Он со страхом оглядел промышленный отстойник.
– Мы здесь в безопасности?
– Сомневаюсь.
– А мы…
– Прекрати свои вопросы! – Я взглянул на него, и новви съежился
– Простите, – всхлипнул он. – Меня учили задавать вопросы. Хотели, чтобы я помнил.
Вокруг стояла тишина. Мне показалось, что голоса тонули в этой тишине, Ни единого звука вокруг. Ни шороха, ни порыва ветра. Ни звука.
Мне пришлось идти долго.Я шел в сторону тоннелей эвакуации.
Неподалеку сканеры экипировки зафиксировали характерную сигнатуру биологического объекта. Я бегом устремился на пеленг.
Меня знобило. Метаболический имплант явно дал сбой. Самочувствие лишь ухудшалось, грозя новой потерей сознания. Тело обдавало волнами жара, к горлу подступала тошнота.
На фоне физического недомогания я все сильнее ощущал раздвоение восприятия.
Силясь преодолеть головокружение, я закрывал глаза, но и это не спасало – на структуре плотно сжатых век расцветали яркие краски, в такие моменты мозг словно терял связь с реальным миром,
Сжав зубы, я сосредоточился на одном: быстрее двигать ногами. Не обращал внимания на сбивающееся дыхание, на пульсацию крови в висках, которая заглушала все остальное.
Сердце было готово выскочить из горла. Ноги сводило. Хрипло дыша, я перешел на шаг.
Через тридцать минут я нашел тело Киона.
Он валялся, будто новви, в одной из комнат: внутренности вывалились на колени, точно блестящие красные ленты, застывшее лицо искажено от ужаса и покрыто брызгами собственной запекшейся крови.
Опознать в бесформенном предмете Киона можно было разве что по расцветке камуфляжа, и по нашивкам. Лицо превратилось в багровую, обожженную биомассу, без каких либо признаков носа и глаз. Правая рука отсутствовала. Нога была сломана как минимум в трех местах и неестественно выгнулась, напоминая конечность новви с ошибочным геном. Два ребра торчали из прорех в опаленной разгрузке. Чуть ниже поясного ремня наружу вывалилось нечто коричневато-сизое и свернулось зигзагом между ног, быстро краснея от налипающей пыли.
– Кион, – повторил я.
Кровью были забрызганы мебель и стены. По травмам нельзя было сказать, что его убили одним сильным ударом. А это означало, что в тесной комнатке, должно быть, происходила отчаянная борьба. Человек наверняка пытался защищаться. Его не смогли взять живым.
Его тащили, на полу остались наспех затертые следы. Я протянул руку и ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев. Тепло. Оно просачивалось снизу.
До сих пор мое существование было обособленным и тщательно контролируемым, все в нем подробно расписывалось наперед, все подчинялось стараниям сохранить безопасность.
Подсознание, как и любой орган человека, может работать и работает без всякого осознанного контроля, что иногда приводит к нежелательным последствиям. Необходимо тренироваться контролировать эту систему, это еще можно назвать тренировкой силы воли.
Наверное, я должен был что-то почувствовать. Нормальное, человеческое. Жалость. Сострадание. Но я не почувствовал ничего. Придет время, и я вспомню всех, кто стоял рядом.
Неподалеку я увидел новви.
Согнувшись над Ротти, я старался избегать застывшего взгляда его широко раскрытых глаз, смотревших на меня.
Ротти лежал, глядя блеклыми голубыми глазами. Веснушчатое лицо побелело, и оттого особенно яркими казались рыжие негустые волосы. Из ноги раненого высовывался металлический штырь.
Ипим – человек, который никогда не показывал своего лица, сидел на корточках рядом с умирающим. Лицо его было покалечено, когда избавлялись от имплантов наноидов, позволяющих контролировать человека. Его защитный каркас спереди испятнало бурым – испачкался, пока тащил Ротти. Сам он не получил ни царапины.
– Надо ввести ему обезболивающее, – сказал Ипим.
Он вскрыл аварийную панель на его предплечье, нажал сочетание кнопок, и через пару секунд человек вздрогнул всем телом, приходя в сознание.
– Что с тобой, Ротти?
Он плакал, и слезы текли по лицу.
– Больно. Мне плохо.
– Мы поможем тебе.
Человек, раненный в ногу, чаще всего умирают. Я сам видел это не раз. Перебита бедренная артерия. Не исключено, что задета кость. Нет смысла кричать и звать на помощь кого-либо из его людей.
– Угу. – Я не так уж хорошо знал Ипима, так что пока предпочитал молчать.
А вот Ипиму было что сказать.
– Это нервы, – объяснил он.
Небольшого роста, тощий, лет пятидесяти, с длинным лицом, и длинным подбородком, он ерзал на земле.
Я очень хорошо это понимал. Нарушение биоритмов.
Я поднялся и, тяжело ступая, побежал по коридору вниз, прочь от этих страшных, неподвижных форм, которые несколько минут назад были людьми.
Спорить невозможно: наноид прочнее человека.
Я смотрел на опустевший «Нонокс 357» и странное чувство возникло во мне: А ведь это же мой дом! Построенный существами, которые назывались людьми. А потом мне захотелось заплакать. Вот это уже было совершенно невозможным.
Когда мы вышли к эвакуационному выходу, Ипим и я забрались на передние сиденья машин эвакуации, а люди сели сзади. На передней панели находилось несколько щитков, хотя машина была самоуправляемой. Или же им могло манипулировать взаимодействие двух искусственных интеллектов. Щитки были рассчитаны на водителя– человека и были сделаны, как в обычных машинах. Я с легкостью включил двигатель и повел машину в туннель шириной с машину.
Выехав из-под земли и заехав на трассу из темноты, я увидел, как выскочил и тут же промелькнул мимо предупреждающий дорожный знак с изображением наноида. Фары высветили поблескивающее черное щебеночное покрытие ведущей в лес дороги.
Внутри транспорта, направлявшегося в «Нонокс 815», пахло керосином, медикаментами и рвотой. Раненые были привязаны к носилкам, укрепленным в грузовом отсеке и превратившимся в больничные койки. Стены были увешаны трубками. Новви-санитары сидели на небольших складных сиденьях, тянувшихся вдоль стен отсека, время от времени проверяя состояние пациентов и поправляя капельницы, прицепленные к проходившим над головой поручням. Иногда они прохаживались между ранеными людьми, в своих бежевых комбинезонах и голубых перчатках похожие на механиков.
Колонна шла тяжело, часто останавливаясь на привалы. Несколько человек, имевшие в своих имплантах давно не менявшиеся картриджи фильтров, погибли от отравления плохо очищенным воздухом. Их тела бросали на обочине. Было запрещено тратить на погребение силы и время, а сжечь трупы означало тут же выдать врагу свое местоположение. За ночь прошли едва двести километров, и сошли с дороги, чтобы отыскать место для остановки. У шоссе выставили наблюдателей, и еще через час часовые доложили о приближающемся с северо–востока шуме двигателей. Люди попрятались среди камней, пытаясь укрыться от опасности, и окрестности дороги опустели. Спустя несколько минут из–за огибающего холм поворота появилась колонна техники с эмблемами Робобото. Она шли в сторону «Нонокса 357».
Пройдет несколько часов и из обломков восстановят новые механические формы. Они начнут очередной этап естественного отбора, теряя лишнее, освобождаясь от малоэффективных узлов и деталей, приобретая новые, чтобы в конечном итоге воплотиться в нескольких наноформах, которые можно будет назвать следующим этапом эволюции.
Вокруг вновь простирались развалины, на этот раз довольно обширные, вытянутые вдоль основной дороги. Руин хватало и в Робобото, потому особого впечатления они не производили. Никто целых городов, прочих атрибутов оставшейся лишь в легендах прежней жизни.
Пахло гарью, ржавчиной и смертью. Этот застарелый запах, казалось, навечно поселился в воздухе.
Справа поле, слева стена деревьев, разделяющих полосы. Когда-то там росли только кусты, а потом они разрослись, превратившись в настоящие заросли, и местами нависали над дорогой. Солнце склонилось на вторую половину дня, Было жарко, душно.