Дети Духов. Часть 2

– Именно вы, де Эпи, и должны восстановить её, эту самую честь! – перебил Магистр – Именно вам великий комтур Рюст поручил держать Друговраг, и именно вы не справились с этой задачей! Отдали крепость и впустили салавов на земли ордена. Где они теперь бесчинствуют и захватывают замки, и даже города, к чему, кстати, и ваш погибший оруженосец причастен. Ещё и вышли из плена, дав странное обещание, не поднимать руки на салавов… Молчите! – снова прервал, попытавшегося было возразить, рыцаря. И уже спокойней приказал – Выберите наконец какая клятва вам дороже: данная салавскому воеводе или ордену Падшего? Отправляйтесь с ландкомтуром и попытайтесь искупить свою вину! – де Эпи прикусил побледневшие губы, сдерживая резкие слова, молча поклонился и вышел. А магистр тихо проговорил, обращаясь к ландкомтуру – справишься и, возможно, станешь следующим великим комтуром…

С седла коня Ночки, чуть покачиваясь, свешивался мешок. Выделанная кожа, вышитая бисером и золотыми нитями. Ветер, едущий рядом с хатун, всю дорогу поглядывал на него, и вот, только теперь, решился высказать:

– Многие поганы не поймут этого, а родичи хана Кирюка затаят злобу.

Ночка даже глазом не повела, однако ехавший чуть позади Тол Мун перевёл её молчание:

– Он сам согласился на это.

– Всё одно. Мёртвый поган, тем более хан, должен принадлежать степи, а не служить украшением…

Далее он не договорил, впереди показалось стойбище кромешей.

У юрты темника их ждали. Ночка ловко соскочила со своего коня, взмахнув вышитыми, с разрезами по бёдрам и сзади, доходящими до пят полами своего чёрного, прям как лицо, кафтана. Захватив мешок, прошла между двух костров и, перешагнув порог, вошла в юрту. За ней Тол Мун, более никого не пустили.

Плошки с огнями на стойках, роскошные ковры, лица полукругом. А впереди, в креслице, сам темник Дайчин. К нему-то Ночка и направилась, чуть не дойдя, потому как воины по бокам кресла темника подались вперёд, положив руки на клинки. С поклоном глубоким положила мешок к его ногам, развязав тесёмки приспустила ткань, и так же с поклоном поднялась, чуть отступив назад.

Тол Мун за её спиной, тут же молвил:

– Хатун Ночка, ханша левого и среднего когтя, приветствует в твоём лице повелителя кромешей Делхий-эзена и желает его покровительства и помощи, дабы подчинить ему и южный коготь, а также город Арах, которые прислуживают презренным визайцам. А в качестве залога своей верности, преподносит ему в дар голову своего мужа, хана Кирюка.

Дайчин, что до этого неотрывно смотрел на гостью, теперь, вытянув подбородок, издалека, стараясь не приближать лицо, заглянул в раскрытый мешок. И долго, внимательно, разглядывал подарок, цокая языком и произнося с одобрением и даже удивлением:

– Ты подтверждаешь слухи, что ходят о тебе, ты красива и смертельно опасна. Надо же, как искусно выделано и хорошо сохранено.

– Монахи из страны Мун владеют древним и тайным знанием – пояснил Тол.

Дайчин вопросительно повернул голову на лево.

– Это так, повелитель – согласно кивнул Гнол Мун, подтверждая эти слова.

– Что же ты молчал?! Какие головы просто так пропали?! Впредь тоже будешь делать такие, для меня… – и перевёл взор на хатун, она быстро ответила ему взглядом, однако недостаточно быстро, чтобы темник не успел не заметить, как до этого она смотрела ему по правую руку – Что, знакомое лицо? – и сам повернулся к Грому – Возьми. Ты преподнесёшь это Дэлхий-эзену. Я же вижу, как ты смотришь на Дочь неба, но за невесту нужен выкуп! – и с хитрецой взглянул на Ночку – А у тебя, «убийца» – намеренно, с явно выраженным недоверием выделив это слово – ещё будет возможность подарить головы врагов. В помощь тебе пойдёт Хуранд – один из тысячников встал и поклонился. А Дайчин пояснил с усмешкой – лучше поторопись, и покори всех поганов, а город разрушь до того, как повелитель Кромешей прибудет сюда со всей ордой. Иначе… – его взгляд снова упал на подарок в мешке, давая непрозрачный намёк о судьбе её прелестной головки.

Ночка нахмурилась недовольно, но послушно поклонилась. А слуга её перевёл:

– Когда вы вернётесь, Дэлхий-эзена будет ждать целая гора из черепов наших врагов – и добавил по салавски, специально для Грома – не держи её на морозе, княжич, но и в тепло не клади. Хорошо подходит прохлада, так она лучше сохранится…

Маленький отряд, в сопровождении Гнол Муна и нукеров, двигался по стойбищу в обратном направлении. На окраинах Ночка внимательно разглядывала жилища рабов, хотя, когда ехали сюда, не проявляла особого интереса. Возле одной из кузниц, вдруг остановила коня.

– Что-то не так? – поинтересовался Ветер.

– У хатун конь расковался – сообщил Тол Мун.

– Да нет, я только что проверял…

– Ты будешь спорить с госпожой? Говорят тебе, расковался, и нужно найти кузнеца!

– Ну ладно – Ветер пожал плечами, внимательно следя как раб-салав проверяет копыта лошади – без всякой охраны, и не бегут?! – покачал головой – И куда столько? У нас в колодки и на базар Араха.

– У Дэлхий-эзена большая армия, её надо обеспечивать – пояснил Гнол Мун – а в степи бежать некуда, голодно, холодно, и не спрячешься, всё одно догонят…

– Это да – натужно согласился Тол – вот если б небесная шаманка была, так и доведёт, и следы заметёт. До самого Алатырь-камня, а там корабли ещё остались…

– Ты Тол как был глупцом, так и остался – фыркнул Гнол – вот ещё, с чего это Дочь Неба будет рабам помогать?

Ночка слушала разговор, отметив про себя – «Тол, и советник Дайчина, оба из страны Мун, явно знают друг друга, и явно недолюбливают…» – а глазами следила за рабами, что тоже внимательно навострили уши – «Надеюсь они услышали и поняли то, что надо…».

Конечно, мечтая в детстве, Малина свою свадьбу совсем по-другому представляла. Что женихом её будет витязь, молодой и прекрасный, от безумной любви её выбравший, а не политического умысла ради. И возьмёт он её при свете дня, ничего не скрывая, перед духами и людьми. А не во тьме ночной, ото всех спрятавшись, по обряду двоебожному, словно тати какие. А празднество может и не такое роскошное, в большом дворце, да с присутствием самой Государыни, но весёлое и искреннее.

Она не стала задувать свечи и погружать, жарко натопленную и усыпанную подарками горницу, в полумрак, пытаясь хоть так сохранить свойственную светлым духам иллюзию честности и открытости. Смело скинула фату, летник, сапожки, стараясь при этом не глядеть на своего жениха, который к окошку отвернулся и даже кафтан ещё не снял, стоит смирно, губы кусает да тайно переданную записку теребит. Впрочем, Малина догадывалась от кого, и даже примерно знала, о чём в ней написано. Быстренько забралась на широкую кровать с задранным балдахином, и выпрямилась, выражая послушание и готовность.

Не смотря на духоту, по обнажённому телу прошла дрожь – «Да чего уж теперь-то? Будь что будет…» – сжав кулачки и прикрыв глаза, попробовала себя успокоить. Ведь от тех детских фантазий давно уж избавилась. Ещё когда господин Всезнай, увидав её знак, на службу предложил пойти, предупредив, что тогда не будет у неё желаний своих, а токмо служение Государству. Правда они с Государыней её в жёны княжичу Грому прочили поначалу, которого Малина и не знала-то толком. Так что всё по-честному, тем более что и этого жениха она сама из списка выбрала. Протёрла выкатившуюся слезу – «Ну чего он там возится так долго?» – вроде шорох какой-то? Открыла глаза, приподняла голову, вглядываясь в полумрак, по сторонам непонимающе покрутила. А в горнице-то и нет никого – «Сбежал?! Фух ты!» – вздохнула облегчённо, снова прикрывая глаза, да расслабленно откинулась, улыбнувшись – «Думала уж и не решится…»

Внезапно снова распахнула глаза, когда уже во сне почувствовала, как что-то изменилось. Тьма. Все свечи потухли одновременно. Будто дух зимы, уже во всю накрывающий землю, ненароком забрёл в светёлку и, взгрустнув от такой брачной ночи, тяжко вздохнул. Заодно и сковав тело девушки, да не морозом, а жутью странной, чужой, потусторонней, так что не пальцем пошевелить, ни вздохнуть во всю грудь. А по коже обнажённой, вдруг чьи-то ладони пошли, шелковистые, успокаивающие, от самых ног и до лица. И тело чьё-то прижалось согревая, голое, ласковое, так что в голове совсем помутилось. И чьи-то губы мягко касаются, да целуют вкусно. Тут то и рассеялся мрак. Показалось будто образы духов разных, светятся, парят вокруг, да к ней липнут, трогают приятно везде, и прямо внутрь проникают, саму душу мило щекочут. Такое блаженство дарят, что тело, от удовольствия сведённое, выгибается непослушно и стон сам собой наружу рвётся. А перед глазами вдруг взор знакомый, серый, льдистый, насмешливо-строгий. И голос женский, коему подчинятся она обязана, но не такой как обычно, а нежный, притягательный, прошептал:

– Раздели со мной замыслы… Служи Государству нашему… Почувствуй силу духов моих…

А в это время, в горнице одной из знатных гостиниц Слава, что недалеко от Большого дворца, и потому принимающую лишь самых знатных постояльцев, ну или хотя бы достаточно богатых для того, чтобы иметь удовольствие общаться с благородным сословием, сплелись два мужских тела.

– Ты какой-то неутомимый сегодня – проговорил один, беря с пола кубок с вином и, согнув одну ногу коленом вверх, устало откинулся спиной на подушку – а тебе ещё молодую жену ублажать.

– Ненавижу её! – сразу вскинулся второй – Мучить буду, изводить по-всякому.

– Несчастная княжна – усмехнулся Диорат, попивая винцо – слыхал, родители её во время колосожания погибли, княжество Государыня отобрала, вместо этого себе служить заставила, да ещё за такого извращенца как ты замуж выдала. К тому ж двоебожника. Чем же бедняжка так перед богами провинилась?

– Вот как раз именно тем, что так верно служит ей. Будто отказаться не могла… – промямлил Нежин, смущённо положив ладонь на устало вздымающуюся грудь дружка – сама виновата.

– А ты сам будто не мог отказаться?

– Как?! Ты же знаешь, на меня родичи насели… Не посмотрели даже, что она язычница и что слухи о её соблазнениях и разврате при дворе всякие ходят… – его губы чуть прикасались, подбирая терпкие, сладко-солёные капли, от пролитого вина и пота, а рука скользнула по гладкому, совершенному торсу ниже, лаская промежность – Так породниться хотят, да на должность посла устроить… А Государыня небось убить меня хочет, приказала, как реки льдом станут, в Арах отправляться, а оттуда зимнем морем в Визай… Тут уж либо поганы горло перережут, или в ледяной буре потопнешь… Ну ничего, коль живым доберусь, такое ей посольство устрою! Тебе только верно служить буду… – губы уже дошли до живота, солнечного сплетения, с золотым символом какого-то божества – Даже Двоебога предам, и вашим, визайским богам, поклоняться стану… – и не останавливаясь на этом, пошли ещё ниже – Тебя только люблю…

– Не советую – снисходительно улыбнулся Диорат – наши боги своенравны, честолюбивы и со странным чувством юмора. Ты не знаешь какой из них тебя выберет, а их покровительство чаще приносит совсем не то, что ты бы желал.

– Давай сбежим?! – целуя в уд – Я выполню любое твоё желание… – беря его в рот.

– Нет у меня никаких желаний – равнодушно произнёс Диорат, выливая себе остатки вина – я пустой как этот кувшин – и действительно, его ствол, не смотря на все старания Нежина, в этот раз никак не желал подниматься, и грустно плюхнулся на бок, как только тот его отпустил – возвращаться тебе надо, как бы кто не прознал…

И опять глаза Малины приоткрылись. Сонные, ещё толком в сознание не пришедшие, щурящиеся от раннего света, что уже в окошко пробивается. По телу истома приятная. И что-то не так?! Ну да, духи эти ночные! Видения странные! Государыни слова!!! Вспомнила, вскочила, тут же к зеркалу подскочила, вертясь да внимательно вглядываясь в поисках знаков духов, что налипли в ночи. Но вроде всё нормально. Молодая упругая кожа, чистая и гладкая. Как обычно лишь двумя духами отмечена, звезда родовая на лобке, да ягодка в ветвях на левой груди. Сзади ещё посмотреть…

За этом занятием, в нелепой позе, и застал её муж новоявленный, Нежин Дэнец. По обнажённому телу жены равнодушным взглядом скользнул, на отражавшейся в зеркале, миленькой, зардевшейся от смущения попе, взгляд задержал – «Всё одно у меня ягодицы красивее» – решил. Да из кучи подарков новый узорный клинок вынул. Снова к испуганной девушке повернулся:

– Кровь на постель капнуть… Дабы позора не было… – пояснил.

Малина согласно кивнула – «Пожалуй так и правда лучше всего будет».

Одинокий рыцарь в натёртом доспехами стёганном камзоле, ведя гружённую позвякивающим мешком лошадь в поводу, спустился в овраг по узкой, крутой и заснеженной тропке. Он хорошо знал эту место, не зря столько времени провёл на границе. Здесь Катанка усмиряла свой нрав, и воды текли так медленно, что кое-где возле берега покрылись ледком. Пришлось потерпеть, переходя в брод голыми ногами, да и лошадь совсем неохотно ступала в холодную воду. На той стороне, выбравшись, поприседал несколько раз, разминая занемевшие колени и ступни. Костёр разжигать не решился, прямо так, на мокрые ноги, напялил шерстяные брэ, узкие шоссы и кожаные чоботы. Зато согрелся, вновь взбираясь в гору, аж в пот кинуло. Оказавшись наверху, облегчённо вздохнул, проверил снаряжение, припас, сбрую, сложенные в мешок доспехи с торчащей рукояткой меча, там же и плащ. Затем, не давая ни себе ни лошади передохнуть, вскочил в седло, пустив её рысью по уводящей в сторону тропинке.

Уже через двое суток он вышел к, покрытому первым тонким льдом, озеру, чуть припорошенному сметённым в барханы снегом. А на другом берегу этого открытого и пустынного пространства, виднелись массивные башни взятого в осаду Порыжа.