Посторонние

Инглодр через стекло нацелил на жучка портативный функциометр, чем-то напоминающий большой белый пистолет, измеряя его жизненные показатели. Посмотрел, нахмурился. Воткнул в банку сверху через специальное отверстие с впускным клапаном тонюсенькую белую трубочку, через проводок соединённую с лабораторным газообменником, скрытым за стеной, набрал команду через когнитивный интерфейс в базу данных и в колбу невидимой струйкой полился чистый аргон. Дышать сразу стало намного легче.

– Ну вот, – кивнул стилусоид, повторно измерив показатели. – Сейчас я проведу биопсию внешней оболочки объекта для анализа её химического состава, – сообщил Инглодр, обращаясь для записи своих действий в информационный накопитель, стоявший на столе перед ним и представляющий собой небольшой чёрный шар с серебристой линией посередине. Шар записывал все доступные показания внешней среды: влажность, силу магнитного поля, температуру, давление, изображение, звук и ещё целую кучу параметров. Инглодр снял верхнюю герметичную крышку с сосуда и, памятуя о высокой ядовитости объекта, одной рукой, защищённой тонким слоем специального геля, играющего роль хирургических перчаток зафиксировал жука, аккуратно прижав его ко дну сосуда маленьким пинцетиком. Другой рукой достал из ящичка с лабораторными инструментами маленькую иголку. Ловким заученным движением пропустил её через настольный прибор с пучком лучей инфракрасного спектра, удаляя с иглы защитную оболочку. Остриём он скользнул по спинке своего пациента, снимая мазок генетического материала. Далее его предстояло отправить для исследования в другой отдел. Инглодр же накрыл несчастное насекомое следующим прибором: небольшой полусферой металлического цвета, закрывшей жучка целиком. Обращаясь в накопитель он констатировал:

– Сейчас я проведу мониторинг когнитивных функций объекта. Необходимо выяснить его ретроспективный опыт, глубину и детализацию его нейросенсорных показателей. – Инглодр застыл на месте, глядя через гарнитуру на виртуальную схему нервной системы жука, всплывшую перед ним. Он отметил некоторое сходство данных с местными насекомыми, но прежде всего его интересовала именно дыхательная система. Внимательно изучив строение крошечного организма он отметил несколько неясных для себя моментов. Пузырьки с жидкостным содержимым у основания лапок, возможно связанные с вестибулярным аппаратом организма; какие-то светло-зелёные пятнышки внутри глаз жука. Инглодр направил на них луч ультрафиолетового спектра. Никакого эффекта. Также на инфракрасный свет и радиоволну. Реакцию вызвал только рентгеновский луч: пятна тут же изменили цвет, став чёрными и сузившись в два раза. Нечто, напоминающее сложную сетку, опоясывающую жучка ровно посередине под панцирем. Инглодр остановился увеличивая изображение. Сетка состояла из маленьких кристалликов, хаотично нагромождённых друг на друга. Наверное, это оно – дыхательная мембрана

Жучок, уже начавший привыкать к своему новому положению подопытной крысы, старался не шевелиться. До определённого момента ему это удавалось. Но когда его «дыхательную мембрану» вдруг аккуратно но сильно залепили непонятной слизью, вырвавшейся откуда-то сверху и наглухо перекрывшую ему доступ любых газов, он впал в неистовство. Инстинктивно понимая, что это конец, начал рваться во все стороны и устраивать оргию. Но из сферы деваться ему было некуда. Через несколько секунд он бессильно рухнул, снова проваливаясь в чёрное небытие.

– Так-то лучше, – удовлетворённо моргнул лаборант. – Сейчас я про тебя всё узнаю, безмозглое ты насекомое. – Он снял полусферу и излюбленным приёмом – прямо пальцами – предварительно настроив лёгким движением мысли свою гарнитуру на нужный ракурс, увеличение и резкость, ввёл жуку в нервную сетку микроскопический электрод. Сработал анализатор когнитивного спектра, проникая в отдел ретроспективного опыта живого организма. Через несколько минут потекли расшифрованные данные аудиовизуального диапазона. Инглодр тут сам застыл, открыв рот. Перед ним во весь виртуальный монитор всплыла странная и жутковатая инсталляция, сопровождаемая хлопками и разрывами – последние секунды жизни букашки жившей, вероятно, миллионы лет назад, на другой планете и в другой галактике.

Цветовой спектр изображения был монохромно-серого оттенка, а кругом клубилось какое-то неясное марево. То ли день, то ли ночь? Толком неясно. Так же смутно что-то грохотало вблизи на одной ноте. Может, это ветер? Нет, вряд ли. Если прислушаться, можно было различить сплошную канонаду. Хлопки, практически непрерывные, они звучали всё громче и отчётливее. Серое марево на виртуальном мониторе вдруг странно засверкало. Мелькнули какие-то одиночные искры… Куда же несёт эту безмозглую букашку? Очевидно, что там опасно. Ещё искры… Ещё больше… Вдруг – страшный разрыв и всё рушится вниз, на местную почву светло-бежевого оттенка и безо всякой растительности. Ещё какой-то непонятный звук… Изображение тряслось и неприятно шелестело. Похоже, там происходило что-то очень опасное. Может, этих жуков вытравливали, как вредителей? М-да, неприятно… но надо смотреть до последней секунды. Работа такая, однако…

Последние секунды пришли быстро. Откуда-то сверху опустилось полупрозрачное туманное облако, закрывшее остатки видимости, ещё несколько трепыханий, похожих на конвульсии, и – всё… Чернота. Тихо, быстро и непонятно. Похоже, это действительно был какой-то инсектицид. Взрывной.

Сзади к нему подошла Арзарса. Она тоже видела всю инсталляцию через свой гаджет, и впечатление на неё она произвела сугубо удручающее.

– Там что, шла война? – выразила она свою очевидную догадку. – Этому жуку, похоже, досталось ни за что. Даже жалко его.

– Надо предъявить всё это наверх, – решил Инглодр, просмотрев запись ещё раз. – Не нравятся мне эти звуки на заднем плане. Как будто действительно артиллерия из прошлого работает. Возможно, мы нашли что-то уникальное, но не хватает параметрических данных для анализа, одна муть.

Арзарса немного ошарашенно кивала. Ей было достаточно уже одного факта наличия инопланетной жизни, но война, конечно, означала нечто большее. Жизнь, которую можно было назвать разумной, некая цивилизация, или несколько цивилизаций. Вероятно, диковатых и полуголодных, ведших ожесточённую конфронтацию между собой за ресурсы и сферы влияния в том, другом мире. Ей стало немного не по себе. Вспомнились уроки истории, где сухим, педагогическим языком искусственный интеллект рассказывал ей факты о глобальном термоядерном конфликте из прошлого Рибейседжа. Ненависть, лютая злоба, стремление разбить, добить любой ценой врага по другую сторону границы. Холодная бесконечная зима с кислотными сугробами на фоне почерневшего неба… И всеобщая ярость, парадоксальным образом переходящая в глухую апатию и уныние… Тогда казалось – это конец.

Инглодр решил не виртуально, а лично присутствовать при отчёте, что не противоречило общепринятым нормам. Вместе со своей ассистенткой он представил Бронклу извлечённую запись, которую тот внимательно просмотрел и прослушал несколько раз, прежде чем давать свои комментарии. Не скрывая интереса, он заявил:

– Материал качественный, но очень ограниченный. Мало фактуры, так что нам предстоит ещё поработать над ним. Вы получили результаты генетической экспертизы из лаборатории?

– Мы сейчас как раз работаем над этим, – немножко соврал Инглодр, вспомнив, что собирался отправить полученный с панциря мазок в материальный отдел. Вопрос этот был технический и много времени в любом случае не займёт. В пределах четверти суток результаты будут получены, и вряд ли состоится какая-то сенсация, и так ясно – органика. Но алгоритм надо было соблюдать, иначе система заблокирует сведения и придётся начинать всё сначала. В любом случае, это сейчас было второстепенно, а главный вопрос так и повис в воздухе. Лаборант робко поинтересовался:

– Но ведь там действительно была стрельба и взрывы где-то вблизи? Значит, мы нашли разумную жизнь? Как вы считаете?

– Я считаю, – немного подумав мрачно ответил Бронкл, – что разумная жизнь со взрывами и стрельбой не сочетается. Технически развитая – возможно. Но разумные существа стрелять и бомбить себе подобных не станут. Это разные вещи, если вы понимаете о чём я говорю.

Инглодр хмыкнул, а Арзарса эмоционально нахмурилась. О войнах она знала только из исторических данных, и они всегда казались ей дикостью, недостойной даже насекомых. Ведь всегда можно договориться между собой и найти какой-то компромисс. Если, конечно, захотеть его искать. А найдя – согласиться взаимно принять. А приняв – согласиться соблюдать. И соблюдать. Чётко и честно: без подлости, без вывертов и прочей подобной аморальной казуистики. В истории, к сожалению, никогда не бывает так гладко, и вряд ли это тот самый случай. Ладно, миссия покажет, что там за инопланетный разум и разум ли он вообще?

Тем более, что жучок был древний и за минувшие эпохи там могло случиться ещё что угодно, от глобальной пандемии до падения астероида.

В небольшом генетическом инкубаторе Бронкл быстренько сделал несколько биологических репликаций с насекомого. Поместив их в портативный цилиндрический прозрачный контейнер с подходящей газовой средой он направился в кабинет Принсцилла. Тот хотя и строил из себя всегда прожжённого циника, но тем не менее, как и все стилусоиды, к науке был неравнодушен. С интересом повертев в руках контейнер и просмотрев данные, он сказал:

– Наш комитет конечно трудно чем-то удивить, они ещё и не таких букашек видели. Но запись интересная, боевичок такой, игрушечный. – Принсцилл движением пальца в пространстве перед собой ещё раз врубил медиафайл, внимательно прислушиваясь к заднему фону. – Если в анализах с образца мы найдём что-то нестандартное, то система, я уверен, даст одобрение, а дальше алгоритм ясный: соберёмся, проголосуем как надо. Бюджет тебе будет, Бро.

Бронкл кивнул. Его всегда немного забавляла эта дутая бюрократия. Каждый раз, когда «возникала производственная необходимость» собиралась комиссия, штук десять, из персонажей, которые ни бельмеса не смыслят в вопросах, которые с умным видом обсуждают. Заслушивали доклады, изучали отчёты, прикидывали бюджеты, даже голосовали… Ага. А конечное решение о научной перспективности и экономической целесообразности разработки, как правило, делегировали принимать нейронной системе, в которую заносились известные данные о проекте. Она кумекала про себя, секунд пять, и выносила рекомендацию, к которой вся комиссия с облегчением и присоединялась. Ну, нейросеть, ясное дело, всегда была на стороне технического прогресса. Ей все эти разговоры об «излишнем интересе к проектам, не имеющим в настоящее время прямой прикладной научной ценности и очевидного практического вектора развития», были абсолютно индифферентны. Она только предлагала, как оптимизировать расходы на проект, и вот это действительно всегда было полезно. Процентов десять-пятнадцать, а то и двадцать средств без этих рекомендаций было бы потрачено впустую. Это выяснялось каждый раз, и каждый раз вызывало у очередной комиссии вздох искреннего удивления.

Всё-таки полезная это была штука – искусственный разум. Без соплей, без сомнений, без заморочек и без корысти. Только холодный и точный расчёт.

Лаборатория в этот раз работала на удивление долго, и только на следующий день Бронкл получил расшифровку данных в цифровом виде. Результаты генетической экспертизы немного настораживали, никак не сопоставляясь с явно органической природой образца. Оно могло быть чем угодно: ошибкой биохимика, космическим мусором, чьей-то неумной шуткой, но только не живым организмом. Вместе с результатами из лаборатории в этот раз даже поступила краткая, но ёмкая рецензия, что бывало крайне редко. В ней содержалась сдержанная просьба не присылать больше подобных материалов, и без того хватает более серьёзной работы. Вот так. Жучок-то оказался совсем не промах!

На заседании комиссии по бюджетному финансированию научных проектов, в которой по протекции Принсцилла любезно согласились выслушать Бронкла, тот, перед пятнадцатью членами рабочей группы, сидящих в большом белом зале без окон, за длинным столом из искусственного коричневого камня, отполированного как зеркало, лично представил все собранные данные по объекту со своими комментариями и пояснениями. Вопреки собственным ожиданиям, большого энтузиазма среди них он не встретил. Все, кроме Принсцилла, сидели с пресным выражением на своих плоских рожах, прикрытых цифровыми гарнитурами, и разве что не зевали, когда Бронкл с неподдельным энтузиазмом объяснял им всю эмпирическую значимость научных изысканий в области астрономических исследований. Оживление вызвала только демонстрация медиафайла. Кто-то из членов группы, приподнял свою гарнитуру на лоб, и с умным видом сказал, обращаясь к Бронклу:

– Я сейчас ясно слышал, как там что-то хлопнуло. Я не специалист, конечно, но, по-моему, на взрыв это было не похоже. Может, там какие-то газовые пузыри летают, и вот так лопаются периодически? А жука вашего как раз таким хлопком и прибило. Может, нам не стоит из-за этого так далеко летать?

– Анализ звуковых данных, который провела наша лаборатория, – начал терпеливо объяснять ему Бронкл, – с абсолютной точностью идентифицирует этот хлопок именно как взрыв вещества боевого поражающего свойства. Подобные такому применялись когда-то и у нас в войсках. Это точно не жидкость и не газ. Скорее всего – что-то твёрдое и ломкое. Оно точно не встречается нигде в природе. Синтезируется только физико-химическим способом в специальных условиях. Таким образом, естественным путём их происхождение объяснить невозможно. – Бронкл незаметно вздохнул, глядя в скучающие глаза собеседника. – Из этого можно сделать однозначный вывод: их разработали и произвели искусственно. Это достаточно сложный процесс, определённо требующий когнитивного участия и соответствующего технического оснащения.

– А вот вы сами говорите нам, – подала голос руководитель биологического направления из лаборатории опытных технологий, вся плоская и белая, как любой стилусоид, а может, даже и больше, – что ваше насекомое не может дышать нашей атмосферой, и ему нужен аргон и метан. Вы можете себе представить и нам объяснить, как должен выглядеть мир, в котором оно жило и дышало когда-то? Куда мы прилетим, и что там скорее всего увидим?

– Можно сделать эмпирическую модель, – Бронкл помедлил, подбирая подходящие определения, – но вы же понимаете, что она будет актуальна только на момент гибели насекомого. Что там сейчас происходит, мы не знаем. Если послать зонд, он не сможет собрать все данные, возможности автономных аппаратов очевидно не безграничны. Хотя они, безусловно, намного дешевле, с этим я не спорю. Но живая миссия, в отличие от зонда, способна прямо на месте решать какие-то возникающие вопросы, а их всегда возникает много. Кроме того, дополнительные нюансы обязательно появятся по пути следования аппарата, а зонд не способен оперативно реагировать на изменения в окружающем пространстве, он заточен под одну конкретную задачу.

Все на несколько минут замолкли, внимательно изучая виртуальный файл, зацикленный в гарнитуре у каждого члена комиссии на голове, снова и снова переживая скоропостижную смерть жука. Наконец, встал из-за стола ещё один персонаж, самый старый среди членов, но с виду далеко не самый умный. Бронкл не помнил его, но гаджет тут же подсказал: Гагтунгр-3, Отдел стратегического планирования и системного анализа, теоретик пятого уровня со специальным допуском ко всем данным, вплоть до десятого уровня – последнего. Очень достойный чувак, а с виду и не скажешь. Под гаджетом, который он снял, оказались глуповатые и удивлённые глаза, почти как у Скантула. Он изрёк следующее:

– Вы, коллеги, согласитесь, что ничего наверняка знать мы не можем. И хорошо, что у нас есть возможность на практике изучать этот мир. Вот я бы и сам с удовольствием слетал в какую-нибудь далёкую экспедицию, но система меня точно не пропустит, даже пассажиром, возраст уже не тот. А так: обогнать свет в триста раз, и несколько суток лететь ради новых открытий в неизвестность – разве вам не нравится такая идея? Ну, да, затратно, опасно, – Гагтунгр с завистливым обожанием посмотрел на Бронкла, – но вы сами должны понимать: фундаментальная наука всегда требовала и будет требовать от нас больших вложений. Но без этого и прикладная наука тоже в конце концов остановится, и мы как цивилизация начнём деградировать из-за собственной жадности и недальновидности. Это же будет просто смешно! – он эмоционально махнул рукой куда-то в сторону. – Ну посмотрите же в окно, посмотрите на самих себя. Посмотрите на небо, в конце концов. Если бы наши предки были такими же жадными и недалёкими, мы все могли бы сейчас жить в каких-нибудь пещерах, а мы летаем между звёздами и галактиками. Жадность и недалёкость может нас когда-нибудь погубить, сограждане! Подумайте об этом.

Старый романтик, понимая, что вряд ли его здесь кто-нибудь поддержит, утомлённо присел на своё место. Всяких ветеранов вроде него не то, чтобы не уважали, скорее считали неактуальными современной эпохе. В тренде же был точный расчёт, в том числе финансовый. Не жадность, но рациональность; не желания и хотения, но чёткая необходимость; не бездумные исследования всего подряд, но последовательное познание всё более далёкой вселенной. Короче: очень всё правильно, понятно и предсказуемо, только иногда так же муторно и скучно, несмотря на всю врождённую любознательность стилусоидов. И когда они сталкивались лоб в лоб – природное любопытство и тяга ко всему новому с одной стороны, и скучный дотошный расчёт всего подряд, вплоть до последней молекулы и последней альстаты – мельчайшей денежной единицы Рибейседжа – с другой стороны, получались долгие и занудные заседания всяких очень умных комиссий, вроде вот этой, с заранее известным финалом: всё и за всех в конечном итоге решала нейросеть: да или нет? Она-то уже точно никогда не рефлексировала и не сомневалась. И то – хорошо.

– Послушайте, – встал со своего места Принсцилл, – я сейчас хочу сказать не про деньги, и не про жучка этого, несчастного. Хотя и то и другое – вещи очень нужные и правильные. Но мы же в данный момент имеем дело с очень редким случаем, практически уникальным. Я говорю именно про взрыв на записи. Очевидно же, что это была бомба, брошенная кем-то в кого-то. Разумная жизнь, вы понимаете? Ради такого открытия лично я бы никаких денег не пожалел. – Принсцилл говорил горячо и убедительно, что-что, а это он умел, когда надо. – Наша история сограждане, и наши потомки не запомнят вложенные миллионы и миллиарды, они запомнят большие открытия. А вот нашу нерешительность они точно не простят. Согласитесь со мной.

Некоторые из членов комиссии слегка закивали, но большинство всё ещё скептически молчало. Все поснимали свои приборы с погибающим жучком и как-то неловко оглядывались по сторонам, опасаясь брать на себя ответственность. Наконец, поднялась ещё одна особа дамского рода, почти один в один схожая с предыдущей ораторшей, только немного постарше. Ещё раз оглянувшись, она несмело начала говорить, вдохновляясь с каждым предложением.

– Я буду голосовать – за проект. Знаете, почему? Нашей семейной паре система не разрешила заводить потомство, совсем. Из-за каких-то там проблем в нуклеотидной составляющей ДНК со стороны моих предков, и именно в моём случае это неизлечимо. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, просто нам сказали «нет» и всё. Почему? Потому, что нашему обществу нужны только идеальные граждане, и в этом я с системой вполне согласна. Без обид, раз так надо. Просто я считаю, что наша идеальная цивилизация достойна идеального будущего: без бедности, без болезней и с большей продолжительностью жизни, не как сейчас – сто пятьдесят четыре годовых цикла – и фатализация. Это неправильно. Наши потомки смогут когда-нибудь изменить эту систему, но для этого им будет нужен технический прогресс, и нужен срочно! Нам нужны новые звёзды и новые миры, хватит обсиживать Ортостуртон, здесь и так уже много планет сделали, куда же ещё? Мы ведь можем делать новые звёзды, только почему-то не хотим, и опять тормозим прогресс. Почему – не понимаю. Это что, жадность или глупость? Так что я – за науку, сограждане. Не надо экономить на своём будущем.

– А можно нам поближе посмотреть на вашу эту букашку? – подал голос очередной член комиссии, обращаясь к Бронклу. Молодой и любопытный стилусоид из мониторингового Управления окружающей среды и ближнего космоса. Он чётко следил за происходящим, всех внимательно слушал, но всегда старался, если была такая возможность, увидеть предмет обсуждения своими глазами. Как будто это приближало истину.

Учёный кивнул. Он вывел в общую базу увеличенное в триста раз изображение насекомого, заранее понимая, что собравшиеся будут заметно разочарованы. Ничего особенного, жучок и жучок! Ему показалось, что по залу прошёл скептический вздох, но учёный был к нему готов, он сказал:

– Это насекомое во многом уникально. Во-первых, дыхательная система. Ему необходим чистый аргон, любые прочие газы будут для него токсичны. Его органы дыхания расположены совсем нестандартно, они находится на брюшке жука и представляют собой кристаллическую матрицу, принцип работы которой мы до конца понять пока не можем. Во-вторых, его пищевые приоритеты. По своей природе – это хищник. Стайный хищник, что совершенно нетипично, например, для нашей фауны. Они охотились целым роем на какую-то крупную добычу. В-третьих, химический состав его панциря. Он содержит небольшой процент оксида золота, представляете? Оксид! Золото в естественных условиях ведь в принципе не ржавеет! – с надеждой Бронкл оглядел пресные рожи комиссии. Нет, кажется, не попал.

– Нам ведь надо чётко рассчитывать наш бюджет, откуда мы урежем расходы, ради полётов за этими жуками? – раздался упрямый мужской голос откуда-то с края стола. – Лично я не готов жертвовать своей премией из-за этого. А лично вы готовы? Кто готов лично пожертвовать?

– Ничего страшного с вашей лично премией не будет, – огрызнулась предыдущая пламенная ораторша.– Финансирование будет происходить из общего бюджета, и вы об этом знаете. Там всегда есть заложенные статьи для финансирования внеплановых расходов, вроде таких вот полётов. Так что не переживайте. – Она надела гаджет на глаза и выглянула со своего места, чтобы увидеть с кем ведёт диалог. – Не волнуйтесь, Глоссор-9. С вашими лично средствами ничего не будет.

Её слова сразу произвели заметный эффект на всех присутствующих. Кулаки разжались, напряжение в воздухе заметно снизилось.

– Ну, мне кажется, что мы основные нюансы выяснили и можем прямо сейчас поставить этот вопрос на голосование, – предложил Принсцилл, чутко уловивший перемену в атмосфере. – Прежде всего нам надо принципиально решить главный вопрос – основное финансирование, а детализацию проекта по конкретным статьям в таком случае, отправим на дополнительную проработку в вычислительный центр, если нет возражений. Как всегда. – Он снова надел очки и когнитивным импульсом вывел на экран вместо зацикленного видеоряда диаграмму электронного голосования, состоящую из двух объёмных столбцов, пока ещё пустых. Все присутствующие последовали его примеру, быстро, без лишних слов и движений выполняя известные элементарные действия: коснуться указательным пальцем края очков, оставляя цифровой отпечаток своего ДНК для последующей идентификации в случае необходимости, вывести перед собой диаграмму голосования со столбиками. Опять же мысленно закрасить нужный столбик в любой цвет, позволяя системе ИИ внести изменения в общую базу от своего имени. Весь процесс около пяти секунд. Результаты получены, голоса подсчитаны, решение принято. Голосование закрыто.

– Восемьдесят процентов в поддержку, – Бронкл, не принимавший участия в данном действе, но видевший всё на своём гаджете, облегчённо вздохнул. Он не ожидал сейчас от этих матёрых околонаучных функционеров такого энтузиазма. Здесь даже не обсуждался необходимый объём средств, никому это просто не пришло в голову.

После заседания Принсцилл подошёл к Бронклу в коридоре и кисло ухмыляясь тихонько высказал:

– Я же тебе говорил, они ничего не понимают в научных вопросах. Большинство, как обычно, просто помалкивали с умным видом. – он со скрытым презрением оглянулся через плечо на выходящих из зала членов комиссии. – Я хочу сказать насчёт сметы: ты особо не разгоняйся, а то система может стопорнуть проект, она не любит очень круглые цифры.

– Да, я знаю, – кивнул Бронкл, – она хоть и электронная, зараза, но слишком уж подозрительная, везде ищет подвох.

Гирстейр-12, стилусоид вполне классической внешности, но с большими амбициями и таким же самомнением, а по совместительству ещё и капитан научно-экспедиционного направления в сфере логистического планирования, проведший уже более сотни миссий в самые дальние области космоса, тоже недолюбливал довлеющий повсюду электронный разум. Понятно, что когда дело касалось сверхдальних перелётов к самым удалённым галактикам, у него не оставалось другого выбора, кроме как всецело положиться на этот разум, а самому вместе со всем экипажем погрузиться в гибернацию на несколько месячных циклов. Но в последнее время прибегать к этому приходилось нечасто, ибо наука, вопреки опасениям некоторых бздиловатых деятелей, на месте вовсе не стояла и деградировать не собиралась. Так что в последний раз он отключал своё сознание четырнадцать годовых циклов назад, когда совершался сверхдальний трансгалактический перелёт с какой-то очень важной научной миссией – в детали её он разумеется не вникал – в невероятно далёкий и неизведанный космический угол. Древний, наверное, как сама Вселенная. Чем они там занимались, эти учёные мозгокопатели, со своими протонно-электронно-индукционными приборчиками, он даже думать не хотел, они его уже тогда сильно раздражали. Но ещё больше его раздражало морально устаревшее оборудование, на котором пришлось в тот раз работать. Гиперсветовые ускорители с поляризующими антигравитаторами – страшное старьё, какое ещё поискать надо. Да к тому же не тянущие всю мощность, только на сорок процентов. Двигаться тогда пришлось ужасно долго. Так называемые гиперсветовые ускорители упорно не выдавали больше двухсот пятнадцати световых скоростей, так что они буквально ползли на брюхе со связанными руками. И так – примерно половину годового цикла. И это только в одну сторону.

С тех давних пор он навсегда зарёкся летать на древних и неисправных аппаратах, и упорно отстаивал свою точку зрения перед руководством, которое никак не желало внять его светлому голосу и разориться, наконец, на что-нибудь, поновее и понадёжнее, ссылаясь на нейровычислительный алгоритм, который «не считает такие расходы на текущий момент рациональными».

Наконец, ему повезло и система, втянув клыки и мило улыбнувшись ему, выделила средства на новый аппарат. Даже не новый – новейший – во всех смыслах этого слова. На зависть всем его коллегам по цеху, аппарат, по-научному называемый Средство Условного Пространственного Позиционирования был даже не похож на классический звездолёт, или как они там, наверху, их называют? Это был огромный, чёрный и блестящий цилиндр, футуристического склада, имеющий при этом небольшую, всего шестиместную кабину, совмещённую с жилым отсеком. А также изолированный оперативный отсек напичканный сверх всякой меры разной научной исследовательской аппаратурой, которая, тем не менее не бросалась в глаза, будучи расположенной в аккуратных выдвижных боксах разного калибра. Имелся отдельный отсек с шестью гибернационными кабинами на случай долгих перелётов И при всём этом ещё оставалось немного свободного места для размещения дополнительного оборудования, не предусмотренного технической документацией космолёта, что было совершенно правильно. СУПП покрывала тонкая защитная мембрана по всей поверхности, защищающая его от перегрева, перегрузок и вообще от любого несанкционированного внешнего воздействия. Глянцевая и чёрная, на свету она почему-то отливала красным цветом и придавала ему хищный и стремительный вид, несмотря на простую цилиндрическую форму, и явно намекая на его дерзкую породу. Это был настоящий гоночный болид среди своих одноклассников, всё ещё находящийся на стадии концепта, поскольку все его возможности до сих пор не были изучены даже инженерами-конструкторами. Настоящая гордость Гирстейра, существующая пока всего в нескольких экземплярах. Жаль только, что испытать его на всю катушку пока так и не довелось. Выяснилось, что в открытом космосе разогнаться ему просто негде! По крайней мере, пока

Вообще же, нейросеть никак не выделяла самого Гирстейра среди прочих пилотов научной авиации, что, конечно, было обидно, ибо заслуживал он кратно большего, и по деньгам и по общему отношению к себе. Разумеется, будь он объективнее, то мог бы отметить, что именно ему достаются наиболее сложные и интересные проекты, во имя которых он и ценил собственную специальность. Опять же, вышеупомянутый звездолёт выделили в данном регионе пока только для него, но принимая во внимание его немного взбалмошный темперамент, подсказать ему это было некому. Даже его непосредственное начальство, которого всегда было достаточно, лишь задумчиво помалкивало, глядя на этого, хотя и очень умного, но слишком уж независимого пилота.

Проснувшись от слабого электрического разряда, который в одно мгновение разбудил и взбодрил его мозг, Гирстейр открыл глаза. Эффект левитации, поддерживаемый в спальной кабине, служившей ему постелью, автоматически отключился, подушки, поддерживающие его тушку в вертикальном положении, плавно сдулись, приток очищенного газа для дыхания прекратился, и металлическая дверь кабины бесшумно и плавно открылась.