Демон из Стеклянной Башни

Тяжело усевшись в свое кресло, Майк сразу же откинулся на спинку и закрыл глаза. Он думал. В его голове вертелось множество мыслей, так или иначе связанных с этим загадочным, нелогичным с любой точки зрения делом. Несмотря на то, что они с Диком выстроили более-менее стройную, выверенную с точки зрения имеющихся улик (а вернее сказать с их отсутствием) рабочую версию о причастности к исчезновению трупа близких родственников, Майк никак не мог представить себе Филиппа Милтона (хотя он никогда и не видел Филиппа вживую, его воображение смело рисовало ему картинку высокого худосочного паренька, сутулого, длинноволосого, и обязательно с потухшим взглядом), тащащего на себе тело своего покойного отца. А тем более он не мог себе представить в роли злоумышленников ни Сару Милтон, ни Викторию Милтон. Ну никак не вязался внешний вид этих хрупких женщин с физической силой, которой надо было бы обладать для совершения подобного преступления. Хотя, возможно у них были сообщники. Конечно, если в деле замешаны родственники Теодора Милтона, то без соучастников здесь не обошлось. А если в деле фигурируют люди, кровно не заинтересованные в исходе дела, надо начинать расследование именно с их поиска и допроса.

Майк машинально достал из кармана форменных брюк флэшку, которую ему утором передал Дик. Повертел ее в руках, внимательно изучил все надписи на ней. Затем небрежно бросил магнитный носитель на стол. Несмотря на то, что комиссар всецело доверял Дику, ему стало ужасно интересно, что же действительно содержится на записях с наружных камер наблюдения, смонтированных на фасадах домов на Восточной тридцать первой улице. Майк развернулся к компьютеру, чтобы запустить машину. Как бы между прочим он бросил взгляд на плоский монитор, стоящий на столе, а вернее сказать, на маленькую эмблемку в его левом верхнем углу.

«Где-то я уже видел подобное изображение» – подумал Майк и нажал кнопку на системном блоке машины.

«Вспомнить бы где» – не унимался Стэмп, пока на голубом мониторе бегали циферки, иконки и прочие программистские заклинания перед приведением вычислительного аппарата в боевую готовность.

«Точно! Вспомнил!»

Майк достал из внутреннего кармана кителя визитку, найденную им сегодня утром в недрах спортивной сумки на мусороперерабатывающем заводе. Он внимательно осмотрел визитку, изучил все надписи и картинки на ней. Действительно, компьютер, стоявший на рабочем столе комиссара, был разработан компанией «РОБОЛЕНД и Ко» и собран в Вурджвилле. Никогда до этого самого дня комиссар даже не задумывался над тем, откуда родом его могучий чудо-компьютер. Да ему это, собственно говоря, было и неинтересно.

Майк довольно хмыкнул над таким удачным совпадением и воткнул флэшку в специально предназначенное отверстие в системном блоке.

После запуска программы по воспроизведению видеофайлов на мониторе Майк увидел знакомые очертания ночных домов Восточной тридцать первой улицы, правда, слегка в непривычном виде – сверху вниз и слегка сбоку. Это была видеозапись с камеры, расположенной на доме номер восемь, где проживает семья Милтонов. В поле зрения камеры, располагавшейся слева от двери, как раз попадала входная дверь первого подъезда, в котором и жила семья Милтонов. Редлифф взял запись за весь день, предшествовавший совершению преступления, вплоть до двух часов ночи, когда опергруппа прибыла на место. Стэмп не стал просматривать всю пленку. Пролистав запись до нужного ему времени, он остановил прокрутку и принялся внимательно разглядывать содержимое файла.

На мониторе ничего особенного не происходило – полуоблупившийся фасад здания, входная дверь, изображенная как бы с боку. Несколько раз дверь подъезда открывалась и оттуда, то вываливалась группа подвыпивших мужчин, одетых в потрепанную и засаленную одежду, висящих друг у друга на плечах, то выпорхнула молодая счастливая парочка, тесно прижимающаяся друг к другу, то выползала какая-нибудь очередная старушенция, неся трясущимися руками корм для бездомных собак и кошек. А то наоборот, кто-то входил в подъезд. Вот какой-то мужчина, постоянно озирающийся по сторонам, осторожно остановился возле двери, очередной раз посмотрел направо и налево, сморкнулся пальцами и нажал на кнопку домофона. В руке у него был какой-то увесистый и объемный полиэтиленовый пакет. А вот женщина ведет под руки мужчину, не способного даже толком держаться на ногах, не то, чтобы идти самостоятельно. Вероятно, жена вела своего мужа, хорошенько отметившего с друзьями окончание рабочей недели и не рассчитавшего нормы выпитого. Парочка еле вползла в дверь. При этом мужчина, судя по клубам пара, густо валившим у него изо рта, что-то весело горланил (благо запись велась без звука), старался любым способом зацепиться за какой-нибудь предмет, чтобы только не попасть в беспощадное нутро подъезда. Женщине потребовалось немалых усилий для того, чтобы, наконец-таки, впихнуть своего благоверного в открытую дверь. Или вот уже компания из трех женщин, одетых неряшливо, если не сказать облезло, шатаясь, ввалилась в подъезд. Видимо, это были работницы того же комбината, тоже праздновавшие окончание рабочей недели. После закрытия питейного заведения, кто-то из них, а может быть и сама хозяйка квартиры, предложил продолжить праздник дома. И дамы, весьма грузные, мрачные, но уж очень довольные собой и сегодняшней выпивкой отправились в дом номер восемь продолжать поглощать горячительные напитки.

Ничего сверхъестественного возле подъезда номер один дома с номером восемь Восточной тридцать первой улицы не происходило. До поры, до времени. И вот!

Майк посмотрел на таймер камеры наблюдения. Часы показывали двенадцать часов сорок пять минут.

И вот дверь подъезда распахнулась и… И все. На экране предательски заплясала рябь, хотя таймер по-прежнему работал, а секунды на нем отсчитывали свой мерный ход. Судя по часам, прошли не менее трех минут, прежде чем картинка восстановилась. На записи Майк видел все тот же подъезд, все ту же дверь и больше ничего. Никаких следов, свидетельствующих о том, что только что, на этом самом месте было совершено тяжкое, гнусное по своей природе, преступление. И никаких признаков, указывающих на возможных преступников.

А примерно через полчаса к дому стали стягиваться силы полиции, коронеры, а позже к ним присоединились вездесущие журналисты и зеваки. Кстати, вот и он сам собственной персоной. Дальнейшее Майк знал наизусть.

Комиссар отмотал запись назад в надежде найти хоть какие-нибудь зацепки, тщетно пытаясь разглядеть на пленке хотя бы приход преступников. Особенно Майку не понравился один из посетителей, который попал в поле его зрения. Не понравилось ему постоянное озирание гостя по сторонам, неуверенность его походки, да и тот тяжелый пакет вполне мог оказаться как раз тем самым техническим устройством для создания камерам помех. Мужчина явно нервничал, чего-то боялся. А вот чего именно он опасался, и необходимо было выяснить в ближайшее время.

«Кто знает, может быть одни из этих вошедших в дом людей и был пособником близких родственников Милтона. Надо найти всех их, установить их личности. Ведь явно же, что часть вошедших в дом людей здесь не проживали. Надо их всех допросить и допросить как можно подробнее, с чувством, ритмом, расстановкой. Да и вообще, надо разузнать у наших спецов, может быть, все-таки у них имеются какие-нибудь приборы или технологии, с помощью которых возможно будет восстановить потерянную часть записи».

Майк продолжил отматывать запись назад и прокручивать снова вперед, пытаясь разглядеть на ней малейшую зацепку, хоть что-то, что бы указывало на возможных преступников. А вот, кстати, и Филипп Милтон, выходит из подъезда. Спешно, прямо на ходу напяливая свою шапку. Опрометью молодой Милтон бросился прочь от дома.

«Что же заставило его так стремглав нестись прочь от родительского дома. Интересно! И это тоже надо бы прояснить».

Комиссар нашел место на записи, когда Филипп пришел к своей матери и усопшему отцу. Он вошел в подъезд вчера рано утром. Его поведение и повадки не выдавали в нем ничего подобного, что произошло всего через несколько минут. Майк пожал плечами и принялся снова изучать пленку. На ней он нашел и прекрасную Сару Милтон, несколько раз выходящую и входящую в подъезд. Каждый раз она либо что-то выносила, либо, наоборот, что-то приносила домой. И всякий раз почему-то то, что она выносила, было явно тяжелее того, что приносила. Майка это очень даже заинтересовало.

«А может быть, и не было никакого похищения трупа и все гораздо проще. Тогда дочь и жена должны быть в сговоре. А сын, возможно, и нет. Тогда понятно, почему он так кинулся прочь от их дома как черт от ладана».

Комиссар представил себе как Сара Милтон или же ее мать, Виктория Милтон, расчленяют тело своего отца и мужа. Ножами, пилой, топором. Запихивают куски плоти по мешкам, аккуратно завязывают мешки, помогая друг другу, выносят их поочередно, а потом половой тряпкой моют испачканные полы. Как ни в чем не бывало, по-хозяйски переставляя мебель для удобства уборки, по-деловому при этом переговариваясь между собой. Майку стало противно, противно до тошноты от такой мысли. Ну не мог, не мог он себе представить этих милых женщин в качестве умышленных расчленителей.

Однако, запись с видеокамер, возможно, говорила об обратном. И как истинный поборник закона и справедливости, Майк был просто обязан рассмотреть и эту версию. Весьма неприятную, надо сказать, но вполне жизнеспособную в отличие от версии, предложенной Йенсом. Несмотря на то, что на совещании комиссар поддержал его версию, он ни на секунду не сомневался, что она не сможет выдержать и мало-мальски серьезной критики. Однако, при своих подчиненных он не стал публично высмеивать ее, а вместе с ней, и самого Йенса потому, что, во-первых, это было бы не педагогично и ставило бы под удар все дальнейшие усилия младшего инспектора, способствующие профессиональному росту в качестве инспектора. А, во-вторых, была здесь особенная, своеобразная, понятная одному Йенсу, логика. Но все-таки она была. В отличие от никчемной Саммервуд, которая вообще не смогла выдвинуть ни одной путной версии. Да что там путной, просто ни одной.

После просмотра записи с Сарой Милтон, мысли Майка снова вернулись к этой прекрасной блондинке с Восточной тридцать первой улицы. Комиссар вспомнил ее прекрасные округлые плечи, гладкие руки, красивые ножки, мягкие нежные губки, плавные и грациозные движения и почувствовал внутри какое-то непонятное колыхание. Вернее сказать, ощущение это ему было знакомо и очень хорошо. Но он никак не ожидал подобных проявлений в отношении свидетельницы, а не исключено что и подозреваемой, по тяжкому преступлению. Однако, ничего с собой он поделать не мог. Да, в общем-то, и не хотел.

«Может быть, все-таки рискнуть и пригласить Сару куда-нибудь поужинать. В какой-нибудь шикарный ресторан. Обязательно шикарный и обязательно дорогой, потому что такой роскошной женщине не подобает столоваться в дешевых забегаловках» – бредовая мысль молнией проскочила в голове Майка, и он сперва ее испугался. Испугался до ужаса, до оцепенения в связи с простотой, и в то же самое время опрометчивостью, этой самой идеи. Но все же, это пока еще не совсем зрелое, где-то еще совсем зеленое, зерно уже заронилось в душу комиссара, уютно пристроилось там, обжилось, и было готово приносить свои плоды.

В своих сладостных мечтаниях комиссар снова откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, целиком отдавшись нахлынувшим эмоциям.

Внезапно входная дверь кабинета тихонько скрипнула, впустив внутрь зашуганного Йенса. Младший инспектор осмотрелся по сторонам и, убедившись в отсутствии посторонних, направился прямиком к Майку.

– Господин комиссар, сэр, – начал Йенс свой унылый монолог.

«Ну вот и началось!» – с ужасом подумал Стэмп, отрываясь от приятных дум.

Он, конечно, ждал этого визита, но не так быстро. Еще на совещании Майк видел, что задание, полученное Йенсом для исполнения, было тому вовсе не по душе и по всем законам жанра он должен был прийти к комиссару просить о другом.

– Сэр, я бы хотел поговорить с Вами по поводу моего задания.

– Да, Ник, я тебя внимательно слушаю. Что не так с твоим поручением? По-моему, оно предельно ясно и вполне выполнимо.

– Да, конечно… – начал было Йенс, но запнулся на полуслове. – Понимаете, сэр, я думаю, что это бесполезная трата времени и средств. К тому же, Вы сами знаете, какой из меня бумажный червь. Все эти отборы, сортировка, выписка. Да еще все это надо проанализировать. Может, я лучше пойду в помощь старшему инспектору. У него явно задание посложнее будет, да и опаснее. А так, я прикрою, если что. К тому же, вдвоем мы это дело одолеем гораздо быстрее.

По своей натуре, Николас Йенс не был ни смелым, ни умным, ни сильным. Но если выбор вставал между работой головой и кулаками, младший инспектор всегда выбирал последнее. А уж если выдавался случай поработать с Ван Гистоном, сильным, умным, уверенным в себе, способным самостоятельно решить любую поставленную задачу, его помощь была чисто формальной. Но уж, если дело выгорало, то ордена и медали получали все участвовавшие в операции, в том числе и скромный младший инспектор Йенс.

– А не думал ли ты, Ник, что все задания я раздаю не просто так, ради красного словца или галочки в блокноте – Майк принялся втолковывать своему нерадивому подчиненному всю соль и суть руководящей работы в отделе уголовного преследования.

– Или ты думаешь, что правильно найти нужную информацию, грамотно ее отсортировать, разбить на группы, выявить все совпадения, а особенно несовпадения в деталях, менее важно, чем гоняться за преступниками или заниматься их выслеживанием. Так вот, милый Йенс, это не так. К тому же, в прошлый раз я давал тебе задание, связанное с риском для жизни, в котором как раз требовалась грубая сила. А чтобы сотрудник нашего с тобой отдела гармонично развивался и мог расти по карьерной лестнице, необходима постоянная смена умственной и физической нагрузок. Теперь настал черед поработать и твоей голове.

– Ну, комиссар, сэр, ну пожалуйста – нудил Николас. – Отдайте это задание кому-нибудь. Например, Саммервуд. У нее это получится лучше.

– Ты думаешь, Ник? Скажи мне сейчас на память хотя бы одно задание, которое бы не провалила Саммервуд? Хотя бы одно. Не можешь? То-то же – назидательно вскинув вверх указательный палец, сказал Майк. – Иди и выполняй свое поручение. Кроме того, Ник, сейчас более девяноста процентов преступлений раскрываются инспекторами в тихих и уютных служебных кабинетах, где на помощь служителям закона приходит весь мыслимый и немыслимый технический потенциал, созданный силами всего человечества. И только на заключительной стадии расследования бывают погони, засады и прочая атрибутика минувшей уже эпохи гангстеров. Пойми, работать мозгами трудно, нудно, но в настоящее время просто жизненно необходимо.

– Тогда, Редлиффу – не унимался Йенс. – Ну, пожалуйста!

– Ник, я тебе все сказал. Иди и работай.

И пока Йенс продолжал что-то бубнить себе под нос по поводу того, чтобы задание перепоручили, что он никак не справиться с ним, дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник сам Редлифф собственной персоной.

«Смотри-ка и этот туда же» – раздраженно подумал Майк, глядя на Дика. – «Им что, мои слова как об стену горох. Похоже, что здесь никто и не собирается ничего делать! Одним словом, разгильдяи!»

Несмотря на свой праведный гнев, Стэмп был рад появлению Редлиффа.

– День добрый, сэр, – поздоровался Дик, как всегда при посторонних назвав Майка с уважением. – Разрешите войти?

– Да, конечно, входи Дик. Рад тебя видеть.

– Господин комиссар, я бы хотел уточнить у Вас…

Майк перебил своего напарника.

– Я думаю, Ник, – сказал комиссар, обращаясь к Йенсу, – Мы с тобой уже достаточно обо всем поговорили. Иди, работай.

Йенс, по-прежнему недовольный текущим положением дел, но поверженный комиссаром в первом раунде их длинной войны по замене полученного поручения и его перепоручения другому инспектору, любому, только не ему, Йенсу, побрел, опустив голову, к входной двери. Проходя мимо Редлиффа, Ник, единственный раз за все время пути, поднял голову, жалостливо посмотрел на него, хотел было что-то сказать, даже открыл рот, но передумал и снова медленным шагом двинулся на выход.

Как только входная дверь кабинета закрылась за спиной Йенса, Дик сразу же изменился в своем поведении. Исчезла внутренняя напряженность, натянутость, деловой стиль общения, да и, вообще, Дик изменился кардинально. Так происходило всегда, когда они с Майком оставались наедине. Несмотря на все издёвки и подтрунивания комиссара в отношении него при остальных сотрудниках отдела, Дик нутром чувствовал его поддержку, его твердое дружеское плечо в любой ситуации. Даже когда Редлифф ошибался, когда вел себя в силу возраста еще по-мальчишески наивно и иногда немножко глупо, он всегда мог рассчитывать на своего напарника и начальника. Дику даже нравилась их с Майком игра в начальника и подчиненного, он с удовольствием подыгрывал ему. Но, так было не всегда.

Стэмп вообще никогда не любил новичков из числа выпускников полицейских академий, особенно, элитных. Всегда считал их выскочками, не способными ни на что, кроме как хорошо стоять по стойке «смирно», да начищать до блеска свои казенные ботинки. Так было и с Редлиффом. Поначалу, Майк с ним не церемонился, всегда давал самые трудновыполнимые и безнадежные поручения, не ожидая их выполнения. Но Дик, с особым упорством и остервенением, пытался как-то их выполнять. И иногда, ему это даже удавалось, но это было, скажем прямо, очень редко. Иногда, не полностью выполнив задания, он находил при этом какие-то новые, одному ему открывавшиеся зацепки в расследовании дела, выкладывал их комиссару. Каждый раз получал по голове за проваленное поручение. Но именно в таких случаях Редлифф замечал в глазах комиссара озорные огоньки в тот момент, когда до того доходил весь смысл слов Дика и он понимал, какие перспективы открывались с их помощью для дальнейшего расследования дела.

Со временем подобных неисполненных поручений становилось все больше и больше, но также росло и число раскрытых отделом преступлений, и не последнюю роль в этом играл Редлифф. Стэмп это отметил. По-прежнему продолжая давать ему «дохлые» поручения, он все же сбавил давление на своего подчиненного при разборах полетов за их невыполнение. А Редлифф не сбавлял обороты, продолжая «пахать» по полной, пытаясь в очередной раз довести до конца полученное задание, даже, казалось бы, самое безнадежное.