Демон из Стеклянной Башни

– Так – начал Майк прямо с порога, явно недовольный тем, что все до единого инспектора все еще находились на своих местах. Он даже недовольно скривил лицо, давая этим понять подчиненным, что весьма недоволен таким их фривольным поведением. Но затем, немного смягчившись, продолжил.

– Хорошо, что вы еще не разбрелись. Вернее сказать, это очень плохо, что вы еще не начали работать со своими поручениями и, прямо скажем, плюете на приказы своего начальства. Но, сейчас это даже не совсем плохо. В общем, слушайте меня внимательнее.

Как всегда, когда комиссар говорил что-то значащее для него, он высоко поднимал указательный палец правой руки, как бы говоря тем самым, что его слова очень важны для всех слушателей. Вот и теперь, Майк высоко держал свой указательный палец, привлекая внимание подчиненных.

– Только что мне звонил мэр. Он по каким-то своим каналам разузнал о случившемся сегодняшней ночью преступлении. Мэр очень возмущен этим варварским поступком, по своему кощунству сродни с некрофилией. – Стэмп перекрестился, дабы отвести от себя этот грех. – И он недвусмысленно дал понять, что раскрытие этого дела является самой приоритетной задачей для всего нашего отдела на ближайшие дни. Преступление должно быть раскрыто в самые кратчайшие сроки. Поэтому, прошу всех собравшихся как можно внимательнее и добросовестнее отнестись выполнению полученных поручений. От качества их выполнения зависит весь исход нашего мероприятия.

Весь отдел, как и Редлифф, знали о приятельских отношениях между комиссаром и мэром Раковски и отнеслись к этой новости с легкой долей иронии.

«Как же, по «своим каналам». Знаем мы эти каналы. Сам же и рассказал, да еще, небось, и приукрасил для пущей важности» – почти одновременно подумали инспектора, но все они очень сильно ошибались.

Несмотря на дружеские отношения между Стэмпом и Раковски, никогда комиссар не разглашал служебную тайну. И это было для него законом. Как ни старался в свое время Раковски, будучи еще в должности начальника департамента информации мэрии Вурджвилля, выудить по старой памяти, да по дружбе, необходимые ему сведения относительно громких дел, расследуемых отделом уголовного преследования, ответ был всегда один – никаких комментариев, вся информация находится в отделе по связям с общественностью. В конце концов, всегда упираясь в стену безмолвия, Стивен Раковски сдался и прекратил допытывать Майка по поводу его служебных дел. Но никто, кроме них самих, об этом не знал и не догадывался. Именно поэтому, сейчас в головах молодых полицейских зародились такие неприятные для комиссара мысли. А ведь Майк действительно не знал, откуда Стивену стала известна информация о похищении трупа Милтона.

С чувством выполненного долга, комиссар Стэмп покинул кабинет инспекторов, как обычно, вразвалочку.

Путь Винстону был открыт. Он действительно потерял очень много времени, пока собирался с духом, пока злился на себя и на судьбу, преподнесшую ему такой нежданчик, пока выслушивал монолог комиссара о чрезмерной важности настоящего дела и необходимости раскрыть его в самые короткие сроки. Теперь необходимо было наверстывать упущенное. Поэтому он, выйдя из участка на морозное весеннее солнышко, прибавил ход, направляясь к служебной автостоянке и тщательно обходя свежие лужи на асфальте.

Его красный «шевроле», ни большой, но и ни маленький, ни красивый, но и ни совсем страшный, ни классический, но и не совсем современный, одним словом – безликий, как его называл сам Джек, сутулился на самом краешке стоянки, правой стороной свешиваясь на окраину дороги, словно брошенный пес. Винстон давно хотел поменять машину и купить себе новый, технологически подкованный, и очень красивый «мерседес», о котором он долго мечтал. Так ведь и деньги ведь были, и желание, но он все время откладывал свою затею, никак не решаясь продавать своего верного безликого коня, прослужившему ему верой и правдой добрый десяток лет.

Поудобнее устроившись в водительском кресле (а это, учитывая габариты автомобиля и самого Джека, было сделать непросто) и запустив приятно урчащий двигатель автомобиля, Джек еще немного постоял на стоянке, тщательно обдумывая вопросы, которые было необходимо выяснить в Городском Центре Скорби, попутно выдумывая новые, ответы на которые можно было узнать только там и которые впоследствии могли бы пригодиться при расследовании этого дела.

Наконец, Винстон выехал со стоянки и пустил свою машину по оживленным в этот час субботним улицам и улочкам Вурджвилля, направляясь к Центру Скорби.

Городской Центр Скорби в Вурджвилле был основан около двадцати лет назад взамен городскому кладбищу. Местные власти, после того как выяснилось, что мест на кладбище уже не осталось, провели городской плебисцит, основным вопросом, поставленным в нем на голосование, был вопрос о замене процедуры захоронения усопших в земле на процедуру кремации с последующей установкой небольшой урны с прахом в специально отведенную нишу на Стене Памяти. В связи с тем, что стена была высотой более трех метров, а урны можно было размещать по обе ее стороны, освобождалась значительная площадь земли, что в конечном итоге решало проблему с местами на кладбище. Горожане единогласно поддержали идею городских властей, и в скором времени было построено само здание Центра, а также возведена Стена Памяти, и уже «обжита» новыми «постояльцами». Но, в скором времени, выяснилось, что градообразующее предприятие Вурджвилля по переработке мусора было чрезмерно токсичным и приводило к росту смертности среди жителей городка. Да и урны для праха были немалыми. Поэтому через пять лет пришлось выстраивать новую Стену, по размеру больше первой и тем самым еще на неопределенное время отодвинуть проблему с усопшими.

Примерно около десяти лет назад, наука шагнула вперед и на смену кремации пришла процедура нейтрализации. Суть процесса заключалась в том, что тело умершего не хоронилось в земле и не сжигалось в печи, а при воздействии лазерных лучей просто в буквальном смысле испарялось. Совсем, без остатка, бесследно растворяясь в пространстве и во времени. Вместо урны с прахом родственникам выдавали табличку с данными о покойнике, кто, когда родился, когда умер, которую те самостоятельно обязаны были установить на Стену Памяти. Поскольку прежние две стены были приспособлены для урн с прахом, городским властям ничего не оставалось, как построить новую, со своими особенностями. Таким вот образом, к настоящему моменту на территории Центра Скорби располагались три Стены Памяти, длиной по двести метров каждая.

Кроме того, со временем, когда научные достижения в сфере судебной медицины позволили с помощью специальной техники производить дистанционное сканирование живых организмов, по всей Америке повсеместно стала внедряться процедура нейтрализации, совмещенная с процедурой виртуального вскрытия. По итогам всех процедур, родственникам умершего, кроме таблички с личными данными покойного, стали выдавать и свидетельства об их смерти, в котором указывалась причина смерти нейтрализованного человека. Таким образом, процедура нейтрализации совмещала в себе и процедуру вскрытия трупа для установления причин смерти, и процедуру захоронения тела, и выдачу свидетельства о смерти. Правда, виртуальное вскрытие допускалось только в случае естественной смерти людей. По криминальным трупам процедура вскрытия оставалась прежней. В связи с новой нормой права, при всех подобных ритуальных Центрах в качестве штатных сотрудников появились и люди в белых халатах. Они же первыми и выезжали на некриминальные трупы (о них оповещали органы полиции), предварительно на месте выясняя причины смерти человека. Поэтому в качестве экспертов во все без исключения Центры нейтрализации по всей стране принимались выпускники ведущих медицинских университетов США, окончившие их на уровне не ниже восьмидесяти баллов.

Дорога к муниципальному учреждению для погребения отняла у Винстона добрых полчаса.

Само здание вурджвилльского Центра Скорби было исполнено в соответствующем моменту духе. Это был трехэтажный особняк в стиле позднего постмодернизма, сложенного из унылого серого кирпича, без каких-либо видимых признаков современных технологий, за исключением нескольких спутниковых тарелок, торчащих на крыше, одна из которых была просто нереально больших размеров, да допотопных кондиционеров, нелепо примостившихся на фасаде здания и еще более нелепо замаскированных однообразной и весьма скучной социальной рекламой. Даже ослепительное весеннее солнышко не придавало ему сколь-нибудь радостных ноток. С дороги к Центру вела длинная прямая узкая подъездная дорожка, вымощенная гигантским гранитным булыжником, ужасно неудобным не только для езды, но и просто для пеших прогулок. По-видимому, это было своеобразной задумкой местных архитекторов, которые хотели максимально усилить трагический эффект для всех присутствующих от прощания со своими близкими людьми, когда они в последний раз могут лицезреть покойного, перед тем как тот навсегда покинет этот бренный мир, растворившись в вечности.

Проезжая по этой гладильной доске, Джек всю дорогу чертыхался, вспоминая всех родных и близких всех рабочих, выкладывавших эту адскую тропинку. Его верный «шевроле», каждый раз переваливаясь с одного ухаба на другой, брыкался, пыхтел и скрипел всеми своими железными суставами, напоминая своему владельцу о том, что ему уже немало лет и что он ужасно устал.

Наконец, припарковав свою машину возле входа в Центр, Винстон прямиком направился к массивной железной двери с незамысловатой вывеской, гласившей о том, что «здесь находят свой последний приют все достойные граждане Вурджвилля».

В небольшом и тесном холле Джека встретила та самая девушка с приятным голосом, отвечавшая ему по телефону, которая тут же растянулась в приветственной улыбке. Ее внешний вид все-таки диссонировал с голоском, хотя девушка была довольно миловидной. Узнав, что вошедший мужчина из полицейского участка и желает пообщаться с господином Хильштейном, она в очередной раз широко улыбнулась (а вот улыбка у нее была действительно великолепной) и направила его по нужному адресу, предупредив, однако, что старший медицинский сотрудник Хильштейн сейчас находится на очередном выезде, но скоро должен вернуться и что он предупреждал ее о приходе полицейского.

Маршрут был не близким, ведь фасад здания был лишь шириной угрюмого прямоугольника Центра, а длина здания уходила вглубь двора. Кабинет, где располагались медицинские сотрудники Центра, находился в противоположном от входа конце помещения, да к тому же, на третьем этаже.

По пути к лестнице, располагавшейся тоже в другом конце здания, Винстон прошел мимо поминального зала, где проходила процедура нейтрализации очередного усопшего горожанина. Джек задержался возле входной двери, которая была настежь открыта. Около входа толпилась кучка людей, видимо, дальние родственники или просто хорошие знакомые покойника. Вид у них был хмур и озабочен, но, тем не менее, все они о чем-то негромко беседовали между собой, изредка бросая взгляд внутрь зала. Кто-то из них был искренне опечален потерей дальнего родственника, а может быть своего знакомого. Таковые меньше говорили, больше молчали, стояли, склонив головы. В самом зале народу было гораздо больше, все плакали. Кто открыто, не стесняясь, кто втихую, проглатывая свои соленые слезы и прикрывая лицо платками. Благодаря отменной акустике, присущей только католическим храмам, казалось, что все пространство зала было наполнено скорбью и плачем. Люди навсегда прощались с усопшим, отдавая ему последнюю дань уважения.

Сам Зал Поминовения представлял собой большую комнату, выполненную в стиле готического католического костела Средних Веков. До полного соответствия не хватало витиеватых оконных витражей, да огромного органа, играющего мрачную похоронную музыку. Но, проклятая политкорректность, не позволяла придавать этому помещению ярко выраженную конфессиональную принадлежность, поскольку здесь же проходили нейтрализацию представители и других религий, ислама, буддизма, православия, индуизма и прочих более мелких вероисповеданий. Стены и пол были сделаны из местного красного гранита с серыми прожилками, отполированного до блеска. Между большими окнами размещались фальшколонны, призванные подчеркнуть всю торжественность, присущую этому монументальному помещению.

Джек неоднократно присутствовал на подобного рода церемониях. Но каждый раз у него захватывало дух, когда он видел, как огромный лазерный луч сначала сканирует тело покойного, делая его при этом почти прозрачным, изредка останавливаясь, поочередно выхватывая отдельные внутренние органы. Это была процедура дистанционного вскрытия тела, предшествующая непосредственно основной процедуре нейтрализации. Винстон попал как раз в момент, когда луч уже начал свое движение. Завороженный зрелищем, Джек стоял, слегка приоткрыв рот.

– … Да, замечательный был человек, золотой души – бормотали где-то рядом с ним.

– Да что там говорить, отличный человек. А друг какой? Бывает, спросишь у него взаймы до зарплаты, так ведь всегда даст. Даже когда сам на нуле. Побежит, сам займет, но обязательно выручит… – вторил ему другой голос.

А в это самое время, лазерный луч уже завершал свою работу по сканированию. Священник, работающий тут же при Центре, уже затянул прощальную поминальную молитву. В зале раздался новый шквал плача, смешанный с причитаниями, криками отчаяния, боли, воем родных и близких. В общем, сама процедура нейтрализации по эмоциональному накалу ничем не уступала традиционным видам захоронения.

Наконец, лазер еще раз пробежал по телу усопшего. Теперь он сделал это быстро, со сноровкой, выработанной годами. И в том месте, где проходил луч плоть бесследно исчезала. Вся процедура лазерной пробежки занимала не больше трех секунд, но для любого человека, наблюдавшего за этим, время, казалось, тянулось вечно. Все они могли наблюдать, как покойный растворяется в пространстве и времени, оставаясь лишь на фотографиях и памяти близких людей.

И вот все, процедура была окончена. Родные и близкие, продолжая рыдать, причитать и тихонечко всхлипывать, сгрудились в кучку, до конца еще не веря, что их любимого, родного человека больше нет на этом свете.

Сотрудник Центра, отвечающий за проведение всей церемонии, деловито, по-канцелярски сухо, даже как-то буднично, что ужасно дисгармонировало с окружающей обстановкой, всучил безутешной вдове, поддерживаемой под руки детьми, положенную в таких случаях табличку с данными покойного и выдал схему Стены Памяти с отметкой на ней того места, куда ее следовало установить. И развернувшись на каблуках, также деловито и сухо удалился.

Джек не стал смотреть дальше, тем более что все основное уже закончилось, и продолжил свой путь в кабинет медицинских сотрудников.

На третьем этаже было довольно пусто – большой пустынный коридор, несколько пустых кабинетов без табличек (вероятно, в них никого уже давно и не было). Наконец, в самом конце коридора Джек нашел нужный ему кабинет, с красовавшейся на двери золотистой табличкой, на которой черными буквами было выведено: «Медицинская служба экспертов при Городском Центре Скорби Вурджвилля». Ниже были написаны фамилии и должности всех трех медицинских сотрудников данной службы.

Винстон осторожно постучался. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, на этот раз уже немного громче. Опять тишина. Джек решил открыть дверь без разрешения. Осторожно потянув ручку, которая тут же беспрепятственно подалась, он открыл дверь и просунулся внутрь.

Кабинет оказался на редкость просторным и кипельно белым, что очень резко контрастировало с общей атмосферой всего Центра в целом, в котором преобладали черные, серые, темные и мутно-красные тона. Весь кабинет был заставлен всевозможной современной техникой. Здесь были какие-то аппараты для сканирования различных размеров, несколько больших 3D-принтеров, не считая разных колбочек, штативов и еще множества всякой медицинской и химической утвари.

За всем этим многообразием, Винстон даже не заметил в самом дальнем от входной двери конце кабинета мужчину, который, сгорбившись, восседал за своим столом и над чем-то усердно колдовал, то и дело уныло вздыхая и хлопая в ладоши от неудовлетворения. Тот, в свою очередь, тоже не слышал ни стука в дверь, ни как Джек вошел в кабинет.

Винстон, войдя вовнутрь и заметив медицинского работника, прямиком направился к нему. По пути он задел какой-то прибор, стоявший в самом центре кабинета, который от прикосновения звякнул, брякнул и невыносимо завыл. От подобной неожиданности, эксперт чуть ли не подпрыгнул на своем кресле и тут же обернулся. На его лице отчетливо читался животный страх, смешанный, тем не менее, с неподдельным интересом к нежданному гостю. Это был невысокого роста мужчина, средних лет, сухощавого телосложения, очень смуглый, по-видимому, мексиканец, с коротко постриженными волосами с проплешинами и такими же коротенькими усиками и бородкой, а-ля испанка.

Джек, на ходу доставая полицейский значок, попытался изобразить на своем лице располагающую улыбку. Прямо скажем, получилось это у него не очень хорошо. Улыбка вышла какая-то кривая, кособокая. Но небольшой успех это все-таки ему принесло. Озабоченность и страх с лица медицинского сотрудника сошли, остался только интерес.

– Здравствуйте. Меня зовут Джек Винстон, инспектор юстиции первого класса, я расследую уголовное дело… – он хотел сообщить этому незнакомому человеку полностью суть дела, которое привело его сюда, но передумал, посчитав, что не нужно знать постороннему человеку обо всех деталях расследуемого дела. – Впрочем, это неважно. У меня здесь назначена встреча с Робертом Хильштейном…

– А он сейчас на выезде – без какого-либо приветствия выпалил мужчина.

– Я знаю. Меня предупредила об этом девушка на входе – продолжил Джек. – Могу я здесь его подождать?

– Конечно – спешно выдал мужчина. – Кстати, я не представился. Меня зовут Хавьер Энрике, я работаю здесь младшим медицинским сотрудником. Вот, сегодня выходной, но ведь надо же доводить дела до конца – начал оправдываться он – поэтому работаю и в свой законный выходной…

Джек не обращал на его лепет абсолютно никакого внимания. Он сосредоточился на обстановке в кабинете. Ничего, конечно, нового, кроме того, что он уже увидел, едва заглянув сюда, не обнаружилось. Только изнутри все это многообразие приборов и техники не выглядели такими уж нелепыми и чужеродными. Наоборот, все было очень гармоничным и лаконично встроенным в работу Центра. Немного походив по кабинету и рассмотрев все, что ему хотелось, Джек все же обратил внимание на сопровождающего его Хавьера Энрике, что-то бормотавшего ему всю дорогу и о чем-то беспрерывно вздыхая.

– А как долго проходит каждый выезд? – осведомился Винстон у Энрике.

– Да как вам сказать – ответил тот, не ожидавший, что его так бесцеремонно остановят, но, видимо, привыкший к этому (вероятно, два других сотрудника тоже не в восторге от его болтовни). – Каждый раз по-разному. Когда и полчаса хватает, а иногда и трех часов мало…

– Понятно – обрезал его Винстон. – Тогда, с вашего позволения, я присяду вон туда.

Джек указал на стул, стоявший почти возле входной двери, максимально далеко от рабочего места Энрике. В его планы совсем не входило выслушивание нытья какого-то мало ему известного человека, который, по-видимому, еще был и специалистом-то так себе, раз уж в такие зрелые годы ходил по-прежнему в младших сотрудниках.

– Не смею вас больше отвлекать – сказал Винстон, своим тоном давая понять мексиканцу, что больше не намерен продолжать с ним разговор.

Джек устроился на стул возле самого огромного идеально белого прибора, находившегося в кабинете (Винстон, после долгого его изучения взглядом, решил, что это все-таки какой-то сканер), и принялся продолжать разглядывать обстановку вокруг, коротая время до прихода Хильштейна. Все эти приборчики и огромные приборы, штативы, колбочки с жидкостями разных цветов, баночки всевозможных размеров и форм, делали кабинет максимально похожим на рядовую медицинскую лабораторию в любой клинике штатов. Именно поэтому-то и показалось Джеку, когда он вошел вовнутрь, что кабинет дисгармонирует с окружающей обстановкой ритуального заведения.

Да и вообще, находясь здесь, в этом самом Центре, в этом самом кабинете, Джек невольно поймал себя на мысли о том, что начинает думать о вечном. О жизни и смерти, о загробной жизни, о переселении душ и прочих философских изысканиях. Все-таки, как ни крути, а многолетняя работа в полиции, да еще в отделе уголовного преследования, когда каждый день сталкиваешься со смертью, несправедливостью, самым дном городской жизни, накладывала свой отпечаток на личность любого человека. За этим нехитрым, но очень занимательным занятием, Винстон и коротал время, дожидаясь возвращения Роберта Хильштейна. Тем временем, Энрике, потеряв всякий интерес к Джеку, как к благодарному слушателю, снова вернулся к своей работе, продолжая уныло вздыхать и хлопать в ладоши в случае неудачи, не обращая никакого внимания на Винстона.

Время шло, а Хильштейна все еще не было. Джек раздраженно посматривал на часы в смартфоне, нервно постукивая указательным пальцем по белому прибору, который стоял поблизости. Несколько раз он порывался спросить у мексиканца номер сотового телефона Хильштейна, но каждый раз его останавливал страх, что тот опять начнет приставать к нему со своими нелепыми разговорами. И каждый раз Винстон передергивал плечами от такой перспективы и продолжал глазеть по сторонам.