Вологодские кружева. Авантюрно-жизнерадостный роман

– Кто мы?

– Местные.

– Мы местных не заказывали, не мешайте спать!

– Открывайте, а то окно вышибем.

– Попробуй, если жить хочешь! – это крикнул не я, а тот, который сидел во мне и был пьян и храбр.

С глухим звоном разбилось оконное стекло, и на пол комнаты шмякнулся грязный кирпич. И это меня резко завело. Нет, не то, что кокнули окно, а то, что кирпич был грязный! Ведь мы так старались, отмывая полы!

– Ах вы, уроды! – вскочил я и как был – в одних плавках – пошагал к выходу, прихватив по пути у печки здоровенную кочергу с деревянной ручкой, приклёпанной к верхней её части.

Выйдя на крыльцо, я увидел толпу человек в пятнадцать. Тут, насколько я успел заметить, были пацаны возрастов разных, начиная лет с пятнадцати и кончая годами тридцатью. Но роднило их одно: все они были бухие, и на всех рожах высвечивалось крайнее пренебрежение ко мне.

Но тот, который был во мне, плевал на количество и настроения этой кодлы:

– Ну, кто окно вышиб? Выходи, убью! – и я со всего маху ударил кочергой о крыльцо, отчего кочерга с сухим треском разломилась на две части, и у меня в руке осталась лишь деревянная ручка.

От толпы отделился невысокий, но довольно-таки широкий пацан лет двадцати и, изрядно покачиваясь, шагнул в мою сторону два-три раза.

Я, абсолютно безо всяких мыслей о последствиях, взмахнул палкой и влепил ему в ухо. Пацан моментально плюхнулся в грязную лужу. А мне, мгновенно отрезвевшему, тут же вспомнился анекдот про ковбоя и его внутренний голос, вернее, финал того анекдота, когда внутренний голос говорит ковбою: «А теперь сваливаем!»

Но случилось нечто странное, до сих пор не осознанное мной даже с вершины лет прожитой жизни. Местные, ловко выковыряв своего друга из грязи, подхватили его на руки и быстро свалили в неизвестном направлении.

Я постоял ещё минуту, ожидая возвращения утроенной по численности толпы, вооружённой вилами, топорами и пулемётами, но ничего этого не последовало.

Тогда я смачно плюнул в то место, где валялся мой супротивник, и пошёл в свою комнату.

А там меня встретила бледная, вздрагивающая Танюша, обеими руками прижимавшая к груди топор. В её глазищах, устремлённых на меня, были восхищение и обожание:

– Серёжка! Я всё-всё видела! Поцелуй меня! Поцелуй так крепко, чтобы я умерла!.

XX

– А вот и мы! Не ждали? – просунулась в дверь довольная длинноносая физиономия самого ценного члена нашей бригады.

– Вовочка! – радостно всплеснула руками Таня и принялась бурно обнимать парня.

Тот немного оторопел от такой неожиданной реакции на своё появление, но быстро взял себя в руки:

– Танечка, между прочим, я не один, оставь себя немножко и на других.

В комнату ввалились Андрюха и Мишка, причём последний имел под своим глазом огромный синячище. Я вопросительно уставился на обладателя этого шедевра, но Мишка только поморщился и махнул рукой.

После того, как мы ребят накормили и налили, естественно, по стакану-другому винца, Андрюха достал огромную трубку, набил её махоркой и выпустил в комнату сразу столько дыму, что пришлось немедленно открывать нараспашку окно, поблёскивающее новенькими стёклами, вставленными нам расторопным Пятром.

– Андрэ, откуда у тебя эта штучка? – беря у него из рук трубку, спросил я.

– О том после. Начну-ка я лучше с истоков.

И он нам поведал о злоключениях своей маленькой бригады в течение последних трёх дней.

Распрощавшись с нами, зашли они в магазинчик и купили на Андрюхину заначку винца в дорожку. Да не одну бутылку и не две, а десяток! Естественно, когда они притопали к месту начала хода, то ни о какой работе и речи быть не могло. Пили долго и толково, и даже Вовочка, наш наивный трезвенничек, не избежал дьявольского искушения!

Под вечер назюзюкавшийся Мишка решил отправиться посмотреть на поезда, мол, это его любимое занятие. Выйдя на железку и ожидая там тепловозики и вагончики, он вдруг обнаружил, что забыл спички, а курить, ох, как было охота! Не возвращаться же обратно за два километра за огоньком! Прикурить не у кого. Тогда Мишка – простой парень! – решил тормознуть первый же поезд и прикурить у машиниста.

И он его остановил!

Но когда машинист с помощником узнали, за каким хреном он это сделал, то… Короче, Мишке повезло, что жизнь его продолжилась! Но главное всё же то, что, после того, как неласковые тепловозники основательно попинали Мишку, прикурить они ему всё-таки дали!

На следующий день Андрюха почувствовал себя не очень великолепно и, чтобы отлынить от работы, решил это преподнести как педагогический приём. Здраво рассудив, что Вовик – практикант и ему нужно учиться работать самостоятельно, он отправил этого самостоятельного субъекта с Мишкой, дабы они прогнали маленький трёхкилометровый ходик. Вовик, конечно, обрадовался, всё сделал, да вот невязку притащил на эти три километра аж два метра с хвостиком, а это раз в тридцать выше допуска! И пришлось Андрюхе, вместо расслабухи, перегонять этот ходик заново, а потом ещё делать и основной.

Но зато, при привязке к последнему сигналу, неудавшемуся педагогу повстречалась прелестная пастушка цыганистого вида, от роду лет эдак семнадцати, курящая огромную трубку. И так она была прекрасна и непосредственна, что Андрюха проболтал с ней и остаток дня, и вечер, и ночь, и утро. Короче, если бы не настойчивые приставания Мишки и Вовочки, фиг бы он ушёл оттуда раньше зимы!

– И вот, в знак нашей неожиданной любви, – глубоко вздохнул Андрей, – она и подарила мне своё сокровище.

– Это ты про её честь говоришь? – ехидно влезла Таня в его светлые воспоминания.

– Ну, честь, это само собой, но я имею в виду трубку, – и Андрюха с наслаждением затянулся, но, видно, очень глубоко – его пробрал такой резкий и продолжительный кашель, что слёзы из глаз брызнули дождём.

– Вот видишь, это честь девичья тебе поперёк горла встала! – назидательно проговорила Таня и почему-то пристально посмотрела на меня.

Нет-нет, никакого приступа кашля у меня не случилось!

XXI

…Хорошо играть в догонялки возле самого берега. Здесь, и так медлительная Сухона, почти недвижима, и солнце без усилий прогревает чистую воду. Маленькие весёлые окуньки это знают и всегда днём спешат сюда, чтобы погоняться друг за другом, поигрывая своими полосатыми бочками. Да тут и безопаснее. Взрослые, вечно голодные щуки и судаки сторожат свою добычу в более сумрачных и скрытных местах.

Здесь же окунькам раздолье! Они носятся, быстро-быстро шевеля тёмно-красными плавничками, успевая на ходу схватить подвернувшуюся кстати вкусную личинку какого-нибудь насекомого, и опять спешат вдогонку друг за дружкой.

Медлительные мидии, полураскрыв свои домики-бронежилеты, ползают по песчаному дну, собирая всё, что можно слопать. Они слишком заняты и слишком серьёзны, чтобы интересоваться забавами малышни.

Но иногда какой-либо из окуньков с невероятной скоростью вылетает прочь из воды и назад не возвращается. Это значит, что он только что вкусно пообедал ароматным бордовым червячком. Есть правда среди окунёвой пацанвы парочка тех, кто вернулся. Их легко отличить от остальных по надорванным губам и более спокойному поведению – горький опыт добавляет солидности!

Как в воде хорошо, тепло и тихо!

Но вот тишину нарушили далёкие непонятные звуки. Они усиливались и явно приближались.

Окуньки заволновались и сиганули в глубину, а к тому месту, где они только что резвились, подплыло что-то большое, громкое и абсолютно несъедобное.

Но рыбёшки не уплывали далеко, они знали, что очень скоро эта громадина исчезнет так же, как и появилась, а они снова вернутся на своё любимое место…

В Устье-Вологодское мы затесались случайно. Этот лакомый кусочек был припасён для другой бригады, но что-то там изменилось, и Литомин послал сюда нас, сделав, таким образом, нам приятный сюрприз.

А лакомым кусочком этот участок был из-за своего плоского открытого рельефа, по которому гонять нивелирные хода – удовольствие наивысшее! И любой, кто хотел заработать много денег, легко здесь выдал бы 600—700% месячной выработки. Но бедный Литомин не мог даже и подумать, что мы приехали сюда не за деньгами. Мы жаждали приключений и острых ощущений! А деньги, право, – как это пошло!

Итак, из Волонги поезд притащил нас в Сокол, а там мы уселись на маленький колёсный пароходик, который нагло присвоил себе поэтическую фамилию: Кольцов! Он, пыхтя и отплёвываясь чёрным дымом, доставил нас в этот самый посёлок Устье-Вологодское, называвшийся так потому, что был он расположен на месте впадения в Сухону реки Вологда, то бишь, в её устье.