К последнему царству

– Во-первых, не Церковь, а церковную иерархию, давайте избегать этой подмены понятий. Во-вторых, иерархии не стоило бы самой себя позорить, тогда нам сейчас не чего было бы обсуждать. В-третьих, ущерб для репутации священноначалия мы минимизируем, насколько возможно. Духовенство теперь будет относиться к особому сословию и подпадать под исключительную юрисдикцию сословного церковного суда. Так что сор из избы выносить не станем, церковный суд будет закрытым, информацию о его работе общество будет получать минимальную и обобщенную. Разумеется, в церковном суде будут работать не только церковные, но и государственные судьи. Законодательство тоже будет сословным, его разработают мои юристы вместе с вашими юристами. Речь не идет о создании привилегированного сословия, хотя некоторые привилегии у духовенства, конечно, будут, но в целом церковное законодательство будет более суровым, чем общегражданское. К примеру, гомосексуализм на государственном уровне не будет криминализован, хотя будут запрещены любые объединения гомосексуалистов. А вот церковным законодательством гомосексуализм безусловно будет криминализован, и все епископы Содомские и Гоморские отправятся в особые церковные тюрьмы.

– Лучше бы рядовыми монахами в своего рода штрафные монастыри.

– Да. Согласен. Куда-нибудь на Соловки.

– Большой Соловецкий остров не хотелось бы поганить. А вот Анзер под это дело можно отдать.

– Очень хорошо. Как видите, я предлагаю Церкви очень неплохие возможности, каких она раньше не имела.

– Не надо разговаривать со мной, как с гимназисткой, уверяя, что мне самому понравится.

– Ваше святейшество, у меня сейчас тон, очевидно, недостаточно почтительный, за это прошу прощение. Но ведь есть вещи поважнее, чем тон.

– Безусловно. Продолжайте.

– Мы восстановим все православные храмы по всей стране за казенный счет. Государство отобрало храмы в хорошем состоянии, в хорошем и вернет. Сейчас порою по историческому городу ходишь среди руин храмов, как будто война вчера закончилась. Да ведь она и не закончилась. Я не буду считать гражданскую войну законченной до тех пор, пока не восстановлен последний храм.

– Это хорошая новость. Вот только храмы в том количестве, в котором их когда-то построили, сейчас уже не нужны. В них просто некому будет ходить.

– Это не имеет значения. Мы восстановим храмы ради Бога и ради восстановления исторической справедливости. К тому же у нас, стоит появиться новому храму, как он тут же наполняется людьми, несмотря на то, что рядом уже действует пара храмов. Надо делать то, что мы должны делать, а если бесконечно размышлять о том, много ли в этом смысла, так мы ни когда ни чего делать не начнем. Православный человек просто не может ходить мимо полуразрушенного храма.

– Пожалуй. А в Черкестане вы тоже восстановите все православные храмы? Там ведь в последнюю войну дюжину храмов чуть ли не с землей сравняли.

– Я знаю эту проблему. Первой мыслью было – немедленно приступить к восстановлению. Но потом подумал и решил пока отложить этот вопрос. Там может вспыхнуть война на истребление. Не ко времени это.

– То есть вы не против войны на истребление, лишь считаете её несвоевременной?

– Теперь уже я, ваше святейшество, не могу понять, зачем такой тон? Кого вы видите перед собой?

– Человека, который может наломать немало дров, не понимая и не желая понимать тонкости тех проблем, которые собирается нахрапом решить. От таких «борцов за веру» Церкви всегда было больше вреда, чем пользы.

– Понял. Спасибо за откровенность. Теперь послушайте меня. Я, может быть, и наломаю некоторое количество дров, потом сам же всё и исправлю. Но я решу те проблемы, которые до меня не решались столетиями. А, знаете, почему они не решались? Потому что люди православные слишком много кланялись попам, как существам высшего порядка, как хранителям ключей от истины. И попы в конце концов сами поверили, что ключи от истины у них, что их слово в Церкви всё решает. Между тем, полнота истины пребывает только в полноте церковной, а поп только наемный ремесленник. Но этот ремесленник возомнил себя барином, требуя от паствы «смирения», то есть, называя именем главной христианской добродетели грех – человекоугодие. Вам надо, чтобы всё было тихо-мирно, шито-крыто, елейно и умильно. Вам дела нет до того, что монастыри наполняются тунеядцами, пьяницами, развратниками, что на праздники в мужской монастырь заказывают еду из ресторана вместе с официантками, что и в будни на кухне в монастыре работают женщины, ведь монах не может сам для себя еду готовить. Вам главное, чтобы об этом ни кто публично не говорил. Вам дела нет до епископов-воров, дуреющих от чувства полной безнаказанности, ведь ни кто же в православной стране в отношении епископа уголовное дело не возбудит, это же будет пятно на всю Церковь, этого нельзя допустить. Вам дела нет до того, что среди православного епископата уже существует «голубое лобби», вам главное вовремя растоптать того, кто публично об этом сказал. То есть, конечно же, у вас сердце кровью обливается, но вы совершенно бессильны, вы ни чего не можете поделать. А тому, кто предлагает вам навести порядок, вы говорите, что он не понимает всех тонкостей. Хотя вся тонкость в том, что вы очень дорожите своим комфортом, которого враз можете лишиться, если в церковных структурах кто-то захочет навести порядок.

– За что вы так ненавидите церковную иерархию, Александр Иеронович? – тоном опытного психиатра спросил патриарх.

– Нет у меня ни какой ненависти к иерархии, да и быть не может. Более того, я люблю сам иерархический принцип, он очень близок моей душе, Церковь без иерархии я и представить себе не могу, ни каких беспоповских тенденций во мне нет. Я потому и протестантов не люблю, что они не понимают и не чувствуют красоты иерархии.

– Это очень хорошо. Плохо лишь то, что в вас страсти бушуют, кажется, вы совершенно не умеете управлять своими эмоциями.

– Это плановый срыв. Я очень хорошо знаю, когда надо сорваться, а когда срываться не надо. Я ещё не раз удивлю вас своим хладнокровием и самообладанием.

– Не смею в этом сомневаться. Надеюсь, что ваш плановый срыв благополучно завершен. Вы можете продолжить разговор по существу?

– Могу. Но не считаю нужным. Сейчас вы последний человек, с которым я стал бы обсуждать подробности церковной реформы. О её подробностях вы узнаете вместе со всеми из газет.

– Это очень грубо.

– Зато честно.

– Но мы же ещё ни о чем не договорились. Или вы уже не считаете нужным со мной договариваться?

– Мы с вами ещё не раз встретимся. И по некоторым вопросам, конечно, будем договариваться. Но задачу первой встречи я считаю выполненной. Мы, так сказать, сверили часы, почувствовали друг друга. Впрочем, вы меня ни чем не удивили, а вот я вас, полагаю, очень удивил. Для вас было полной неожиданностью то, что прежняя модель отношений Церкви и государства больше не работает. Вы готовились к разговору привычного для себя типа: вы что-то просите у государства, вам дают половину от того, что вы просите, а потом объясняют, в каких именно формах Церкви надлежит поддерживать государство. Льготы в обмен на лояльность. Причём, ваши просьбы были в основном экономического свойства, а ответные просьбы власти – политического свойства. Разумеется, государство гарантировало вам невмешательство в дела, происходящие за зеленой оградой. Церковные вопросы вы ни когда не обсуждали. Теперь мы будем обсуждать их в первую очередь, экономику и политику оставляя на конец разговора. В плане экономики я дам вам больше, чем вы готовы попросить. В плане политики я попрошу меньше, чем вы готовы дать. Но всё происходящее за зеленой оградой отныне не только будет меня интересовать, но и в значительной мере будет мною регулироваться. Вам надо осмыслить эту новую реальность, и к следующему разговору нам будет уже не трудно подобрать надлежащий тон.

– Так к чему всё же прикажете готовиться?

– Я буду поддерживать не духовенство, а православие. Отцы у нас и так не бедствуют, а вот православию отныне везде и во всем будет зеленая улица.

Часть третья. Диктатор.

– Сколько ты можешь выставить белогвардейцев прямо сейчас? – спросил Ставров Боровского через год после того, как отдал секретный приказ о создании Белой Гвардии.

– Два полновесных батальона.

– Мало, дорогой, очень мало. Что я могу сделать с двумя батальонами?

– А что вы собираетесь сделать? Начать полномасштабную гражданскую войну? Тогда будет объявлена мобилизация. Войну не может вести только гвардия. Если же вы намерены провести акцию устрашения в столице, то двух батальонов вполне достаточно.

– Для начала мне действительно надо лишь взять под контроль столицу. Но в столице несколько таких мест, где должны увидеть твоих марковцев. Те, кому не понравятся перемены, должны понять, что у нас есть реальная военная сила.

– Остается использовать опыт большевиков, которые в первые дни после революции гоняли по городу грузовик с вооруженными рабочими, чтобы казалось, что они везде.

– Это дело, – рассмеялся Ставров. – Кататься в грузовиках, конечно, не надо, возьмите десяток автобусов, из которых будете высаживаться то здесь, то там, помаршируете часок и на новый объект. Но потом нас, вероятнее всего, ожидает военный мятеж, а то и сразу несколько. Возможны боевые действия. И тогда реальная численность Белой Гвардии будет иметь значение.

– Командир, я ни за что не поверю, что вы не поработали в армейских частях.

– Разумеется, поработали. В придворных дивизиях мятежа уже не будет. Там выявили всех потенциальных мятежников и распихали по отдаленным гарнизонам.

– Интересно, кого вы считаете потенциальными мятежниками?

– Людей с убеждениями, в том случае если это убеждения противоположны нашим. Оставшиеся делятся на две категории. Люди без убеждений. Эти пойдут за властью, какой бы она не была. И люди с убеждениями, аналогичными нашим. Эти пойдут за нами по зову сердца.

– Значит, у нас есть ещё две дивизии?

– Как бы есть… Но ведь ни какая оперативная работа не даёт стопроцентного результата. Там может что-то зашаять. Затоптать сапогами то, что зашает – твоя задача. Вот только мятеж может вспыхнуть не обязательно в Подмосковье, а где угодно. Я не знаю, кто и какие части может двинуть на столицу, так что повоевать, может быть, всё-таки придётся. В учебном центре снимай секретность, всех, кто тебе не подошёл, отпускай с миром. Потом бери свои два батальона и гражданскими рейсами в гражданской одежде перебрасывай в Москву. Здесь – сразу в Кремль. В Кремле и оденете свою парадную форму. Кстати, Никитин не подвел и снял о Белой Гвардии такой сериал, что люди, увидев живых марковцев, будут рыдать от восторга. Ты больше не начальник учебного центра, а командир Марковского полка. В будущем – командир Марковской дивизии. Если всё нормально – командир первого гвардейского корпуса. Расскажи, как там у вас всё было?

– Трудно было. Базу нам местные в общих чертах подготовили довольно быстро, хотя потом своими силами ещё полгода дотягивали до ума казармы и учебные центры. Храмы решили пока не строить, не разорваться было, литургию служили на антиминсах. Сейчас, наверное, начнем и храмы строить. Священников у нас пятеро, трое – настоящие подвижники, которые так увлеклись поставленной задачей, что и обедать и ужинать забывали, с личным составом готовы были проводить день и ночь, и ребята к ними потянулись. Я уже готов назвать имя будущего протопресвитера Белой Гвардии. Я и себя-то рядом с ним чувствовал лишь его заместителем по боевой подготовке. Ещё двое священников оказались не рыба не мясо – монархисты довольно поверхностные, от бытовых неудобств и сибирских морозов страдали как-то уж очень демостративно, лямку тянули добросовестно, у нас не забалуешь, но не горели. Я их, пожалуй, отпущу.

– Протопресвитера возьми с собой в Москву, поставь перед ним задачу найти для Белой Гвардии ещё с десяток священников таких же, как он, или почти таких же. А личный состав?

– Словами не передать, что творилось первое время. Кто-то растерян, кто-то возмущен, кто-то весь на хиханьки изошёл, типа в белогвардейцев будем играть, хотя лучше бы в эльфов. Офицерам бы порядок наводить, так и среди офицеров разброд, шатания и хиханьки. Просто сказать два слова «господин поручик» ни кто не мог без улыбки. Неделю только царские чины и погоны зазубривали, да и то потом ещё пару месяцев путались, пока за каждую ошибку при обращении не начали по ночам сортиры чистить. Мы первым делом налегли на физподготовку, чтобы после обеда на занятиях ни кому не было смешно. Начали понемногу в себя приходить.

Главная проблема была в том, что православными, как я и ожидал, добрая половина этих ребят оказалась лишь по названию. Я хорошо знаю этих «как бы верующих». Им совершенно чужда церковность, совместная молитва. Участие в богослужениях вызывает у них либо глухой протест, либо опять же хиханьки. Дескать, мы верим в Бога, но вся эта глупая обрядность – средневековое мракобесие. Хиханьки окончательно прекратились, когда все унитазы в части засверкали ослепительной белизной. Тогда начали батюшкам мозги в косички заплетать. Зачем в Церкви то, почему в Церкви это? Двое варёных священников лишь слабо отбивались, ни чего толком не умея объяснить, а трое сразу перешли в наступление. На все вопросы они отвечали внятно, убедительно, зажигательно. И ребята начали меняться на глазах. Им открылся целый мир, о котором они раньше и представления не имели. Теперь их было не отогнать от священника. Знаете ведь, как действует призывающая благодать. И история Белой Гвардии увлекла их настолько, что о подвигах былых марковцев они теперь говорили с горящими глазами, хотя раньше стеснялись любого пафоса. Да тут ещё новейшие штурмовые винтовки, каких им раньше ни кто не дал бы и в руках подержать, а тут стреляй, сколько влезет.

Конечно, эта метаморфоза произошла не со всеми. Процентов десять пошли в глухой отказ. Их несколько раз били за слишком циничные высказывания о том, что было теперь свято для остальных ребят. Тогда они мрачно замкнулись. Я решил с ними поговорить. Лидер этой «отрицаловки» прямо мне сказал: «Мы не хотим быть ни какими белогвардейцами, потому что это смешно. Мы не хотим ходить в Церковь, потому что это ещё смешнее. И ни какие попы нас ни в чем не убедят. Мы православные совсем не в том смысле, как вы. Просим перевести нас в нормальную часть». К этой группе примкнуло и несколько офицеров. Я объяснил им, что часть они не смогут покинуть до окончания срока контракта, но остальные их пожелания будут выполнены. Белогвардейцами они не станут ни когда, на богослужения могут больше не ходить, от боевой и политической подготовки так же освобождаются. Я перевел их на положение хозобслуги – полы мыть, территорию подметать. Они было повозмущались, но я объяснил, что жалование им капает прежнее, а ещё ни одному дворнику в мире так хорошо не платили.

– Остальным ты полностью доверяешь?

– Полностью. И даже более того. Конечный результат превзошёл все мои ожидания. Мы создали такую гвардию, которой ни когда не знала Россия. Петровские преображенцы и семеновцы просто мелкие хулиганы по сравнению с моими ребятами. Былые марковцы, конечно, превосходили нынешних по уровню боевой подготовки, но идейно, духовно мои превосходят даже парней генерала Маркова. Ведь раньше ни кому и в голову не приходило создавать гвардию из людей по-настоящему церковных, а не просто формально православных. Поверьте, командир, мои батальоны полков стоят.