Резидент

– Нет. Найти деньги – это не событие. Они должны их потратить. Что-то купить. Куда-то поехать. Кому-то сделать подарок. Вот это останется с ними на всю жизнь.

Я понимал, о чем говорит Сентидо, но сам так не чувствовал:

– Они могут проиграть все на ставках или сорваться, будучи в завязке.

– Верно. Жизнь – это череда плохих и хороших событий. Они разноцветной россыпью раскиданы по линии жизни. Именно они просеиваются через сито времени и остаются с тобой навсегда.

– Я не уверен, что жизнь – это именно воспоминания. Да, ностальгировать приятно и важно, особенно в старости. Но даже старики половину дня думают о текущей жизни, то есть о сегодняшнем дне.

– А он – результат действий в прошлом, то есть воспоминаний.

– Но не само «прошлое». Если разделить жизнь человека на хорошие и плохие моменты, то первые никогда не случаются неожиданно. Никто «ни с того ни с сего» не завершает обучение в университете, не женится, не воспитывает ребенка. Зато негативные события, наоборот, случаются внезапно. Разнервничаться – и получить сердечный приступ. Уснуть за рулем. Даже многолетняя борьба с раком начинается с неожиданного получения диагноза. И в отличие от событий позитивных, плохие – меняют жизнь резко и кардинально. Так что в моем представлении жизнь – это отрезки спокойствия, и каждый обрывается катастрофой. Самый последний – тоже оборвется внезапно, – мы сели в машину, и я дополнил свой ответ: – Полученные деньги навсегда запомнятся только тем, в кавычках, счастливчикам, кому они принесут горе.

Сентидо молчал. По его дергающимся губам было видно, что идет напряженная беседа с самим собой. И мои слова явно посеяли зерно сомнений в его мыслях. Только через несколько минут он прервал свою внутреннюю борьбу и обратился ко мне:

– Уже поздно. Куда тебя докинуть?

– И правда, – я впервые за долгое время посмотрел на часы, которые показывали начало пятого часа утра. – Я живу вот здесь. – Открыв карту на телефоне, я попросил высадить меня на проспекте, чтобы Сентидо не видел мрачное многоквартирное здание, в котором я живу. На пути к моему дому каждый молча обдумывал разговор.

– Спасибо, что подбросил, – я был воодушевлен нашей беседой и уже общался с Сентидо, как со старым другом. – Ну что, через неделю будешь в клубе?

– Нет. Я буду далеко отсюда, – ответил он.

– Где?

– В другой стране.

– Командировка?

– Не совсем. Скорее, выездные игры.

– Во что ты играешь?

– Мунерамгейм, – Сентидо ответил быстро, на автомате, и теперь не мог подобрать слова, чтобы объяснить смысл сказанного. Наш разговор отвлекал его от внеочередного переосмысления реальности. – Игра для богатых, – скупо уточнил он. И я в тот момент решил больше не выпытывать подробности:

– Ладно, тогда увидимся потом. Удачи!

Следующая неделя после аварии

Я проснулся в четыре часа дня. Машинально попробовал найти телефон под подушкой – безрезультатно. Идти было немного неприятно, приходилось прихрамывать. При поворотах головы больно отдавало над правым ухом. В ванной, тщательно разглядев себя, я увидел под волосами ссадину с содранной кожей и буграми запекшейся крови. Я немного привел себя в порядок и решил распланировать день. У меня все еще не было моего телефона, и собственное отсутствие в сети вызывало внутреннее раздражение. Другим средством связи мог стать мой старый планшет, но я продал его за ненадобностью. Сделал я это не из-за денег. За него я смог выручить сумму, равную обеду в среднем заведении. Просто я стремлюсь рационально использовать место и ресурсы. Видимо, в своей жизни до вчерашнего вечера я никогда не собирался терять свой мобильный, иначе имел бы запасной. На столе я увидел телефон Сентидо и вспомнил, что положил его туда вчера, перед сном. Меня тут же начала засасывать неприятная вязкая вымышленная субстанция ответственности за гаджет друга. А также незнание и желание узнать, что с самим Сентидо. И теперь еще хотелось посмотреть новости, не попал ли автомобиль на камеры. Конечно, попал, додумал я. Ведь мы были в самом центре города. Но, может, для мегаполиса это не такая большая новость, чтобы сильно ее тиражировать? За чашкой кофе созрел план: прийти сегодня на работу в свое отделение, заглянуть в палату к Сентидо и передать мобильный ему или его родственникам. Заодно узнать, куда эвакуировали его спорткар. Я все еще рассчитывал найти свой телефон в салоне автомобиля. Еще час в ванне, полчаса на сборы, и я был готов к выполнению задуманного. В шесть часов вечера.

Хотя я не был сегодня дежурным врачом, мой приход никого не удивил. Врачи в таких госпиталях часто проводят больше времени здесь, чем дома. У них пропадает четкое представление о рабочем дне и выходных, ведь дежурство бывает ночное, а смены не начинаются ровно в понедельник. Потом, врач может прийти в свой выходной, чтобы дописать истории болезней пациентов – это повсеместная практика. Я накинул халат и первым делом обошел палаты. Иногда я задумываюсь, является ли моя работа интеллектуальной. Очевидно при проверке анализов и при осмотре пациента я обращаюсь к накопленным в голове за годы университета архивам знаний и практик. Но как объяснить тот факт, что каждый мой день в больнице никак не отличается от предыдущего. Может быть, мои действия выверены настолько, что я выполняю их на автопилоте? Мне кажется нет, иначе я не вел бы рассудительные диалоги в своей голове, не сомневался и не проверял факты в справочниках. Может, людей так много, и они настолько похожи, что в моих глазах они сливаются в одного вечно больного человека? Возможно, я не могу привести контраргумент, но все равно в душе не чувствую этот ответ верным. Я помню некоторых пациентов очень хорошо, хоть с того времени прошло много лет. Их болячки не были уникальными, эти люди не благодарили большими подарками и не сказать чтобы сильно к себе располагали. Эти больные просто отложились в моей памяти. Почему – не знаю. Может, запомнить одного пациента из сотни – это часть автопилота, потому что человеку всегда нужны новые знакомые, так в нас говорят древние корни охотников и собирателей. Может, интеллектуальной работой является более важная профессия, например, главного инженера атомной электростанции. А моя – такая? Не знаю.

С работой я разделался где-то за час и пошел в другое крыло госпиталя, где находилась травматология и реанимация. Я был знаком с врачами отделения и в привычной форме оповестил их, что буду разбираться с медицинскими картами своих пациентов. В стопке документов я нашел бланки с упоминанием Сентидо. Он, судя по протоколу, поступил в реанимацию в 4:49 утра без сознания, с ушибами мягких тканей и переломом левой локтевой кости. Выявлены разрывы внутренних органов, внутреннее кровотечение. На момент реанимационных действий Сентидо находился в состоянии клинической смерти, был откачан и переведен в медикаментозную кому, проведена интубация легких. Также токсикологический диагноз – острое отравление наркотическими веществами. Реанимационное отделение. В моей голове всплыли моменты, как я осматриваю Сентидо после аварии…

В надежде встретить его близких, я решил до него дойти. Но у дверей реанимации никого не оказалось. Это меня удивило, потому что вчера нас встречала толпа секьюрити. И я был уверен, что они до сих пор охраняют Сентидо. Белый халат позволял мне пройти внутрь. Лицо Сентидо было открыто, и я увидел множество ссадин и порезов. Изо рта торчала трубка и уходила внешним концом в аппарат вентиляции легких. Тело было открыто наполовину, на груди крепились датчики электрокардиографа. Монитор над головой отбивал ритм его сердца и визуализировал, с какой силой оно, будто назло Сентидо, все еще хочет жить.

– Вчера ночью доставили, – я вздрогнул, услышав голос из-за спины. Это был Оквабел. Наверное, увидел, как я зашел. – До утра оперировали. Даже заведующего отделением на спецмашине привезли.

– А что произошло? – спросил я как бы между делом, будто мне не очень интересно, и пришел я по другому вопросу.

– Никто не знает, – пожал плечами Оквабел. – Я утром курил с ребятами из реанимации. Говорят, что позвонили сразу на все телефоны нашей регистратуры и сказали не принимать никого в следующие шесть часов. А сразу после этого всем дежурным хирургам позвонил главный врач и сказал идти ассистировать в травматологическую операционную.

– А кто это?

– Настоящий призрак! Я пытался найти его в поисковике и в социальных сетях, даже своему знакомому полицейскому скинул имя, чтобы тот в базе пробил. Но без результата, только имя – восхищался Оквабел.

– Может, посмотреть по сводкам аварий? – осторожно предложил я.

– Каких аварий?

– Дорожных, – я почувствовал, как лицо заливается жаром. Я понял, что в медицинской карте не уточнялось, как Сентидо получил травмы – у него сломаны ребра, разбито лицо – похоже на аварию. Может его сбили на проспекте?

– Он сам водитель и вчера сам приехал. На заднем дворе госпиталя запарковался.

– Такого не может быть.

– Так говорят. Ну, машина точно его. В личных вещах – ключ от Феррари, и на заднем дворе, неожиданно, это авто, – уверенно проговорил он. – Либо у него был личный водитель. Но никто не оставил свой номер для связи. Такую машину не покупают, чтобы тебя на ней катали. Дежурные обычно пытаются найти родственников, но у призрака не было с собой ни телефона, ни бумажника. Должна прийти полиция и сфотографировать его для поиска. Короче, ждем ответа, пока хоть кто-то объявится. А ты чего пришел? Плановые операции вашего отделения перенесли на следующую неделю. Сказали свободной всегда держать минимум одну операционную, – Оквабела прямо распирало от желания поговорить. Но я ответил что-то невнятное и быстро удалился.

Машина стояла на заднем дворе. Мне хотелось самому убедиться в этом. Шел десятый час вечера. На улице было темно, поэтому я не побоялся подойти к автомобилю. Я не поверил своим глазам, когда приблизился на расстояние в несколько метров. На машине не было повреждений. Она была как новая. Чистый отполированный кузов красного цвета блестел в освещении уличного фонаря. В ту ночь мы получили удар под углом в бок, и я хорошо помню помятую морду. Такие повреждения, казалось, не восстанавливают. И точно не делают это за ночь. Значит, это было новое авто. Я подошел ближе и заглянул в салон. Внутри лежала спортивная сумка Сентидо. Вглядываясь в детали интерьера, я думал, что сошел с ума. Если это правда его машина, то в ней может лежать мой телефон. Я вспомнил, что Сентидо открывал спорткар через приложение. Тогда я достал из своего кармана его мобильный, разблокировал и нашел подходящую иконку. Нажатие – Феррари пиликнул, а на экране отобразился раскрытый замок. Я открыл водительскую дверь и сразу увидел свой телефон в подстаканнике. Вчера ночью его точно там не было, я это хорошо помню. Кто-то не только пригнал новую ультра-редкую машину, но и заботливо переложил туда все вещи. Я не стал медлить, закрыл дверцу и пошел в сторону метро, пока меня никто не заметил. Кроме метаморфозов с машиной мне было непонятно, почему Сентидо сейчас лежит в реанимации в полном одиночестве и никто не интересуется его состоянием. На следующий день я опять забегал на работу и несколько раз специально проходил мимо травматологии, чтобы застать кого-нибудь из близких, но никто так и не пришел проведать родственника. Впрочем, Сентидо в любом случае был в стабильно тяжелом состоянии и не собирался принимать гостей.

На удивление, несколько следующих дней я почти не вспоминал о Сентидо. В мою жизнь вернулись такие бытовые проблемы, как суд с соседями и выплата ипотеки. У меня состоялся напряженный разговор с судебным приставом. Тот интересовался моими доходами и планами погашения долга перед соседями. По расчетам, я мог откладывать не более двух сотен в месяц. Так, моя зарплата делилась на три равные части: жизнь, ипотека и долг перед соседями. Числа приставу не понравились. Он заявил, что на его работе любят, когда должник начинает живо отдавать запасенные средства. Потом, когда они кончатся, можно и потянуть лямку. Но сначала, будь добр, отдавай накопления. Пристав заключил официальным тоном, что по закону он может арестовывать до половины заработной платы, но пойдет мне навстречу и даст месяц на внесение существенной суммы. Чтобы лучше меня простимулировать, он упомянул о том, что вводит всем подопечным запрет на выезд из страны, но снимает его как только увидит рвение отдавать долг.

Знакомый криминолог рассказывал, чем отличается занятый человек от безработного. График самоубийств среди безработных напоминает прямую линию в течение всей недели, в то время как аналогичная диаграмма среди занятых людей имеет пик в субботу и воскресенье. Я не собирался убивать себя, но даже если бы захотел на этой неделе у меня все равно не было времени. В выходные я шел в банк для получения потребительского кредита на пять тысяч. Такую сумму назвал пристав как минимальную для первого раза. Попадание во вторую денежную кабалу для погашения первого кредита, конечно, тоже можно классифицировать как самоубийство, причем особо извращенное, с элементами мазохизма и получения удовольствия от собственной ущербности. Но, признаться, я не очень понимал, где еще взять денег. Я никогда не жил в явном достатке и никогда не питал иллюзий о финансовом благополучии врача. Бедность порождает еще большую бедность. Я привык жить, сводя концы с концами, поэтому сейчас находился в банке в надежде решить хотя бы отчасти, а вернее, отсрочить, свои финансовые проблемы. Через час, по итогу общения с банковским клерком, из-за плохой кредитной истории заем мне не одобрили.

Я сидел в кафе недалеко от банка. Не знаю, насколько сильно я тогда переживал по поводу денег. Вроде кредитная нагрузка представлялась неподъемной. С другой стороны, я знал, что из квартиры меня не выселят, всю зарплату списывать не будут. Я не смогу сделать ремонт в квартире или выехать в другую страну. Но это же не конец света. У меня застучало в виске, и в глазах стало пульсировать так, что пришлось невольно закрыть их. Я почувствовал слезу, которая сначала собралась на краю зажмуренных век, а затем скатилась до подбородка. Меня дико раздражало, что ближайшие пять, может, восемь лет, я буду выплачивать кредит. Раздражало быть должным, обязанным. Раздражало платить за квартиру, которая мне даже не нравилась. Раздражали затопленные соседи, которых я даже не знал и не знаю до сих пор. И в то же время меня бесила незначительность происходящего. Для соседей я был одним из десятка проблем в их жизни, для пристава – одним из нескольких сотен его должников, для города – одним из тысячи жильцов, для банка – одним из миллиона потенциальных заемщиков.

Зазвонил телефон Сентидо, который я до сих пор носил с собой. Поскольку я не придумал, кому его отдать, он лежал во внутреннем кармане куртки в ожидании чуда. К моменту, когда я достал мобильный, звонок уже сбросился, и на экране высветилось уведомление: «Пропущенный вызов Вита». Еще через десять секунд от нее пришло сообщение, и я провалился в чат.

«Сегодня будешь в клубе? У Долоньи день рождения», – спросила Вита. Я стал печатать ответ с описанием происшествия и текущего состояния Сентидо. Но, не успев закончить развернутый обстоятельный текст, получил еще одно сообщение: «Ну?» И тут я понял, что некрасиво писать с чужого телефона. Тем более, что Вита может начать переживать за приватность их с Сентидо переписки. Поразмыслив, я решил лично рассказать ей все и отдать телефон при встрече. В качестве подтверждения отправил самый короткий ответ – знак «большого пальца вверх».

Мне немного нравилась Вита. На каждой встрече она оказывала мне знаки внимания. Поэтому я специально переоделся в рубашку и пиджак. Глупо, но по пути в клуб я заехал на работу проверить Сентидо. Я хотел удивить Виту последними новостями, и для этого нужно было удостовериться, что наш общий знакомый пребывает в своем стабильном безмятежном состоянии, и его никто не навещал. Доехав до клуба, я вспомнил, что не смогу попасть внутрь без посторонней помощи. Протомившись несколько минут, раздосадованный, я достал телефон Сентидо и опять принялся писать Вите правду. Спустя мгновение, я почувствовал руку на плече.

– Конси? – раздался звонкий голос. Я поднял глаза и увидел Виту. Ее рыжие волосы были собраны в пышную прическу из широких кудрей, а саму ее украшало зеленое блестящее платье с одним открытым плечом и декоративными волнами ткани по всей длине. – Как я рада тебя видеть! – После этих восторженных слов Вита слегка нахмурилась, рассматривая мой костюм. Она не могла скрыть, что он ей не нравится. – Тебя Сенти взял сюда? Я хотела ему это предложить.

– Сентидо здесь нет. Но я здесь из-за него. Надо обсудить, – сказал я, смущаясь ее пристального оценочного взгляда.

– Чего мы на входе стоим. Пойдем… – сказала Вита, и мы пошли.

Внутри клуба музыка опять играла так, что не было слышно собственный голос. Мы продирались через плотные ряды танцующих людей сквозь весь зал.

– Можем найти место потише? – Я прокричал в сторону Виты свою просьбу несколько раз. Но моя приятельница намеренно меня игнорировала, делая вид, что не слышит. Тогда я достал телефон Сентидо и выставил руку перед ее лицом. Вита пару секунд пыталась угадать посыл моего действия и, в итоге, взяла за запястье и повела по периметру танцпола. Через минуту мы уже были в одной из приватных комнат. От прохода нас отделяла плотная бархатная штора. Вита села на глубокий кожаный диван и кивком предложила мне сесть рядом.

– Сентидо в госпитале. Он в коме, – начал я.

– Да? Он еще днем писал мне, – проговорив это, Вита поняла, кто был автором сообщений. – Откуда ты знаешь? – спросила она.

Тогда я рассказал Вите хронологию злосчастной ночи. Пришлось умолчать об истинных мотивах нашей с Сентидо встречи. И я соврал, что мы вновь увиделись в клубе случайно.