо закончить, и я свободна.

– Опять ложь.

– Нет. На этот раз, нет. Клянусь. Клянусь своим здоровьем и здоровьем своей матери. Прости меня, мама. Это в последний раз. Тем более, что обратного пути уже нет.

Она подошла к открытому сейфу и вытащила оттуда документ.