Вологодские кружева. Авантюрно-жизнерадостный роман

Они прекрасны, словно серны,

Они несчастны, как Содом.

Всю жизнь глаза твои блистают,

Зовут к себе: вперёд, вперёд,

Но, чтобы видеть их, я знаю —

Глотка воды недостаёт!..

Таня слушала меня заворожённо, чуть приоткрыв ротик и склонив голову к плечу, и я, читая свои юношеские вирши и глядя в её зелёные глазищи, чётко осознал, что это стихотворение написано именно об этих глазах. Я понял, что видел их, во сне ли, в мечтах ли, но видел и сочинял свои неуклюжие строчки именно о них!

Таня приближала ко мне своё лицо, её глаза становились всё больше и больше и, наконец, слились в одно пятно, а я почувствовал на своих сухих губах тепло губ её, влажных, пряных, упругих…

Выйдя наконец-то из леса, мы увидели перед собой железную дорогу, а за ней разноцветные кубики домов, и эта картина радостно ударила по глазам после некоторого лесного однообразия.

Магазин мы нашли сразу – это было единственное кирпичное здание, а возле него стоял небольшой зелёный домик с прибитой на стене табличкой, на которой красовался красный крестик.

– Ура! Ура! – воскликнула Танюша и прямиком пошагала к домику.

– Увы! Увы! – сказала она через минуту, когда выяснилось, что медпункт работает один раз в неделю, и этот раз был, конечно же, вчера!

Вдруг меня осенило:

– Послушай, девочка, у нас ведь есть четыре марлевых полога, тебе на сто лет хватит!

– А какого они размера?

– Они натягиваются внутри палатки, значит, и размера такого же.

– Ну что ж, на один раз хватит.

– Всех четырёх?!

– Серёж, давай лучше о чем-нибудь более приятном, а?

– Хорошо. В магазин!

В магазине человек пятнадцать занимались обычным деревенским делом: стоя в очереди, судачили о том, о сём. Но стоило нам перешагнуть порог и поздороваться, как все мгновенно умолкли и уставились на нас. Взгляды были настолько пристальные, что мне показалось, что я голый. Я даже, наклонив голову, осмотрел свой фасад, но, к счастью, одежда не отсутствовала.

Таня, одетая в энцефалитку и здоровенные болотные сапоги, мгновенно вызвала жалостливые восклицания женщин (а кроме прекрасного пола в магазине никого и не было):

– Ох, бедненькая девчоночка, да кто ж тебя в лес-то загнал?!

– Господи, да что ж у тебя за родители-ироды, куда ж они ребёнка отпустили!

И т.д., и т.п., всё в тех же выражениях. Но самое интересное, что, как бы они ни жалели нас, а, вернее, ребёнка-Таню, но без очереди всё-таки не пропустили!

Мы встали в самый конец.

Кто-то вошёл в магазин ещё, и, спустя несколько секунд, я почувствовал тяжесть руки на своём плече. Резко обернувшись, я увидел сияющую рожу незнакомого мне мужика.

– Здорово! – заорал он настолько громко, что у меня зазвенело в моих нежных ушах, привыкших лишь к лесной тишине да редким Танюшиным вскрикам.

– Здорово, – кивнул я.

– Слышь, земеля, а ведь ты из Питера, – уверенно заявил мужик.

– Точно! – изумился я. – А ты что, меня знаешь?

– Нет. Но я всех питерских насмерть чую!

Я, правда, не понял, что значит чуять насмерть, но всё же мужика зауважал.

А тот безапелляционно влепил:

– Значит, так, отоваривайтесь и – ко мне в гости! Возражения и отказы не принимаются! А ну, бабы, брысь, дайте людям отовариться. Вам свои языки и на том свете не перечесать, а у них – дело.

– Какое такое дело? – послышалось из очереди.

– А такое: в гости ко мне идут! А будете вредствовать, опять всю ночь стану песни петь!

– Боже, спаси! Боже, спаси! – закрестились старушки.

XV

Когда в небе бледно-бледно замаячили полторы луны, я понял, что пора отправляться в наш маленький брезентовый домик.

Мы с Таней сидели за столиком прямо в огороде, возле дома нашего неожиданного земляка. Сам же он давно уже почивал невдалеке, удобно уложив своё тело на грядку, покрытую пышным ковром морковной ботвы, а голову засунув в огуречные заросли.

Перейдя железную дорогу, мы с огромным трудом нашли нужную просеку и побрели, цепляясь ногами за всё, что выступало над землёй больше, чем на один сантиметр.

Перебор по части спиртного был ох как значителен! Я это чувствовал не только по своему состоянию, но и по тому, с каким упорством держалась за меня моя прекрасная спутница.

Мы прошли, вероятно, полвечности и наконец-то добрели до поваленной берёзы.

– Всё! – Таня бросила на землю рюкзак. – Больше никуда! – И попыталась усесться на берёзу. Но попытка не удалась, и девушка шлёпнулась в траву.

«Хорошо, – успел подумать я, – что здесь место высокое и нет воды».

Потом я взглянул на небо, где луны уже стало две с половиной, и упал рядом с Таней. И ещё я услышал чей-то голос (или глас?):

– Внимание! Сознание отключается!

И я отключился…

Я проснулся оттого, что кто-то тормошил меня за нос. Открыв один глаз, я понял, что лежу в родной палатке, а за нос меня дёргает Андрюха, но он почему-то весёлый и пьяный.