«И вы, моря…». Amers

***
«О, заботливая Мать примет и знаков, содрогнись! Да так, чтоб все смогли увидеть: белы ли первобрачные простыни наши!? Неумолимо грозное море под фатою невесты, о, море, чреватое всеми заботливыми матерями, отстирывающими простыни своих дочерей, сорванные с высоких кроватей, на которых и сами они стали женами или любовницами!… Та вечная вражда, [словно надзиратель со своею ферулою] стоящая за нашими отношениями, любить нас не отучит. Как разбегаются ребяческие стада разнообразных монстров, едва завидев маску твою! Мы принадлежим к иной касте: к тем, которые говорят с камнем, поднятым с места действия драмы: мы способны созерцать [всё] то, что совершается жестокостью и силой, чрева принадлежащих нам дурнушек не орошая семенем своим.

«В тревоге и смущении нам по-душе видеть тебя сим Королевским Станом, по которому несутся на выгул покрытые золотом белые гончии несчастья. В пылу вожделения мы желаем видеть тебя полем чёрных маков, в которое молния вонзает свои вилы. И нас влечёт к тебе не знающая стыда страсть, и от творений твоих, грезя, зачнём.

«И вот ты перестало быть для нас настенным изображением [действующих лиц драмы], или шитьем, украшающим одеяния жрецов, но, ? от стайки рождённых тобою мальков до собравшейся на берегах твоих толпы рождённого тобою народа, ? [стало] величайшею розой альянса и величайшим иерархическим древом, подобным тому древу искупления, которое чернеет на скрещении [заросших] дорог былых нашествий:

«В люльке ветвей качается мёртвое дитя среди отливающих золотом фляг и обломков мечей или жезлов, среди почерневших глиняных эффигий, соломенных шевелюр, убранных в косички, и ветвящихся красных кораллов, ? там, где смешались жертвоприношения данников с трофейными доспехами цезарей

«Иные узрели лик твой полyденный, который внезапно озарило наводящее ужас величие патриарха. И воин, идущий на смерть в грезимом тобою, облачается, набив рот черным виноградом, в доспехи твои. И блеск твоих волн ? в шёлке обнаженного меча и в ослеплении дня,

«И привкус твой ? в священном хлебе и в слиянном теле всех посвящаемых в тайны женщин. «Ты мне откроешь династий своих скрижали», ? восклицает герой, ищущий подтверждения своих притязаний на престол. И тот, [другой], недугом снедаемый, который входит в море: «Я возьму у тебя документы, удостоверяющие мою национальность.»

«Достойно хвалим и лик твой, Чужестранка, когда, ? с первым млеком разбуженной денницы, словно ледком подёрнутым зелёными перламутрами, ? на древних, нависших над волнами дорогах, по которым отправлялись в изгнание Короли, некий поворот истории ввергает нас, ? промеж двух скалистых Голов, ? в эту немую процедуру опознания ничем не связанных вод.

«(Разрыв! Наконец-то! Разрыв с тем, что говорят нам наши земные глаза и слово речённое, ? промеж двух скалистых Голов, ? касательно ретрибуции жемчугом и тех трагических отплытий, которые мы, облачённые в отливающую серебром парчу, вынуждены были совершить.. Корабли, высотой в полнеба из-за нагруженных на них бессмертных творений из мрамора, взметнувших свои крыла, и, за ними следом ? из чёрной бронзы; о! А ещё загружают всю золотую посуду, на которой оставил свои отметины пуансон наших предков, а также ? изрядное количество предметов, могущих быть обращенными в звонкую монету в созвездии тунца или возничего!)»

***
«Мы отступаем ? такие плоть от плоти твои, земля, такие привязанные к этим берегам, такие причастные [ко всему] … И если нам, рождением обиженным, надлежит и дальше, до порта прибытия, вести за собой эту привязанную к нам обиду, пускай подхватит нас толпа и вынесет мощным потоком туда, где начинаются новые, ещё непокоренные дороги.

«Этим вечером причастимся мы соли аттической [разыгрываемой нами] драмы, навестим море, меняющее диалект в каждом граде Империи и то [другое] море, стражу свою несущее у других врат, то самое, которое и в нас несет свою стражу и держит нас в изумлении!

«Почесть и Море! Раскол Великих! Лучащееся мученье [прикованного] на траверзе Века… Твой коготь ещё там, в нашем боку? Мы разгадали тебя, шифр богов! Мы пройдём по твоим, венценосный, следам! Тройные ряды штурмующих берега расцветающих пенных полчищ и эта дымка посвящения на водах,

«Подобно тому как, к высоким насыпным дорогам, словно нанесенным широкими белыми штрихами по склону скалистых полуостровов, к тем земляным площадкам, по которым прохаживались Короли, [обозревая с высоты родные гавани и готовые к отплытию корабли] подступают тройные ряды расцветших алоэ, как некие магические знаки, и взрываются вековые цветоножки в празднуемых со всею торжественностью предвечериях!..»

Примечания

…И ветер вдаль загонными Лесами уносит мёртвое перо, овеянное славой: <…> Le vent soul?ve aux Parcs de chasse la plume morte d’un grand nom <…> Загонные Леса ? от Загона, т.е. участка угодий, на котором проводят облавную охоту (см. Словарь охотничьих терминов). В оригинале букв. «Парки охотничьи» (возможно имеются ввиду королевские охотничьи угодья: на это указывает и «перо, овеянное славой» ? букв. «перо… [оставшееся] от имени высокого» …la plume morte d’un grand nom).

***

…среди почерневших глиняных эффигий ? у Сен-Жон Перса: <…> parmi les effigies d’argile noire <…> Эффигии (лат. Effigies) ? ваяние из камня или дерева, изображающее умершего, скульптурное надгробие.

…на которой оставил свои отметины пуансон наших предков: <…> au poin?on de nos p?res <…> Пуансон (фр. poin?on) или патрица ? штемпель для чеканки выпуклых метал. изделий, а также инструмент гравировщика, клеймо, метчик, чекан.

…могущих быть обращенными в звонкую монету в созвездии тунца или возничего ? в оригинале: <…> et tant d’esp?ces monnayables, au signe du thon ou de l’aurige <…> Загадочное созвездие Тунца (фр. thon, лат. Thunnus), очевидно, шутка автора. Букв. «в знаке тунца или возничего».

***

…Почесть и Море! Раскол Великих! Лучащееся мученье [прикованного] на траверзе Века ? у Сен-Жон Перса: <…> Honneur et Mer! Schisme des Grands! Dеchirement radieux par le travers du Si?cle… <…> Здесь, вероятно, отсылка к мифу о Прометее (?????????, др.-греч., «предусмотрительный», «осторожный»), рассказанному Гесиодом[30 - Теогония, 521 и далее].

V. Речь была Женщиной, слагающей стихи

Речь была Женщиной, слагающей стихи:

«Горечь, о, милость! Где ныне благовоний дым?… Поелику маковое семя брошено в землю, к тебе, напоследок, обращаемся, бессонное Море живущих! Ибо для нас ты ? нечто бессонное и опасное, словно залетевшее под сквозной полог насекомое. И глаголем: мы видели его ? Море исполненное женщин, [кои были] прекраснее [отпущенной на волю] погибели. И знаем отныне, что только ты величаемо есть и хвально,

«О, Море, растущее в наших грёзах, словно не имеющее предела поношенье, словно непристойность священная, о, ты, давящее на высокие стены нашего детства, раздувшись словно срамная опухоль и ниспосланная свыше болезнь!

«Незаживающая язва в нашем боку ? словно печать вольноотпущенника, любовь, устами коснувшаяся раны ? словно кровь богов. Любовь! Любовь бога сродни инвективе, когтищи, в женской плоти нашей блуждавшие и рожденные разумом сонмы летучие на непрерывности зыблемых вод… Ты истерзаешь, кротость,

«До той притворной стыдливости души, которая рождается в неестественных наклонах шеи и на арке плотно сжатых губ с обращенными долу уголками ? эта болезнь поражает сердце женщин, словно пожар [расцветших] алоэ, словно пресыщенность богача, окруженного мраморными изваяньями, мурринами.

«Час настаёт, вздымаясь в нас [волною], который мы не чаяли увидеть. Мы слишком долго ждали на [высоких] кроватях наших, когда же, наконец, ворвавшихся толпа со стен домашних факелы сорвёт. От вечера сего ? и рожденье наше и наша вера. Там, где мы сейчас, ? в своём ряду, в доверие втеревшись Городов, ? ещё нас держит дух кедровый и запах ладана, но на губах у нас ? солоноватый моря вкус,

«От солоноватости моря, пропитавшей наши простыни, въевшейся навсегда в наши высокие кровати, и ведут свое начало поношенье и подозренье (в конце концов выливаясь в интимнейшую из ночей), вьющиеся, подобно виноградным лозам, по всем беседкам на земле, по всем тенистым перголам.

«Пусть лёгкими будут шаги ваши, божества преддверия и алькова! Одевальщицы и влас наших Завивальщицы, невидимые Блюстительницы, о, все вы, за нами стоящие во время публичных торжеств с поднятыми навстречу морским огонькам громадными своими зеркалами, в которых отражается призрак Града.

«Где же вы были вечером сим, когда оборвали мы ниточки, что с яслями блаженства связывали нас?

«А вы, те, кто ныне там, божества крыши и террас, Властители! Сеньоры! Повелители бича! О, мэтры танцевальных па, смущённо предстоящие пред Вышними во человецех и те, кто страху нас и трепету научит, дивясь всему, что видят ? о, вы, кто женский крик в ночи выс?ко держат, заставьте вспомнить нас, однажды вечером, как там же исчезало всё, что от страстей наших и гордости пришло, и то, что в самом деле было вокруг нас, и всё, что было нам от моря, и то, что из другого места,

«Среди всего, что нам запрещено законом и того, что разум наш постичь не в силах…»

Примечания

…Море исполненное женщин, [кои были] прекраснее [отпущенной на волю] погибели: <…> la Mer aux femmes plus belle que l’adversitе <…> Несчастье или бедствие (фр. adversitе букв. означает «состояние того, что вышло наперекор»[31 - еtat de ce qui est tournе contre (Littrе 1872—77);]. «Наперекор» воле Зевса Прометей похитил огонь и принёс его людям. Громовержец в ответ приказывает Гефесту создать из земли и воды Пандору, «хлебоядным мужам на погибель»[32 - Подробнее см.: Гесиод, Труды и дни, 48 и далее (перевод В. Вересаева);]

…Любовь бога сродни инвективе: <…> Amour du dieu pareil ? l’invective <…> Инвектива (от лат. invehor, «набрасываюсь», «нападаю») означает резкое обличение, нелицеприятные (букв. бранные) речи.

…словно пресыщенность богача, окруженного мраморными изваяньями, мурринами ? у Сен-Жон Перса: <…> comme la satiеtе du riche entre ses marbres, ses murrhins <…> Муррина (лат. murrha) у древних (Плиний[33 - Естественная история ископаемых тел, 32.II.7 и 8 (пер. В. М. Севергина, Спб., 1810, стр. 225—228);]) означала вазу (также бокал или ковш) из природного минерала (флюорида или фторида кальция). Муррины бывают белые и разноцветные, имеют матовый блеск (другое название минерала ? плавиковый шпат). Впервые муррины привёз в Рим Помпей и, в ознаменование своей победы, «посвятил таковые камни и питейные сосуды Юпитеру Капитолийскому, но вскоре вошли они в употребление у людей, кои домогались иметь из них даже столики и столовые приборы»[34 - Ibid., стр. 226;]. Доставляли этот минерал в основном из Малой Азии: особенно богатыми были залежи на территории Парфянского царства.

VI. И сия дщерь у Жрецов…

И сия дщерь у Жрецов:

«Пророчества! Пророчества! Тающие следы губ, блуждающих по морям, и всё то, что, подобно якорной цепи, удерживает под пеною морской слово, готовое вот-вот родиться, но так и не произнесённое…

«У подножия двух скалистых Голов [крепкими узами] привязанные девы вслух разбирают послание. Хоть бы их заставили замолчать в нашем присутствии: хором славословить бога у них выходит лучше, чем поочерёдно излагать написанное… Девы, привязанные у подножия двух скалистых Голов, словно в колесницы запряженные…

«И нетерпение на водах ? от слова, замедлившего в наших устах. И Море промывает на камне наши горящие от соли глаза. И на камне бесполом вырастают глаза Чужестранки…»

***
«О, не есть ли всё вокруг ? лишь вылупление лучащихся пузырей блаженства, которым равно славословить и ненасытный час, и час слепой? А это море ? то самое, что в нас песчаные свои откапывает отмели и свой рассказ ведёт нам о песках иных?

«Их столько и не грезилось Поэту ? причастных ко всему происходящему на водах и под оными!… Одиночество, о, кишение! Кто, наконец, отпустит к нам Сестёр незримых наших, томящихся под пеною? ? Смешались в кучу здесь, словно на поле брани, их зонтики и рюши, ретивых крыл проделки, и сотни тех ? разорванных на части какой-то грубой силой,

«Ах, столько дев в оковах, ах! их столько под уздцами, и столько их в давильнях ? мятежные, исполненные горечи, выросшие ? они пьяны вином тростинок зеленеющих…»

***
«Об этом вспомнят сыны ваши и сыновья сынов ваших и дочери сынов ваших, [о том] как, ? вдалеке, на отмелях песчаных, ? от семени худого племя новое ускорило свой шаг и обгоняло нас, Дев непорочных.

«Пророчества! Пророчества! Орёл Века сего, под капюшоном, точит свой клюв между двух скалистых Голов. В низине невозделанных небес тяжелеют почерневшие заплечные сумки [странника]. А над озарёнными бледным золотом островами дождь высыпает нежданно белесые ячменные зёрна послания;

«А вам, чего вам-то было страшиться послания? Этого внезапно пробегающего по в?дам дыхания, указующего бледно-жёлтого перста из окаменевшей серы, или этих свободных от примеси, готовых к посеву чёрных семян разной птичьей мелочи, бросаемых нам в лицо, словно ингредиенты для приготовления грёзы вместе с чёрной солью прорицания? (семейство ? буревестниковые, вид ? пелагический, образ жизни ? эрратический, в этом отношении схожи с ночными бабочками.)»

«…Есть, [нам] есть что сказать в пользу нашего века. Так в трещинах [позолоты] видна редкостная протрава, подобно тому как обломок меча хранит привкус высохшей глины, а осколки разбитого им горшка ? вкус стали, ? тот особенный вкус, который всегда будет влечь уста тех, кому повезло с рожденьем.