Космический маразм

– Стойте, – сказал он негромким спокойным голосом. – Остановите всё это.

Морген повернул голову к Семёну, нахмурился и щёлкнул пальцами. В ту же секунду практически вся обстановка вокруг исчезла. Не стало телевизора, изображавшего собравшихся на улице людей, не стало кандидатов за столом, не стало и ведущего. Посреди пустоты, окрашенной в светло-зелёный слегка ядовитый цвет, остались только стол, покрытый красной тканью, Семён и Морген, сидящие за ним, а также Рубель, который бодро приближался к столу, шагая прямо по пустоте.

– Что случилось, уважаемый? – спросил Морген. Его лицо снова меняло форму, при этом не давая понять, что это за форма. Можно было сказать с уверенностью только то, что лицо серое и на нем шевелятся полупрозрачные щупальца отвратительного вида.

– Не буду я это читать, – сказал Семён.

– Почему? – не понял Морген.

– Чушь это полная, – сказал Семён. – И ещё я не вижу смысла.

Рубель задумчиво посмотрел на Семёна и произнёс нараспев:

– К чему все ваши рассужденья?

Текст согласован, утверждён,

И при достаточном везеньи

Вас приведёт к победе он.

Листва с деревьев облетела,

Кричит лошадка «И-го-го»…

Везенье же – не ваше дело,

Мы обеспечим и его.

– Заткнись! – неожиданно резко выкрикнул Морген. – Поэт доморощенный… – Затем он внимательно посмотрел то ли на Семёна, то ли сквозь него и заговорил: – Я могу назвать вам три причины, почему вам следует это прочитать. Во-первых, смысл есть, и я его знаю, а вам знать необязательно. Вы же понимаете, что власть находится не в выступлениях и не в колбах рейтингов, а в головах. Исходя из этого, и писался текст. Во-вторых, вы ничего не теряете, а даже наоборот, и от того, прочитаете вы эту чушь или другую, вам хуже точно не станет. А в-третьих – загляните под стол.

Дудиков приподнял скатерть и вздрогнул. На него смотрела огромная крокодилья морда, которая выползала прямо из зелёной пустоты, клацая огромными зубастыми челюстями.

– Это Артурчик, моё домашнее животное, – заметил Морген. – А также друг. – Он запрокинул голову и захохотал, отчего щупальца вокруг лица сложились в некоторое подобие кукиша.

Семён опустил скатерть и подумал пару секунд.

– Хорошо, – сказал он. – Вы меня убедили.

Морген снова щёлкнул пальцами, и зал телестудии вернулся назад, едва дав возможность Рубелю отпрыгнуть назад в тень.

Дудиков вздохнул, поднял глаза к тексту, который полз перед ним снизу вверх и уверенно прочитал:

– Я обычный тракторист, но я точно знаю, что нужно делать. Я умею управлять трактором, и буду управлять планетой не хуже. Я простой человек и знаю, что нужно простому народу. Я наведу порядок и дам людям то, чего они заслуживают, заботясь о каждом из них так же, как заботился бы о себе. И горе всем врагам, которые попробуют мне противостоять.

– Замечательно сказано! – возопил ведущий мерзким заливистым голосом. – Ну что же, мы выслушали все выступления. Давайте посмотрим на рейтинги.

Колба Семёна наполнилась более чем на три четверти, оставив далеко позади результаты остальных.

– А теперь, – продолжил ведущий, – я передам слово нашему корреспонденту Алёне Фуфло, которая даст возможность людям на улице задать вопросы кандидатам.

Жизнерадостная девушка с лошадиными скулами и чёлкой, скрывающей пол-лица, поднесла к губам микрофон и произнесла по ту сторону телеэкрана:

– У нас тут уже накопилось очень много желающих узнать мнения кандидатов по тому или иному вопросу, и я боюсь, что мы не успеем дать слово всем, но мы будем из кожи вон лезть и скорее сдохнем, чем наступим на горло нашей юной демократии. Начнём с молодого человека. Представьтесь, пожалуйста.

От толпы отделился неуверенный худощавый очкарик в дешёвом, но безупречно отутюженном костюме, который держал в руке пучок грязных морковок.

– Иван Упыкин, студент сельскохозяйственного института, – сказал он, помахав морковками перед камерой. – Хотел бы узнать, что думают господа кандидаты о либеральных ценностях.

Ведущий в студии оглядел кандидатов и произнёс:

– Кто-то хочет высказаться? Предлагаю отвечать в порядке первоначальных выступлений.

– Я думаю, – сказал Тыквоед, едва ведущий успел закрыть рот, – здесь двух мнений быть не может. К ногтю всех либералов вместе с их ценностями. Мало ли мы от них страдали? Расстрелять! Либералам если разрешить размножаться, это знаете, что будет? Я вот как-то раз купил себе на виллу унитаз с золотыми ручками. Так вот эти сволочи весь засрали!

– Ваша точка зрения понятна, – приторно улыбнулся ведущий и повернулся к Рудацкому, который как раз приоткрыл свои щёлочки-глаза и попытался возмущённо пошевелиться.

– Я считаю, – сказал он в стоящий возле его рта микрофон, – что любые ценности следует хранить в специально приспособленных для этого местах. У меня, к примеру, для каждой ценности имеется свой сейф, оборудованный специализированной охранной системой, предназначенной для уничтожения любого индивидуума, совершающего посягательство. И каждое содержимое застраховано на приличную сумму, а также перестраховано, чего и вам настоятельно рекомендую.

Он умолк и закрыл глаза, отчего лицо превратилось в бесформенную лепёшку.

– Спасибо, – сказал ведущий, посмотрев на Шмака.

– Слово «либеральный» какое-то подозрительное, – сказал Шмак, придав лицу презрительное выражение. – Похоже на «Либерзон». И что это за ценности такие? Не слыхал. Наверняка инопланетная зараза. Это мы из вас выбьем, дайте только срок!

Тут в ухе у Семёна зашептал голос Рубеля:

– Скажите, милый мой Семён, что вы и день, и ночь готовы блюсти и совесть, и закон, и что для вас свобода слова – не просто звук…

– Заткнись, – прошипел Дудиков, – сам знаю.

Он наклонился к микрофону и сказал негромко, но уверенно:

– Я так понимаю, что под либеральными ценностями вы понимаете всякого там рода свободы. Я лично считаю, что они нужны ровно настолько, чтобы человек чувствовал себя свободным. Но всё должно иметь предел. Взять, к примеру, свободу слова. Вот сейчас каждый говорит, что хочет. И всё равно жрать нечего. А если, представьте, ещё и свободу мысли разрешат? С этим-то уж точно играть нельзя. Я так считаю – в сильном государстве должна быть свобода. Но совсем чуть-чуть. Чтобы каждый знал своё место.

– Семён, что вы несёте? – шипел в ухо Рубель. – Думать вы можете что хотите, но сейчас-то это зачем говорить?

– Или, – продолжал Семён, – взять, к примеру, свободу вероисповедания. Вы только представьте – каждый будет верить в собственного Бога. Это что за бардак начнётся? Нужно выработать стандарты какие-то, унифицировать. Если бы стандартов не было, ни один трактор невозможно было бы из запчастей собрать. Предлагаю просто всем начать верить в меня. И не нужны все остальные религии. Что с них проку? Святым духом сыт не будешь.

– Семён, замолчите, – тихо сказал Морген слева от Дудикова.

– Да не замолчу я, – сказал Дудиков. – Вот мне собственный пресс-секретарь пытается рот заткнуть. Дескать, не то говорю. А я не для него говорю, а для народа. Вон, смотрите, сколько крови за меня уже сдали.

И правда, колба Дудикова всё наполнялась.

– Спасибо за ответы, – сказала девушка с телеэкрана. – У нас тут готов следующий вопрос. Представьтесь, пожалуйста, – обратилась она к маленькому мужичку с бегающими глазками, одетому в потёртый коричневый пиджак.

– Вова я, – сказал мужичок. – Вова Крест. Я потомственный вор. И отец мой воровал, и дед, и прадед. И я ворую всё, что плохо лежит. Вот и скажите мне, господа хорошие – должен я сидеть в тюрьме?