Раны, нанесенные в детстве

…Когда Семён начал профессионально заниматься бегом, у его утра вновь появился свой, особенный запах. Он ставал в шесть утра, надевал теплый костюм, поверх костюма накидывал еще один – тонкий, ветрозащитный. Напяливал на голову теплую (двойную) шапочку, втискивался в теплые варежки: к утренней тренировке готов!

Выходил на улицу, сразу начинал бежать....

Ранее утро легкоатлета-средневика зимой пахло свежевыпавшим снегом, дымом многочисленных колыванских кочегарок, солярочным выхлопом одинокого трактора, пробивающего дорогу через выпавший за ночь снег; летом ветерок раннего утра приносил откуда-то с далеких полей запах сырых лугов, болот и аромат влажного утреннего тумана, поднявшегося от реки Чаус…

…В большом городе у утра, как правило, нет какого-то своего, особенного запаха, присущего отдаленной деревне или, например, воинской казарме. Во всяком случае, Семён Аркадьевич его не замечал.

Но после того, как педагог подал заявление об увольнении, у его утра неожиданно появился запах.

Нельзя сказать, что этот запах был приятным; скорее наоборот.

Это был запах аммиака. Большой серый кот, подобранный супругой Семёна Аркадьевича зимой, на улице, с обмороженными лапами и переломанными ребрами, ходил "на горшок", что есть – в большой коричневый лоток, наполненный кошачьим наполнителем – аккурат под утро. К тому моменту, когда на прикроватной тумбочке возле уха педагога начинал пиликать старый и надёжный телефон, в силу сложившейся многолетней привычки используемый Семёном в качестве будильника, серый британец успевал сделать все свои "дела" и поскольку животное было довольно старым, как сказал в ветеринарной поликлинике "доктор Айболит" – Илья Николаевич – лет десяти – двенадцати, сила запаха вполне соответствовала возрасту кота.

Британец жил в коттедже Семёна Аркадьевича уже около девяти месяцев, давно освоился, с удовольствием гонял по этажам дома других представителей кошачьего племени – кота Мурзика и кошку Мусю, однако Семён Аркадьевич ранее не замечал, что аммиак кошачьей мочи может так сильно влиять на утренний запах его жилища.

Очевидно, с изменением внутреннего состояния педагога изменилось и его восприятие окружающей реальность.

Например, повысилась чувствительность к резким и неприятным запахом.

И это было даже забавно…

Проблема решалась, несомненно, очень просто – с технической стороны, разумеется. Но была и морально-этическая сторона "проблемы" – чтобы дом не провонял кошачьими экскрементами, кому-то из семьи нужно было каждое утро вычищать лотки "британца".

Первой мыслью Семёна было – свалить уборку "ароматного" утреннего лотка на жену. В конце концом это именно она притащила с улицы в дом престарелого "британца". Серый "хулиган" отличался скверных характером, шипел на хозяина дома, иногда норовил зацепить большими когтями, венчающим большие серые лапы; иной раз

это ему удавалось.

Реакция у "старика" была намного лучше, чем у возрастного преподавателя физкультуры; а когти у него были очень острыми. Признавал же котяра в своем новом обиталище только одного человека – супругу Семёна Аркадьевича.

Все решила случайность, крохотная деталь.

Протирая от пыли свадебный альбом, Семён нечаянно раскрыл его на первой странице, с единственной фотографией. Он и Ирина обменивались кольцами на свадебной церемонии. Супруга была в белом платье и фате, он – в новом, намеренно купленном для свадьбы – дефицитном – классическом мужском костюме красивого тёмно-серого цвета. Костюм тот был куплен в свадебном салоне, "по талону", а сам "талон" – яркая открытка -приглашение до сих пор хранился в архиве семьи как важная реликвия из их молодости; периода, когда и семьи-то ещё не было.

Семён посмотрел на фотографию и с иронией поинтересовался у самого себя: – "Как ты думаешь, если бы ты в тот день сказал своей невесте, что через тридцать пять лет она подберёт кота, который будет очень аммиачно ходить в лоток, а ты будешь требовать от неё, чтобы она лично убирала кошачьи "дела" за своим "британцем", потому что ты брезгуешь, она пошла бы за тебя замуж?

В конце концов я всегда выполнял в доме самую грязную и самую тяжелую работу. – думал Семён Аркадьевич. – Всё время, пока в доме живут кошки и коты, убирал за ними, не обращая внимания ни на запахи, ни на содержимое… С какой стати что-то должно измениться сейчас? Только потому, что у кого-то сильно обострилось обоняние?" – Педагог хмыкнул. Для него ответ был очевиден.....

…Аммиачное утро сменил запах школьного спортзала. Энергичная и пробивная директор в прошедшем году нашла-таки денег на дорогущий ремонт зала. В спортзале поменяли пол, покрыли его лаком, побелили стены, оборудовали новые раздевали, "кандейку" и помещения для хранения инвентаря, повесили новые щиты из тонкого и ломкого китайского пластика, поменяли электропроводку и световые приборы.

Спортзал стал настоящим произведением строительного искусства.

И он, разумеется, очень нравился Семёну Аркадьевичу. Шесть лет назад, когда педагог впервые перешагнул его порог, о подобном зале он даже и не мечтал.

После ремонта прошло всего несколько месяцев и в спортивном помещении, особенно по утрам, всё ещё витал тонкий запах ремонта – лака, прежде всего.

Заниматься в таком зале детям было в удовольствие.

И не только детям....

…Семён Аркадьевич открыл раздевалки для очередного класса, прошел в свой "кабинет" – крохотную "кандейку" в которой он переодевался и хранил кое-какой инвентарь. Здесь же стоял стол, на котором он заполнял журналы, и чайник, без которого педагог уже не представлял себе работу.

В кабинетик физрука заглянул Кирилл Фурсов. Он открыл дверь, заслонил собой весь проем. Педагог посмотрел на него снизу вверх, встретился глазами.

– Вы правда уходите? – лицо центрового и капитана баскетбольной команды выражало искреннюю печаль.

– Правда! – выдохнул Семён.

– А что случилось?

Педагог кратко рассказал.

Кирилл помрачнел еще сильнее. Он хорошо знал характер своего наставника и понимал, что просто так тренер своими заявления разбрасываться не станет.

– А как мы без Вас? – разочарованию двухметрового центрового не было предела. Семён отвернулся, пожал плечами.

Кирилл растворился за дверью....

Фурсов Кирилл был его самым любимым учеником.

И пожалуй – самым выстраданным.

Кирилл был классическим типом упрямого мальчишки, на которого смело можно прицеплять бейдж с надписью "Неподдающийся".

Он вообще в школе такой – не уговариваемый и не убеждаемый – был один.

История восхождения к вершинам спортивного мастерства паренька по имени Кирилл с запоминающейся и хорошо известной каждому советскому человеку фамилией "Фурсов" началась в пятом классе.

Класс, в котором учился большой и неуклюжий мальчик по имени Кирилл обозначался литерой "Б". Сложно было сказать, чем руководствовались педагоги и директор школы, "разбрасывая" учеников после окончания начальной школы по трем классам, но то, что в этом алгоритме не было спортивной составляющей, Семён Аркадьевич убедился очень скоро.

Почти всех хулиганов, плохо ладящих со школьной дисциплиной, собрали в пятом "В". Оставшихся – более-менее нормальных обучающихся в плане усердия и дисциплины – распределили примерно поровну между двумя другими школьными коллективами.

Самая строгая и требовательная классная руководитель досталась, естественно, пятому "А".

Кириллу и его одноклассникам повезло больше – пятый "Б" определили пожалуй, самому тихому и скромному педагогу школы, учителю рисования, ой – изобразительного искусства, конечно же, – Шаминой Наталье Владимировне. Всё, что положено делать классному руководителю, она выполняла просто и тихо, без крика и надрыва.... Дети учились хорошо, дисциплину нарушали крайне редко. Класс Натальи Владимировны быстро стал самым спокойным классом своего потока.

Физическую культуру Кирилл Фурсов не любил. Огромный, медлительный, спокойный, отчасти даже – меланхоличный, он приходил на уроки физической культуры и выполнял ровно столько, сколько требовал от него преподаватель. И ни на йоту больше!

Хотя его потенциал как игрока для Семёна Аркадьевича был очевиден. Кирилл был рожден для баскетбола. Во-первых, Фурсов очень быстро рос. Как в высоту, так и в ширину. Во-вторых, он был левша, а для баскетболиста это несомненное преимущество. Ну, а в-третьих, он был очень неглуп, с самого начала обучения "читал игру" настолько зрело, что, казалось, он вечерами с фонариком под одеялом читает учебники по теории игры в баскетбол, как когда-то сам Семён читал свой любимый журнал "Наука и жизнь".

Мать тогда установила всем детям строгий режим: отбой в девять, ноль, ноль, и не секундой позже. Спать так рано, как правило, не хотелось и Сёмка приспособился обходить запреты родительницы, спрятав под подушку толстый ежемесячник и блестящий "китайский" фонарик с двумя круглыми батарейками…

Но все попытки Семёна соединить несоединимое – баскетбол и Кирилла, проваливались, едва начавшись.

Все просьбы физрука прийти на тренировку по баскетболу пятиклассник Фурсов просто "игнорил". К его чести, он не лгал, не изворачивался, не обещал приходить. Просто отвечал: "Мне это не интересно"! – И уходил, давая понять, что разговор на эту тему для него закончен.

Семен Аркадьевич, с позиции своего огромного педагогического и житейского опыта понимая, насколько ценным может быть обретение Фурсова для школы как игрока, начинал тихо закипать..... Он уходил в свою "каморку папы Карло", тихо материл упрямого пятиклассника.

В очередной раз "выпустив пар", Семён Аркадьевич решил, что "проблему Фурсова" с наскока не взять; чтобы парень полюбил баскетбол, придется прибегнуть к проверенной временем методике.