Жёлтая виолончель

– Да нет, – сказал я. – Там всего понемногу намешано.

– А мне нравится, – сказал Жора. – Па-па-па-пам!

Я медленно направился к столу. С минуту все сидели молча, слушая музыку.

– Вовка, а ты почему не наливаешь? – спросил Паша.

– А куда вы так торопитесь? – спросил я, опускаясь на скрипнувшую кровать. – Вот вы всё пьёте, пьёте… Что толку? Сопьётесь, мозги последние разрушите и помрёте в канаве.

– Так, – сказала Надя. – Это что у тебя с настроением?

– Да не хочу пить, – сказал я, разливая всем по половине кружки и замечая, что вторая бутылка закончилась. – Вечно вы меня уговариваете. Давай выпьем, потом давай ещё, потом давай скорей…

– Ну, не пей, – сказал Паша, – если не хочешь.

– Да понятно, что хочу, – ответил я. – Просто смысл какой?

– Ну, не во всём есть смысл, – сказал Паша. – Вот, к примеру, есть слово «индрикотерий». Какой в нём смысл?

– Насколько я помню, – сказала Надя, – индрикотерий – это такой большой древний носорог. Его скелет в палеонтологическом музее стоит.

– Ну, это да, – согласился Паша. – Но это не означает, что в слове есть смысл. Есть индрикотерий и есть слово. А смысла нет.

– Чего? – не поняла Надя.

– Я, кажется, понимаю, что Паша говорит, – сказал я. – Он имеет в виду, что абстрактная идея, порождённая словом, не совпадает с реальным объектом, которое этот объект обозначает.

– А ну, повтори, – сказал Паша. – Теперь я не понял.

– Ну, ты же сам говорил, что все слова вместе – это некоторая база знаний, – сказал я. – Она соответствует набору идей, которые существуют независимо от сознания человека. Эти идеи могут взаимодействовать, порождать другие. И среди них есть идея некоего индрикотерия. А сам индрикотерий об этом ни сном, ни духом. Стоит себе в палеонтологическом музее, веточки жуёт.

– Это же непорядок, – сказал Паша. – Надо же их того… Совместить!

– Как? – спросил Жора.

– Ща подумаем. Наливайте, а?

Я откупорил очередную бутылку.

– Ну, за растения, – сказал Паша.

– Почему за растения? – не понял Жора. – Ты цветы имеешь в виду?

– Нет, – ответил Паша. – Чтобы нашему абстрактному индрикотерию было что жевать.

Внезапно комната осветилась яркой вспышкой. Через пару секунд до нас донёсся раскат грома.

– О как ливануло, – сказал Паша.

Он встал и подошёл к окну. Все, словно сговорившись, последовали за ним.

На улице начался потоп. Непрерывный поток воды лил с неба так плотно, что даже остановку напротив было видно не очень хорошо. Люди бежали кто куда, прикрываясь зонтами, книжками, куртками, кусками плёнки и картона.

– Ой, смотрите! – сказал Паша. – Девушка упала.

– Эй, дайте мне посмотреть! – возмутился Жора из-за наших спин. Мы чуть расступились, позволив ему просунуть голову к окну. – Где девушка?

– Да всё, – сказал я. – Утонула. Шучу, шучу. Вон она. Встала уже.

– Вот интересно, – сказал Паша. – А почему до сих пор не додумались накрыть Москву одним большим куском рубероида? Неужели это так дорого?

– А представь, какая бы вонь была, – сказала Надя.

– Ну, если поставить в центре достаточно мощный вентилятор, – возразил Паша, – то можно было бы всю вонь выгнать за пределы Москвы.

– Если бы вентилятор был достаточно мощный, – сказал я, – то всех людей бы отсюда унесло.

– Размечтался, – сказала Надя. – Их просто так не выведешь. Они цепляться будут.

– А я люблю людей, – сказал Жора. – Они хорошенькие.

Опять наступила пауза. Мы вернулись за стол, и я разлил ещё.

– За дождь, – сказал я под звон кружек.

– За воду, – поправил Паша. – За идею воды и её воплощение.

– А зачем обязательно нужно, чтобы каждой идее соответствовало реальное воплощение? – спросила Надя. – Вот есть же, скажем, идея войны. А война никому не нужна.

– Нет, не согласен, – сказал я, опрокинув кружку в себя. – Если они периодически случаются, то кому-то нужны. Есть же, в конце концов, больные люди, жадные, или просто патологически жестокие, например. Есть такие, которым убивать нравится. А насчёт идей не уверен. Может быть, рано или поздно все воплощаются. Может, есть куча разных миров специально для этого. А может, и нет. Может, есть идеи нежизнеспособные типа одноногого осьминога.

– Это вполне реальная идея, – возразил Паша. – Если обычный осьминог попадёт под трамвай… Ну, под речной трамвай…

– Эх, – сказал Жора. – И что погодка такая пакостненькая? Я вот солнышко люблю.

– Кто же его не любит… – вздохнула Надя.

Я хотел выпить, но у меня в кружке оказалось пусто, так что пришлось снова разлить.

– Чёрт, – сказал я. – Опять бутылка кончилась.

– А это что за музычка? – спросил Жора. – Прикольная.

– Это из фильма «Люди-кошки», – ответил я. – Тема Айрин.

– Я не смотрел, – сказал Жора.

Мы снова сидели молча. Музыка мне нравилась. Инструменты подключались один за другим, создавая всё более насыщенную картину звуков. Фортепианная тема была лёгкой, приятной, и создавала в воображении образ девушки, которая идёт по улице. С Настасьей Кински из фильма девушка никак не была связана. Просто девушка. Я вдруг заметил, что рядом со мной сидит Надя, и она тоже в некотором роде… Мне почему-то стало неловко.