Жёлтая виолончель

– От Джорджа оно происходит, – насупился Жора. – Или от Георгия.

– А какая вообще разница, что от чего происходит? – спросил я. – С чего вы на эту тему заговорили?

– С чего? Не знаю, – сказал Паша, подняв бровь и мгновение пытаясь вспомнить. – Но тема интересная. У каждого слова есть история. А слово – это как мысль. Часть мысли. Мы же словами мысль выражаем. Получается, что совокупность слов – это как будто некий огромный интеллект, хранящийся в памяти цивилизации.

– А что это мы не пьём? – спросил Жора.

– А кто разливает-то? – спросил я.

– Ты вроде брался, – напомнил Паша.

– Ага, – согласился я. – Ладно.

Я разлил ещё по чуть-чуть. Чокнулись.

– За что? – спросил я.

– Да ты пей, там решим, – сказал Паша.

– Давайте за науку, – сказала Надя.

– Почему за науку? – не понял Жора.

– Ну, мы тут все учимся, – сказала Надя. – Типа будущие учёные.

Паша выпил, отломил кусочек батона и сказал:

– Я не учёный. То есть, не хочу я такой наукой заниматься, как сейчас.

– Это почему? – спросила Надя.

– Да глупости какие-то. Разогнали частицу, рассыпалась она, а они осколки рассматривают. Зачем?

– А как надо? – спросил я.

– А надо наоборот.

– Как наоборот? – уточнил я.

– Налей ещё. Сейчас соображу.

Я разлил остатки первой бутылки и убрал её под стол.

– За твёрдое тело, – сказал Паша.

– Ага, – кивнула Надя. – Которого в природе не существует.

– Почему не существует? – не понял Жора. – У нас в группе есть мальчик, так у него такое тело твёрдое…

– Фу, – сказал я. – К чему ты это…

– Потому не существует, – сказала Надя, – что они нам, по сути, только кажутся твёрдыми. Тела состоят из молекул, а те из атомов. Между атомами огромные расстояния. А атомы – это просто крошечное ядро и электроны, которые настолько малы по сравнению с окружающей пустотой, что ими можно было бы пренебречь, если бы не их свойства – масса, заряд. Да и сами эти частицы непонятно что, состоят из абстрактных кварков.

– Ну и что? – не понял Жора.

– Ну, я просто объясняю, что тела состоят либо из одной пустоты, либо из чего-то маленького и не совсем материального и большого количества пустоты. Дунь как следует – и всё рассыплется. Ладно, Паша. Ты-то что хотел сказать?

– Не помню, – сказал Паша. – Чего-то у меня кружка пустая.

Я откупорил вторую бутылку, почувствовав, что начал пьянеть. Штопор меня не слушался. Паша подставил мне свою кружку, подождал, пока я налью.

– За пустоту, – сказал он. – Твёрдую и одновременно пустую.

Мы выпили.

– Я вот что хотел сказать, – вспомнил Паша. – Не надо расщеплять атомы и изучать их свойства. Надо создавать материю самим. Вот хотим, чтобы была она такая – сделаем такой. Хотим – будет пустая. Хотим – будет твёрдая. Зачем уже готовую изучать? Надо свою делать.

– И как это? – не понял Жора.

– Ну, не знаю, как, – нахмурился Паша. – Пусть учёные думают. Их вон сколько.

– Ты сам кончил мехмат МГУ, – сказала Надя. – Ну, почти кончил. Тоже учёный, можно считать.

– Математика – наука об идеях, – сказал Паша. – Я чего хочешь могу придумать. А всякие физики пусть решают, как эту идею реальностью сделать.

– А давайте какую-нибудь музычку, что ли, включим, – сказал Жора. – У вас есть что-нибудь?

– На компьютере что-то было, – сказал я. – Сейчас.

– Я пока разолью ещё, не возражаешь? – спросил Паша, взяв в руки бутылку.

– Что-то ты гонишь, – сказала Надя. – Куда торопиться? Сырку вон пожуй.

– А я жевал уже, – сказал Паша.

Я встал возле шкафа, где справа, на откидывающейся полочке, приютился старенький грязный системный блок, а на нём – лупоглазенький четырнадцатидюймовый монитор на лучевой трубке. Включил. Сопровождаемый жалобным скрипом винта, начал грузиться Windows 95.

– Э, – сказал я, услышав звякающий звук. – Вы что же, и пьёте без меня?

– Ну, больно ты долго, – ответил Паша.

– Ладно…

На экране прорисовались иконки. Я ткнул мышкой в WinAmp, загрузил сохранённый плейлист, выбрал случайное воспроизведение. Заиграл первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром.

– Блин, – сказал Паша. – Опять ты эту муть поставил!

– Там только классика, что ли? – уточнила Надя.