– Вот, чёрт! Не рассчитал малехо предельную прочность. Ты, Мишель, немного тяжеловат для моей мебели.
Мишка поднялся, пожал плечами, но ничего не сказал.
На вторую скамеечку сесть никто не решился.
Мы поставили кастрюлю с татьяниным варевом прямо на травку и разлеглись вокруг неё, как древние римляне на своих оргиях.
Начавшаяся было работа ложками, резко застопорилась.
– Я, конечно, понимаю, Танюша, что ты всех нас любишь, но не до такой же степени! – выразил Андрей общее недоумение по поводу соляного раствора, изготовленного девушкой, и замаскированного под суп.
На глазах Тани навернулись слёзы, она бросила ложку и скрылась в лесу. Вовочка тут же вскочил и побежал следом.
– Вот, Андрэ, учись у студента, – одобрительно кивнул я, – он истинный джентльмен, не то, что ты, невежественный мужлан! Сейчас девушке так нужно сочувствие и утешение!
Андрюха немного поник.
Таня вернулась очень быстро и одна, а на её личике не было абсолютно никаких следов неутешных рыданий.
– Я ведь вам говорила, что не умею ни варить, ни жарить, ни печь! Я умею только есть! А посему, попрошу без претензий. Тем более что первый блин, если верить народу, всегда получается гадким!
– Какие претензии, Танюша! – успокоил я её, хотя успокоение ей было нужно так же, как мне повышенные соцобязательства. – А где, кстати, Вовочка?
– А почему мне должно быть это известно? – удивилась она.
Мы все недоумённо переглянулись.
В это время показался Вовик. Его лицо было красным, а в глазах виднелись остатки слёз.
– Вот, чёрт, из-за этой пересолки всего наизнанку вывернуло, – устало выдавил истинный джентльмен.
X
Полночи нас душил дым костра, в котором чадили сырые дрова, в избытке заготовленные Мишкой, а когда они наконец-то прогорели (или, скорее всего, элементарно потухли), и мы приготовились плюхнуться в приятные сны, на нас обвалилась палатка. Поскольку это событие произошло как раз в тот момент, когда мы находились на границе между явью и сном, то и реакция на внештатную ситуацию получилась довольно своеобразной.
Первым попытался вскочить Вовочка, лежавший в серединке, но тут же упал Мишке на голову. Мишка его скатил с себя прямиком на Таню, и та завизжала во всю силу лёгких. Вовочка ж, осознав, на кого он теперь улёгся, перестал предпринимать какие-либо попытки подняться и лежал, балдея. Всё же Таня его спихнула со своего мягкого тела, и Вовочка оказался на мне, но балдеть на себе я ему позволил ровно столько, сколько потребовалось мне, чтобы откатить его в сторону. Андрюха, лежавший с краю, оказался умнее всех: он спокойно приподнял брезент палатки, вылез наружу и стоял, наблюдая за нашими кувырками и наслаждаясь вылетающими из-под палаточного покрывала сочными эпитетами, глаголами и междометиями.
Через полчаса, отсмеявшиеся, пересчитавшие шишки от дружеских объятий, мы улеглись прямо на палатку и наконец-то спокойно уснули…
Солнышко, конечно же, разбудило бы нас вовремя, пощекотав прозрачными, но горячими пальчиками, но деревья-нахалы выставили свои головы и груди и захапали все солнечные ласки для себя.
Мы же, утомлённые ночной физкультурой, проснулись только в десять часов, опоздав, естественно, на радиосвязь с Литоминым.
Ну, и фиг с ним!
Мишка – без всяких указаний! – побросал в кусты все свои заготовленные дрова и, набрав сушняка, развёл бездымный костёр, на котором Таня приготовила великолепную пшённую кашу с тушёнкой. Мы наелись до отвала, и теперь, отяжелевшие и расслабленные, занимались нехорошим делом – курением. Таня и Вовик в это зло пока не вляпались и поэтому просто валялись на травке, согреваемые лучами солнца, которое уже поднялось настолько высоко, что наглые сосны и ёлки не могли всю его живительность присваивать исключительно себе.
– Ну, Серж, – пугая струйкой дыма наглых комаров, которые, однако, боялись этого точно так же, как паровоз – породистую немецкую овчарку, изрёк Андрей, – что у нас сегодня?
– Как будто сам не знаешь.
– Я-то знаю, ты объясни нашим работникам.
– Объясняю: сегодня будем учиться работать.
– Так мы ж вчера научились! – подпрыгнул Вовик.
– Это мы научились, вернее, начали учиться гнать ход, а теперь нам надо научиться лес валить.
Все посмотрели на Мишку.
– Нет-нет, – замахал я руками, – не так, как Мишка. Нужно рубить не всё подряд! А ещё это необходимо делать строго по прямой. Главное, чтобы был просвет хотя бы в руку толщиной, нам уже хватит.
– И всего-то? – удивился Вовик. – Какие там нормы?
– Два километра в день на человека.
– Давай, Серёга, говори, куда рубить, к вечеру пару норм заделаю!
Вовик встал, взял топор и, как заправский плотник, провёл большим пальцем вдоль лезвия инструмента.
– Что ж, раз намечается такой трудовой подъём – вперёд! А ты, Танюша, занимайся бытовыми проблемами, прояви фантазию.
– Ага! Мне тут одной очень здорово сидеть! Вы сейчас в этот лес врубитесь и убежите за пять километров, а меня тут медведи или волки сожрут!
– Не бойся, – успокоил я её, – Вовик тебе поможет. Мы правда будем далеко, но он-то начнёт рубиться прямо отсюда, поэтому всегда будет рядом с тобой. Если что, крикни, он непременно услышит.
Вовик посмотрел на нас свысока:
– Ну, это поначалу я буду рядом, а потом, Танечка, я сомневаюсь, что ты до меня докричишься!
XI
Я вернулся к лагерю самым последним. Нет, вовсе не потому, что желание работать было во мне больше, нежели в остальных, просто мой участок был самым дальним.
Приятно, что меня подождали, и не пришлось ужинать одному!
Еда, с каждым разом становившаяся более вкусной (молодец, Танечка, старается!), исчезала в наших ненасытных ртах молниеносно.
– Что все молчите-то? – не выдержал я этого сосредоточенного заглатывания пищи. – Поделились бы вновь приобретёнными впечатлениями!
– Да обыкновенная работа, – удивился Мишка, – какие тут впечатления?
– А мне понравилось! – рубанул воздух рукой Андрей. – Но я не просто рубился, а старался завалить как можно меньше деревьев.
Я посмотрел на Вовика, сосредоточенно работающего ложкой:
– Ну а ты, Вова, много прошёл?