Призраков лучше не тревожить

Длинноногое, «продвинутое», хотя и малость потасканное существо влетело в крохотный зал кафе и, взметая вихри полами длинного кожаного пальто, зашагало к ним размашисто и широко, в манере манекенщиц и русских крестьянок.

– Привет, Ми-Ми, – радостно осклабился Боб.

– Хер тебе, Боб, – скривила тонкие матово-бордовые губы Ми-Ми. – Терпеть не могу! Маша я, понял? Ма-ша.

– Понял, понял, – испуганно отшатнулся Боб. – Просто Маша.

Она щедрым махом выдернула стул, села и сразу потянула к себе пепельницу. Нервно дёрнула сумочку на плече:

– Видели, на улице? Бр-р… Кровищи натекло.

– Ага, – Сивцов придержал её руку, что уже шарила в сумочке. – Покуришь в машине. А то мы с Бобом тут давно торчим, ещё в свидетели привлекут.

– Да! – встрепенулся Боб, которого в просторечии именовали Борей. – Нужно разбегаться.

Он захлопнул с грохотом доску, сунул её под мышку и сделал ручкой:

– Бабки завтра, за мной сотка.

Дружной троицей они вывалили из дверей и растеклись в разные стороны. Сивцов с подружкой – направо, к «БМВ». Боб – налево, к белому «опелю». Сивцов усадил спутницу, галантно распахнув перед ней дверь, влез сам и неспешно отъехал метров на триста. Глянул в зеркало заднего вида – светомузыкальная милицейская карусель уже вертелась у тела на тротуаре.

– Всё чисто? – больше для проформы осведомился у «просто Маши».

– Обижаешь, Стас.

Она раскурила, наконец, вожделенную сигарету, взмахнула от природы длинными опахалами ресниц и по-мужски обстоятельно затянулась. Запрокинула голову на спинку сиденья:

– Сработано чисто и аккуратно.

– Аккуратно? – хмыкнул Сивцов и неодобрительно покачал головой.

– Не поняла, – Маша недоумённо повела плечом и сощурилась. – Есть претензии?

– Претензий нет, но и повода для особого ликования не вижу, – буркнул Сивцов, сердясь больше на самого себя. – Какая же эта аккуратная работа? Аккуратно – это когда инфаркт миокарда, инсульт. Чтоб без прокурора и ажиотажа. Самоубийство, на худой конец, – вот аккуратная работа. А разворотить башку пулей – бандитизм, мокруха.

– Ну… как говорится, чему обучены сызмальства, тем и довольствуемся. – Маша с досадой прикусила губку и отвернулась.

Учили её действительно сызмальства, с восьми годков, но другому. Мастер спорта международного класса по биатлону, она самую малость не дотянула до заслуженного. И не по своей вине. Олимпийское золото, в худшем случае серебро, запланированное и закономерное, упорхнуло из её рук. И всего-то из-за пустячной травмы колена. Это тогда она, травма, казалась пустячной. Увы! Пустяк обернулся серьёзной операцией. Долгая реабилитация, возвращение в строй – и снова травма в том же месте. Рвётся, как известно, там, где тонко. Всё. Несостоявшаяся гордость державы очнулась за бортом. Никому не нужная и ни на что, если поглядеть трезво, не годная. Годы уже не юные, а главное – характер. Настоящий, спортивный. На панель с таким характером не идут. Хотя могла бы – внешностью, слава Создателю, не обижена, в отличие от большинства представительниц лыжной профессии. Что ж, побарахталась в мутной житейской водице три годика – и пригодилась. Подняли обратно на борт, дошлифовали. Живи, работай. Она и работала – на совесть, как все бабы.

– Слушай, Стас, – Маша оборотилась к Сивцову и пристально, словно видя впервые, уставилась на анемичное юношеское лицо капитана терминаторов. – А ты сам, собственными руками, убил хоть кого-нибудь? Или только команды всегда раздавал?

Сивцов покосился на неё удивлённо и только хмыкнул в ответ. Что эта девочка могла знать о его выборе и его работе? Да и что ей полагалось знать? Что на фармфакультете военно-медицинской академии его учили не только технологии приготовления лекарственных препаратов? Что его закрытая кандидатская диссертация была посвящена растительным и синтетическим ядам, симулирующим сердечно-сосудистые заболевания? Что на факультете режиссуры ВГИКа он совершенствовал ремесло лицедея и постановщика, но отнюдь не применительно к кинематографии? Н это так, параллельно с основной работой. А вообще после Суворовского он только и делал, что учился. Учился убивать. Верней, его натаскивали, как натаскивают на убийство любого солдата. Только его окопы оставались невидимы. К тридцати Сивцов получил не только блестящую теоретическую подготовку, но и обширную практику. Убийца-виртуоз, возведший убийство в ранг искусства.

Конечно, ему приходилось убивать собственными руками. Но главное его призвание – организация. Та самая режиссура. Его прочили на внешние операции, но, увы, багаж знаний и навыков приходилось теперь транжирить на брутальных отечественных рынках.

– Всё, здесь я тебя высаживаю.

Сивцов отследил привычно панораму в зеркале заднего вида, глянул на циферблат:

– Дальше как обычно. Чао, персик!

– Привет, одуванчик! – биатлонистка демонстративно чмокнула его в щёку и вылетела из машины, по-совдеповски пристукнув дверью.

Сивцов круто развернулся в переулке и погнал в противоположную сторону. Шёл он согласно графику, как и полагалось по сценарию.

Полковник Кечин, не ведая того, одновременно с Сивцовым глянул на циферблат, выругался в четверть голоса и посулил незадачливому наймиту взбучку. Ещё через пяток минут Кечин достиг точки кипения. Внешне, конечно, он выглядел вполне уравновешенно и благопристойно, но когда возле столика остановился молодой человек с чашкой кофе в руке, в чёрном пальто а-ля Чак Норрис, и вежливо попросил разрешения присесть, Кечин совершенно нелогично рявкнул:

– Да вали ты на хер! Что, мест больше нет? Сука голубая…

Молодой человек укоризненно покачал головой и принуждённо улыбнулся:

– А всё же я присяду…

Он бесцеремонно отодвинул стул и уселся напротив Кечина, вперив в полковника наглые зелёные глаза.

Кечин едва не задохнулся от возмущения, тем паче что к подобному хамству не привык и, если честно, не совсем ясно представлял, что следует предпринять в такой ситуации. Решение он принял отнюдь не оптимальное – медленно полез за пазуху, ещё не определившись, что именно достанет оттуда – удостоверение или оружие.

– Ну-ну-ну, – предупредительно повысил голос его беспардонный визави. – Не балуй, полковник.

Молодой человек многозначительно указал взглядом на свою правую длань. Кечин быстро глянул туда, вначале не поняв, на что намекает собеседник, а когда понял – похолодел. Из просторного рукава хламиды, прикрытое от стороннего взгляда ладонью, уставилось в упор на Кечина чёрное жерло ствола. Калибром ствол самую малость не дотягивал до артиллерийской гаубицы.

– Руки перед собой, быстро, – скомандовал ужасный юноша, и Кечин безвольно уронил кисти на стол.

– Вот так лучше, – удовлетворённо кивнул собеседник. – Вообще, Кечин, ты делаешь массу глупостей и ошибок. – Левой рукой он поднёс к губам чашку, прихлебнул и прошипел, скривившись: – Ш-ш-ш… Горячий, собака… Удостоверение, конечно, можно таскать за пазухой, а вот оружие следует хранить в боковом кармане или рукаве, как у меня. Это твоя первая ошибка. Вторая ошибка: при твоих чинах и положении лучше ездить с охраной. Супермен из тебя хреновый. Сам видишь – теряешься в нестандартных ситуациях. Или не хотел даже перед охраной светить свои связи?

Он пробуравил эфэсбешника строгим взглядом, и тот, словно под гипнозом, согласно кивнул.

– Тоже правильно, – одобрил оппонент. – У вас, в «шестёрке», никому нельзя доверять, даже собственным псам. Буквально все стучат друг на друга, прям беда. И…

Он явно куражился. Кечин, наконец, кое-как унял бешено колотящееся сердце и даже осмелился перебить:

– Послушай, что тебе нужно?

– Только поговорить по душам, – невинно оскалился тот. – Кстати, тот, с кем ты жаждал пообщаться, не придёт. Никогда и никуда не придёт. Помер бедняга. – Деланный вздох. – Третья ошибка: никогда не прибегай к услугам уголовщины, когда ведёшь интрижку против коллег. Неэтично это. А если пользуешься – не сдавай своих подельников даже начальству. Ладно, Кечин, мне уже пора. Последнее напутствие…

Он допил кофе, приподнялся, чуть наклонился к полковнику и тихо, но внушительно и на полном серьёзе, проговорил:

– Это последнее тебе дружеское напутствие, Кечин. Грязно играешь. И с этой минуты забудь, что есть на свете такой полковник Ротмистров и иже с ним. Не суйся в котёл, что не для твоего хлебала, иначе сварим.

Сивцов развернулся на каблуках и, не оглядываясь, размашисто зашагал на выход, взметая пыль полами бэтменского балахона.

Глава 24

Санаторный комплекс Президента в Барвихе казался сказочным городком Снежной Королевы. Снег пушистыми ослепительными глыбами громоздился на крышах домов, на обочинах извилистой накатанной дороги. Он гнул долу неподатливые выи столетних сосен, и могучие дубы стонали от его гнёта. Снег безраздельно владел всем, и, когда сквозь плотную зимнюю наволочь прорывалось в небо озорное солнце, а бриллиантовая пыль северным сиянием играла на полянах, городок преображался до нестерпимой рези в глазах.

Тут бы погонять на гривастых тройках, закрутить гуляние с ряжеными да медведями, под пельмени да сорокаградусную. Самое место и самое время. Но благодать Барвихи давно уже тревожили разве что беспардонный ор залётной вороны да морзянка неугомонного дятла. Зимой жизнь городка теплилась лишь в неброских и, в общем-то, скромных президентских палатах. Там, в зимних садах, бассейнах, библиотеках, бильярдных и холлах, она, жизнь, струилась неспешно, но неумолимо, и всё подчинялось этому ритму адажио с громкостью пиано.

Генералов Долганова и Аверина Президент принимал в гостиной, уже примелькавшейся на телеэкранах. Той самой гостиной, где архитектурный модернизм самым нелепым образом сочетался с обстановкой в стиле ампир-барокко-ренессанс-чёрт-те-с-чем-напополам. Долганов, попавший сюда впервые, то и дело украдкой оглядывался по сторонам. Любой другой на его месте чувствовал бы себя малость разочарованным скупостью интерьера, да старого шпиона интересовало другое. Так уж устроен любой профи – замечает он только то, что касается его ремесла. Долганов оценивал оборонно-охранные свойства объекта и организацию дела. Попутно автоматически прикидывал, как бы он сам поставил охрану, а заодно – как бы штурманул объект в случае необходимости. Аверин подловил специфически-сосредоточенный прищур собрата и едва заметно закатил глаза: горбатого, мол, могила исправит.