Ведущий стащил с себя парик и предстал перед Дудиковым грустным маленьким человечком:
– Пойдёмте, Семён Иванович. Провожу.
В углу комнаты появилась красная дверь. Как только Дудиков исчез за ней вместе с Митькой, Морген повернулся к Рубелю, который стоял задумчиво неподалёку.
– Ну, как тебе?
– Он своеволен, – произнёс Рубель, – и совсем неглуп.
– А также очень нравится народу, – добавил Морген. – А ну, подай– ка колбу. Тебе на крыльях сподручней.
– Вам лишь бы посмеяться надо мной, – сказал Рубель, взмахнув крыльями и поднявшись над полом. – Вы сами бы достать могли не хуже.
Он снял колбу с кровью, отстегнув от неё трубку, и поднёс Моргену. Тот отхлебнул чуть и позвал:
– Артурчик! А ну пойди сюда! Вкусненькое!
Затем Морген нахмурился и наклонился вбок, приподняв скатерть. Под столом лежала искромсанная на куски окровавленная туша крокодила.
– Да, и непрост, – промолвил Морген. – А также мстителен.
– Что с ним делать будем? – вопросил Рубель.
– Что и со всеми прочими – использовать, – хмыкнул Морген. – А что ещё прикажешь?
Семён же в сопровождении Митьки как раз заходил в просторную залу с колоннами, в углу которой примостился буфет. Он приблизился к прилавку и стал рассматривать лакомства в витрине.
– Вы какие деньги принимаете? – спросил он.
– От вас никакие не приму, – улыбнулась симпатичная буфетчица в белом фартучке. – Для вас всё бесплатно.
– Хорошо, – сказал Дудиков. – Тогда дайте мне бутербродов штук пять вот таких, с маслом.
– Это с икрой, – поправила буфетчица.
– Нет, икру стряхните, – сказал Семён. – И заверните с собой. Ещё вот тот творожок, две баночки. И чекушку.
– Простите, чекушек нет, – засмущалась продавщица.
– Ну, дайте, что есть, – отмахнулся Семён. – Вон то – не знаю, коньяк, что ли.
– Хорошо. Держите, – буфетчица протянула Семёну пакет.
– Спасибо большое, – сказал Семён и двинулся к выходу, на ходу засовывая бутылку в карман.
– Семён Иваныч, – догнал его Митька, – вы куда это?
– Домой, – ответил Семён. – Там же выход?
– Так ведь не сюда. Вашу семью Морген Сантолович уж в замок перевёз. Пожалуйте на лестницу.
– А, – Семён развернулся и последовал за Митькой. – Ну да.
Они спустились во двор, и Семён хмуро оглядел окружающие его здания со скульптурами и лепниной.
– Трактор–то здесь куда поставить?
– Не беспокойтесь. На заднем дворе ваша личная стоянка, – успокоил его Митька. – А вот и ваши хоромы.
– Спасибо, – сказал Семён. – Дальше я сам.
Он распахнул тяжёлую деревянную дверь с воронёными петлями и вошёл внутрь. Навстречу ему неслось улыбающееся низкорослое существо в сером грубоватом платьице, сжимающее в одной из ручек деревянную куклу без головы.
– Апа ишол! – выкрикнуло оно, напрыгивая на Дудикова. Семён подхватил дочку на руки, невольно улыбнувшись.
– Привет, Глаша, – сказал он. – Как твои дела?
– Халашо! – закричала Глаша, обхватив ручками шею Семёна, отчего он получил ощутимый удар по затылку деревянной куклой.
– А знаешь, что у папы есть? – подмигнул Семён, приседая на корточки и опуская девочку на пол. – Вот, держи.
Он достал из пакета свёрток с бутербродами и, отделив один, дал Глаше. Та издала радостный непередаваемый звук и тут же вцепилась в бутерброд зубами.
Из двери справа от коридора показалась Ксения.
– Привет, – сказал Семён. – Возьми вот. Тут ещё бутерброды и творожок Порфирию. Он спит?
– Да, – сказала Ксения. – Мы все тебя по телевизору смотрели. Хорошо говорил, молодец.
– Спасибо, – Семён вдруг как-то сразу смутился и опустил глаза.
– Сеня… – Ксения приняла из его рук пакет. – А может, ты зря в это ввязался?
– У меня выбора не было, Ксюш… – промолвил Дудиков. – Но ты посмотри, какая Глашка счастливая. Значит, не зря.
Маленькая Глафира дожевала бутерброд, сглотнула и спросила:
– Апа, ещё есть?
– Есть, Глаша, есть, – сказал Семён. – Но ты лучше всё сразу не ешь, а то животик заболит.
И на душе у него стало спокойно, как очень долго уже не бывало.
Глава 2. Парк культуры и отдыха
Тело почётного пенсионера всея Руси Ильи Владимировича, умащённое благовониями и одетое в лучший его костюм, покоилось в гробу, установленном посреди огромного светлого зала с колоннами, украшенного торжественными венками и свечами в золотых подсвечниках. Сам же Илья Владимирович, всё ещё неотделимый от упомянутого тела, открыл глаза, зевнул и попытался понять, где он находится и почему.
«Потолок с лепниной, – думал Илья Владимирович. – Ни дать, ни взять дворец какой. Возможно, даже и царский. Но мне же по чину дворца вроде как не полагается. А что мне полагается? Церковь, что ли? Так я же неверующий».