Дополнения

Девушки нехотя отпустили своего повелителя, они не ревновали его друг к другу, а к этому стройному сирийцу… подавно.

А Закхей вывел своё божество на солнечную поляну. Аввос заметил, что этой тропой он, как ни странно, никогда не ходил.

– Куда ведёт это дорожка? – спросил он.

– Сюда! – помедлив, ответил Закхей, вздохнул и обернулся.

И вдруг Аввос увидел ярчайшие облака из маленьких белых, голубых, фиолетовых и ярко-синих соцветий на пышных кустах. Они источали приятный запах ванили, они тянули к себе и буквально разбрызгивали какую-то тёплую энергию. Вся здешняя атмосфера из солнца, цвета и аромата сразила Аввоса, и он испытал восторг более сильный, чем могли дать большинство воскрешённых им. Ни краски их платьев, ни их запах…

– Это гелиотропы. Я ухаживал за ними сам. Поливал, следил, чтоб не усыхали молодые побеги, и обрывал листья с чёрными пятнами. – Заговорил Закхей. – Говорят, эти цветы защищают от злых сил и от воров. – Затем он подошёл сбоку и положил руку на плечо поражённого Аввоса, который стоял и любовался чудесным зрелищем, но вдруг очнулся и скинул руку.

– У тебя красивая оранжерея, я, скорее всего, приду сюда снова. И хоть я благодарен, что ты показал мне её, я не перестану смеяться над тобой. – И он сделал вид, что хочет уйти. Однако, я думаю, это далось бы ему с трудом.

– Подожди, я не рассказал самого главного. Гелиотроп поворачивает свои цветки вслед за солнцем и, питаясь его светом, он дарит свет людям. – Закхей, склонив голову, помолчал. – Ещё он помогает разобраться в отношениях. Бывшие друзья, бывшие любовники, родители с детьми… все, кто дорожит своими воспоминаниями, сажают у себя дома куст гелиотропа, и он распутывает все недопонимания, недомолвки…

– И что?! Что ты хочешь?! – пафосно потряс руками Аввос.

– Наши отношения такие сложные и запутанные.

– У нас нет отношений, козерог, аметист.

– Почему ты никогда не зовёшь меня по имени?

– Потому что мне неприятно твоё имя.

– Пусть так. Пусть так. Но тогда… тогда, если ты не хочешь понимать наши отношения, – вспыхнул и покраснел Закхей, – пусть эти цветы помогут тебе понять отношения с самим собой! Только полюбуйся немного ими. Вдохни их запах!

Как не был Аввос упёрт, цветики, которых он раньше не видел в своём уединении, заинтересовали его. Но сейчас, пусть это и странно, я вынужден принять сторону Закхея, потому что мне кажется, я понял его слова лучше, чем он сам. Прошу, не удивляйтесь. Наша история происходит не в содомские времена, но ведь любой человек может быть по-своему отчаянно прав, а другой может эту его правду поддержать. Итак, начнём. В мыслях Закхея вертелось примерно следующее: «Аввос, в какой-то момент ты попал совершенно в другую среду, которой ты быстро и без оглядки отдался. С радостью изменил в себе всё, будто старое было мусором. А ведь так может продолжаться без конца. Человек, который не вспоминает себя прежнего без улыбки и без сожаления о том, что такого больше не будет, и такого с ним не повторится, глуп и неинтересен. Когда же ты, наконец, определишь, каков твой стержень? Нанизывать же на него ты имеешь право всё, что угодно: события, талант, девушек».

И тогда из солнечных гелиотропов вышел другой Аввос. Тот, который не обладал даром, который работал в поте лица и иногда общался с незнакомыми неинтересными людьми. Посмотрите, как они похожи! Вглядитесь, это же совершенно разные люди. И они уставились друг на друга и не понравились друг другу. Но тоска по чему-то близкому, но несбывшемуся уже покорила их – самая жадная и наглая тоска.

«У меня дар и свобода!» – сказал один. «У меня дом и спокойная старость!» – сказал другой. «Что такое дом, если ты умрёшь никем?» – спросил один. «Что такое свобода, если ты ничего не делаешь?» – спросил другой.

«Я делаю очень много, я воскрешаю людей».

«Я умру никем, но меня похоронят мои дети».

«Они тоже никто».

«Те, кого ты воскресил, – никто!»

И, может быть, это говорили не они сами. Даже, скорее всего, это говорила та самая тоска по тому, чего не было – не будем о ней забывать. Оба эти Аввоса хороши, оба они многое умеют, но вся беда в том, что они не одновременны. Каждый догадывается, что тем другим ему не бывать, но такое было возможно. И сейчас это их святая обязанность: высказать вслух свою тоску, их общие космические ошибки и одиночество.

Аввосу стало дурно. Ноги подкосились. Увидевший это Закхей зажал рот рукой и от страха за своё божество даже не подумал подхватить его. Аввос упал, и складки его одежд распластались по всей поляне. Несчастный содомит пожалел, что привёл его сюда, он совсем на такое не рассчитывал. Что же теперь делать? Иди, найди Илиодора! Уж он придумает что-нибудь!

И Закхей со всех ног кинулся прочь. Я специально отослал его. Пусть каждый из них побудут теперь один. К тому же с Аввосом ничего страшного не случилось. Может переутомление, или у него такая форма аллергии на пыльцу милых гелиотропов. Сейчас он очнётся.

И вот он пришёл в себя и покинул лужайку с гелиотропами. Но к девушкам он не пошёл. Аввос спрятался под раскидистым деревом у того самого маленького прудика. Как будто отлегло; наваждение, вызванное разговором с другим сами собой, рассеивалось; как будто стало легче. Как хорошо, что и разбережённой душе доступно маленькое счастье в успокоении от печалей. Подул ветерок. Солнце показалось из-за расступившихся веток и на мгновение ослепило Аввоса. Он недовольно зажмурился и встал. Момент счастья был упущен. И получилось, что от света, света прямо в глаза стало почему-то холодно на душе.

«Аввос! Аввос!» – это взволнованный Илиодор ищет своего друга.

– Аввос! Вот ты где! Этот Закхей мне всё рассказал. Я сначала не поверил ему, но потом я тебя нигде не увидел и испугался.

Но Аввос ничего не ответил. Следующие несколько дней он тоже был несловоохотливым. Волновались даже девушки. Они подходили к нему, пробовали целовать, петь ему, а он отстранял их, пожимая плечами. Ночами ему начали сниться сны. Они ненадолго приносили какие-то эмоции. Мы-то можем (и то лишь отчасти) догадаться, почему поведение Аввоса так переменилось. А бедный духом Илиодор? Он покоя себе не находил. А несчастный телом Закхей? Кстати, его с тех пор никто не видел. Он где-то совсем затаился.

Наконец, Илиодору показалось, что терпеть этого больше нельзя:

– Аввос, почему у тебя испортилось настроение? Девушки тоже места себе не находят. Они разбрасывают свои тряпки где попало и почти выпили всё вино. – Но это не произвело никакого впечатления. Тогда Илиодор продолжил: – Со дня на день принесут новую девушку. Ты должен быть бодрым и сильным!

– Скажи, а ты никогда не задумывался, кто приносит их сюда?

То, что Аввос заговорил, уже было хорошо, однако, не этого хотел услышать Илиодор.

– Ну, наверно, их родители, те, что слышали о тебе и твоём даре…

– А почему они потом не возвращаются за ними?

Илиодор замешкался, но тут же улыбнулся и прыснул:

– Ах, Аввос! Я, кажется, понял! Ты был поэтом, а теперь ты стал философом. Ты задумался всего лишь о смысле жизни!

Аввос впервые так гневно зыркнул на товарища, что тот обязательно испугался, если бы их не отвлекла подбежавшая растерянная девушка – похоже, она была гречанкой.

– Несут! – Только и сказала она.

Аввос тут же подскочил на ноги, но пыл его резко угас.

– Пойдём! Быстрее! Разве можно опаздывать! – подталкивал Илиодор. И гречанка (или это была фригийка) глядела на него в надежде, что он заставит Аввоса поторопиться, и непоправимого не произойдёт.

Наконец Аввос собрался с мыслями и двинулся в путь. Когда он проходил мимо девушек, среди этих пьяных, развратных и ленивых тел, то представлял, как здесь появляется легионер и рубит и протыкает их насквозь своим копьём, бьёт прямо кулаком по бестолковым лицам.

Илиодор довёл друга к месту встречи процессии. Люди в чёрных хламидах были уже почти на месте, раздражая своим медленным шагом.

Аввос стоял и вдруг осознал, что считает этих людей: первый, второй, третий… Он не знал, сколько их, разве это было важно? Четвёртый, пятый… Но не мог остановиться. Затем первый, третий, пятый и все нечётные подняли новое тело, а второй и вместе с ним чётные продолжили держать носилки. Всегда ли так было, или они каждый раз договариваются? Между тем тело уже лежало на гладкой плите. Аввос стоял. Он должен что-то сделать? Да, подойди и положи руку ей на живот, ну же. Он, кажется, забыл. Илиодор, подскажи ему положить руку на живот. А нет, он вспомнил. Он подошёл. «Идите отсюда!» – и от этого ужасающего голоса, я просто уверен, у людей в масках не могло не замереть сердце. Они ушли. Илиодор как всегда было двинулся к Аввосу, но тот, не дождавшись товарища, одним рывком скинул пелену с умершей.

Как она была прекрасна! Аввос от удивления забыл дышать. Непревзойдённа! Даже в своей мёртвой красоте она просто изумительна, и именно поэтому всё было так отвратительно и мерзко.

– Аввос! Что случилось?

– Смотри, Илиодор, тебе не кажется, что она самая красивая?

– Да, она хороша. Может даже лучше многих других.

– Я мог бы встретить её на улице в обычный день. Или она могла бы быть дочерью моего соседа. Если бы я ходил по улицам, и если бы у меня был сосед. Я бы влюбился в неё и взял бы её в жёны. Мы прожили бы долгую жизнь. Долгую, скучную жизнь с ней одной, как ты думаешь?

– Но ты же сам говорил: общение с незнакомцами, работа изо дня в день…

– Мало ли что я говорил. – Губы Аввоса еле двигались. – Я же вижу. Я сразу увидел в ней, что именно она была бы той, из-за которой можно терпеть жизнь, над которой я смеялся прежде.