Посторонние

Жизнь, как водится, всё-таки внесла свои коррективы в эти красивые планы. Синтез происходил неравномерно, скачками, то замедляясь почти до нуля, и заставляя всё научное сообщество неделями уныло рефлексировать у телескопов, поскольку что-то исправить на орбите было невозможно, то ускоряясь в десятки раз, невольно наводя страх на всех, кто продолжал следить за этой космической эволюцией. Желающих следить, впрочем, становилось всё меньше, жителям за все эти годы порядком надоело слышать регулярные сводки, как будто фронтовые, о достигнутой массе, яркости, радиоактивности и т.д. и т.п. Чувство опасности притупилось и всем хотелось просто жить, не оглядываясь на космос, будь он ближний или дальний.

Уже после смерти Стургора и Рестайжа, в полном соответствии с научными расчётами учёного, процесс синтеза был остановлен. Ортолакс превзошёл все прогнозы: климат на планете выровнялся, отчасти благодаря более мягкому воздействию ультрафиолетового излучения новой звезды, отчасти же на него повлияла бурно расплодившаяся в океанах на фоне изменившегося светового потока лемчегония – чёрная микроводоросль, которая активно выделяла озоноподобные газы, способствовавшие мягкому удержанию тепла в атмосфере планеты без жёсткого парникового эффекта. Об этой водоросли Стургор тоже упоминал в своих записях, но никто значения этому тогда не придал. Странно было отвлекаться на траву, пусть даже подводную, когда речь шла о космических и звёздных масштабах. Сутки незначительно удлинились за счёт замедления вращения Рибейседжа, который тоже чувствовал возросшую, хотя и незначительно, гравитацию от новой звезды. Ортолакс сиял ярко и ровно, немного уходя видимым спектром в синий цвет. В отличие от красного Бартеореликса, цвет этот успокаивал, внушая всем уверенность в будущем, которое теперь казалось безоблачным.

В память о научном достижении было решено увековечить учёного со свойственными текущей эпохе креативом и почестями, которых опять же удостаивали очень немногих. Единицы, проще говоря. Прах Стургора запечатали в герметичную капсулу из металлического сплава на основе титана, и отправили прямиком в сторону Ортолакса2, где он должен был романтично сгореть, влившись в атмосферу звезды и буквально став её частью. Сам Ортолакс2 решено было переименовать в Ортостуртон: название, в котором будто невзначай проскальзывала часть имени астрофизика. На вечную память.

У жителей планеты наконец появилась возможность заняться чем-то иным, кроме банального выживания. Необходимо было усовершенствовать законодательство во многих областях, поскольку старая политэкономическая модель не учитывала многие аспекты изменившейся реальности. В базу данных компьютерной нейросети, на тот момент уже управлявшей всеми аспектами социальной жизнедеятельности, были введены все имеющиеся сведения о звезде, климате, обществе, власти и т.д. Немного подумав, суперкомпьютер, со свойственной ему лаконичностью и прямотой, выдал ряд рекомендаций, от которых у многих рядовых обывателей застыла в жилах их белая кровь: ограничить рождаемость, путём обязательной стерилизации каждого четвёртого жителя; ввести в законодательство положения о смертной казни за тяжкие преступления – немаленький список преступлений прилагался тут же; обязательная эвтаназия всех стилусоидов по достижении ими определённого возраста; полный отказ от суверенных государств и упразднение границ; единая валюта, единое законодательство, с поправкой только на климатические особенности разных регионов, хотя эти особенности теперь были почти стёрты. И много всяких других идей на грани антиутопии. Как альтернатива, сурово пророчила нейросеть, перенаселение, нехватка продовольствия, эпидемии, разгул преступности, испорченная экология экономический крах и т.д. А на десерт – очередная и скорее всего последняя для цивилизации термоядерная война в течение ближайших четырёхсот годовых циклов, которая закончится, по её прогнозам, полным и теперь уже окончательным коллапсом цивилизации.

Только весёлого смайлика не хватало в конце такого прогноза.

Тогда быстро собралась небольшая партия активистов, выступающих за то, чтобы игнорировать данные прогнозы, и жить своим умом, без оглядки на всякие электронные системы. Выдвигали петиции, устраивали виртуальные голосования. Но при всей своей крикливости собрать достаточно сторонников они не смогли. Жители были настроены конформистским образом и привыкли полагаться на синтетический разум, нацеленный на одну конкретную задачу – достижение максимальной производительности с минимальными затратами, как трудовыми так и финансовыми. Сдвинуть их мировоззрение, а тем более вдохновить на некий цивилизационный бунт и не обращать внимания на предписания всеведущего компьютера, который до сих пор ни разу не ошибался, или вообще отключить его – было практически нереально.

Пока в недрах нейросети готовилась нормативная база под все предполагаемые изменения, что, собственно говоря, не заняло у неё особенно много времени, были предприняты несколько террористических вылазок в попытке взорвать относительно слабо защищённый операционный центр. Практически чудом они были пресечены плохо организованной службой безопасности. Понимая, что ситуация приобретает серьёзный оборот, власть, в лице Всемирного Совета, которому все доверяли больше, чем компьютерам, но тем не менее не способную выполнять несколько триллионов операций в секунду и давать точные прогнозы на сотни лет вперёд, решила передислоцировать нейронную Систему в более безопасную локацию: в космос, на неизвестный обывателям и никем не заселённый спутник одной из планет-гигантов на расстояние четверти светового года от Рибейседжа. Укрыть её там от фанатиков и буйных скептиков. Это было благоразумнее, чем бесконечно усиливать охрану и периодически вылавливать стайки всяких экзальтированных идиотов с бомбами.

Внедрение всех предложенных инициатив, за исключением пары десятков совсем уж одиозных, так и неприжившихся, вроде умерщвления безнадёжно больных детишек, потребовало многих усилий и несколько столетий, пока сменялись поколения обывателей. Только их далёкие потомки, узнав из учебников истории о былых нравах и законах, смогли равнодушно пожать своими узкими плечами и недоумённо хмыкнуть, представляя себе своих диковатых предков, которым только дубины не хватало для полного счастья.

Нет, хуже жить они не стали. Все энергетические потребности жителей планеты обеспечивало новое светило, щедро и бесплатно орошая планету светом и теплом, которые наука научилась успешно аккумулировать в небольших но ёмких цилиндрах Тардста, названных по имени изобретателя. Располагаемые на небольшой глубине под поверхностью почвы, они совсем не занимали полезного пространства, но зато способны были на один квадратный вилт – около полу миллиметра своей площади – аккумулировать массу полезной энергетической нагрузки практически из ничего, слабого ветра для этого было достаточно. Следующая генерация этой идеи позволила получать чистую энергию из абсолютного вакуума в совокупности с энергетическим шлейфом от вращения планеты, полностью независимо от звезды, и вакуумные генераторы, размером с небольшой одноэтажный дом, стали обеспечивать чистой энергией уже целые мегаполисы.

И тогда-то, кажется, наступило полное счастье, недооценённое современниками, потому что очень привычное. Без войн, эпидемий, голода, неравенства, космических угроз, поскольку всё космическое пространство круглосуточно и неусыпно мониторила специально созданная электронная служба космической безопасности, и прочих глобальных гадостей и неприятностей.

Как раз в это время на свет появился Скантул2.

Он был вторым и последним ребёнком в семье, согласно предписаниям нейронной сети. И хотя его родители не попали под норматив об обязательной стерилизации, он чётко знал, что младших братьев и сестёр у него уже не будет. Никому не могло прийти в голову нарушать закон, хотя бы потому, что обмануть Систему было невозможно, все жители были подсчитаны, учтены, генетически очищены, вакцинированы, пронумерованы и виртуально одобрены Советом. Локальные исключения делались тогда, когда обывателей на том или ином участке становилось слишком мало в результате какой-нибудь случайной техногенной катастрофы, которые тоже иногда случались, правда всё реже и реже.

Кроме того, он стал участником научной разработки, которую Система проводила в настоящее время, правда уже с согласия родителей. В результате генетической терапии, реализуемой на клеточной стадии формирования организма, совершенствовались все органы чувств стилусоидов, зрение обострялось в несколько раз, особенно в темноте, органы слуха начинали воспринимать, по желанию пациента, инфра- и ультразвуковые волны в широком диапазоне. Обоняние, осязание, скорость мышления – всё углублялось и ускорялось в несколько раз усилием воли обывателя, и так же усилием воли их можно было приглушить. Только чувство вкуса никто не трогал, еда никогда не считалась приоритетным направлением, даже в эмпирическом ключе, и постепенно вытеснялась питательными таблетками и инфузиями, так было удобнее и быстрее.

Когда Скантул немного подрос и окреп, он, как и предполагалось, всерьёз увлёкся цифровыми технологиями в области робототехники. Родители желали видеть его в будущем каким-нибудь светилом науки, талантливым программистом или, на крайний случай, инженером-конструктором. А он, в целом оправдывая их ожидания, внепланово увлёкся всякого рода взрывчатыми веществами. Промышленными, поскольку боевые давно уже не выпускались. Потом, к счастью, переключившись на пиротехнику. Здесь, вероятно, имела место случайная ошибка, допущенная при программирования его генома в лаборатории, они иногда до сих пор случались, технология была ещё сыроватая.

А ещё его очень рано заинтересовала работа родителей. Нэмикс с охотой посвящала его в некоторые детали хирургии и комбустиологии, избегая, конечно, особо пикантных и кровавых моментов, связанных с полостными операциями. Но он, кажется, и так понимал, что стоит за терминами «вскрытие грудной клетки», «ампутация конечностей», «эвтаназия» и тому подобной вербальной эквилибристикой. Задумчиво кивал и не переспрашивал.

Бронкл тоже рассказывал ему много интересного. Как руководитель двух десятков научных проектов, связанных с космологией, физикой, химией и всё той же робототехникой, он стал для Скантула практически ходячей энциклопедией, подробно и правдиво рассказывая ему о многих нюансах мироздания. А тот впитывал всё это своим генетически прокачанным мозгом, не отвлекаясь на игры со сверстниками и всякие детские забавы.

Очень скоро он сделал свой выбор жизненного пути, даже не отдавая себе отчёт в том, что этот выбор был предопределён компьютерным алгоритмом, задолго до его зачатия. Его свободная воля не была ущемлена искусственно, она была только научно отполирована и направлена в нужное русло.

Последний рассказ отца, когда тот в полумраке махал перед ним пробиркой с непонятной чёрной субстанцией похожей на уголь, наводя скуку, не очень сильно вдохновил. Скантула. Некоторые органические молекулы он и сам умел синтезировать в маленькой любительской лаборатории на столе в своей комнате. Не будучи прирождённым циником, тем не менее, малой отдавал себе отчёт в том, что вся эта шумиха и околонаучная возня направлена главным образом на выбивание и освоение бюджета, а научный энтузиазм, в том числе свойственный – иногда – и Бронклу, был скорее редким исключением. Но именно сейчас, похоже, Бронкл говорил вполне серьёзно, и это могло вылиться во что-то большее, чем просто вербальные пузыри.

Например, в какую-нибудь учёную экспедицию к отдалённой галактике, в которую Скантул тоже мог попасть в качестве пассажира, если удастся уговорить отца, который, возможно наигранно, сильно за него переживал. Сам Скантул ничего особенного в этом не видел, ну не врагов же они летят бомбить? Да и его учёбе это не помешает, она и так была виртуально-удалённой, так что командировка только принесла бы ему массу новых впечатлений.

Что касается Нэмикс, она тоже не будет против этих его путешествий. Экипаж и пассажиры всё время полёта находились в состоянии гибернации, автопилот безошибочно управлял всеми системами и вероятность нештатной ситуации на борту стремилась к нулю. По прилёту на место вся работа в основном сводилась к взятию разных проб, анализированию, картографированию, координированию, замерам и прочей учёной ерунде.

Скантул зевнул, наука – это всё-таки очень скучно. Но не углубляясь в научные дебри посмотреть своими глазами на новые миры, одним из первых услышать новые звуки и ощутить новые запахи, рассмотреть какие-то новые формы жизни, пусть даже примитивные, было всё-таки очень заманчиво. Никому из его сверстников так не везло. Нет, решил Скантул, такую возможность упускать нельзя. И отца надо непременно уломать, если только он сам сумеет уломать руководство на выделение бюджета. Что ж, это станет ясно уже сегодня.

Бронкл решил воспользоваться для передвижения службой телепортации, названной так не очень удачно, поскольку собственно телепортация давно была признана утопической и тупиковой идеей. Самая авангардная наука так и не смогла подтвердить возможность перемещения объектов, и тем более живых организмов, в пространстве без необходимости их уничтожения на точке старта. Из точки А в точку Б можно было моментально передать всю мыслимую информацию об объекте или субъекте, от его массы и объёма до самых тонких физико-химических особенностей. Однако сам объект передаче не поддавался, так и оставаясь уникальным на точке старта. Таким образом, копию или клон воссоздать на финишной точке было вполне реально, но не оригинал. Конечно, очень жаль, но здесь наука упёрлась в потолок своих возможностей. По крайней мере, пока.

Поэтому, придётся по старинке.

Он проследовал на стоянку телепортов: узких кабин одинаковой овальной формы, напоминающую артиллерийский снаряд и нивелирующую сопротивление атмосферы. Телепорты были одинаково серые и полностью герметичные. А если в такой кабине немного задержаться, можно было получить асфиксию, чтобы этого не допустить был предусмотрен режим аварийной подкачки воздуха из внутреннего баллона, которым, правда, никто никогда не пользовался, ибо от края до края огромного мегаполиса можно было добраться за пару местных минут, а объёма дыхательной смеси в одноместной кабине хватало на пятнадцать местных минут по действующему нормативу

Бронкл занял свободную кабину телепорта, начисто дезинфицированную озоновой вспышкой за последним пользователем. Он уселся на жёсткое и узкое сиденье, скорее для виду обитое чем-то, напоминающим ярко-красный кожзаменитель и вслух продиктовал адрес доставки. Электронный голос неопределённого пола повторил его запрос и Бронкл коротко подтвердил команду коротким «Да!» Тут же сработала система безопасности, его деликатно но крепко прижало к креслу невидимое силовое поле, кабина закрылась и плавно поднялась вверх над всеми строениями. Антигравитационные катушки сработали тихо, почти бесшумно, система определила своё местоположение на карте города, приняла правильную ориентацию в пространстве и на две секунды замерла, вычисляя свободный тоннель в пространственном континууме.

Аппарат сорвался с места, за полсекунды набрав сверхзвуковую скорость, а весь полёт продолжался секунд двадцать. Стилусоида внутри кабины не размазало перегрузкой благодаря хитроумной системе компрессионной гиперкомпенсации. У Бронкла только слегка помутилось в глазах – обычное дело для телепортов.

Когда он покидал кабину телепорта, совершившего посадку на крыше большого двадцатиэтажного дома, с его счёта, который был привязан к вшитому в руку микрочипу, была автоматически списана плата за единовременное использование общественного транспорта. Небольшая сумма, которая дифференцировалась в зависимости от пройдённого расстояния, массы объекта, его загрязнённости, погодных условий и ещё нескольких мелких факторов. Кроме того, компьютерная система мгновенно сличала данные пассажира с общей поисковой базой, выявляя преступников и без вести пропавших. Искусственный разум ненавязчиво стремился контролировать всё, и всех. Возможно, к счастью.

Бронкл спустился на четырнадцатый этаж, прошёл через большой зал своей лаборатории. Зал был весь белый и практически стерильный, как практически всё в этом стилусоидном мире. В пространстве зала царила немного странная оживлённость. На рабочих местах в полной тишине за столами сидели сотрудники с различными гарнитурами на головах. В воздухе там и сям висели лазерные голограммы всех цветов и размеров, некоторые из которых крутились в различных проекциях. Казавшиеся тонкими, прозрачными и почти неразличимыми в реальности, они приобретали объём и яркость при взгляде через тонкие линзы, покрытые композитным синтетическим напылением и поляризуемые постоянным пучком низкочастотного зелёного лазера, вмонтированного в них сверху. Технология эта была уже не новая, но всё ещё очень дорогая и не до конца отработанная. Она периодически давала сбои, в первую очередь из-за хрупкости всей этой конструкции.

Но сейчас Бронкла не очень всё это интересовало. Стараясь никого не побеспокоить, он направился к небольшой автоматической двери. Белая, плоская, без намёка на любую фурнитуру. Она ничем не выделялась на фоне стены. Этакий секретный бункер, открываемый что изнутри, что снаружи, специальным когнитивным импульсом. Силой мысли одного конкретного стилусоида, если точнее. Данный стилусоид был неопределённого среднего возраста, с доброй личиной, насколько это было для него возможно, однако с хитрой и алчной натурой. Эксцентричный, но прагматичный, скользкий и любящий включать дурку, но тем не менее умный Высший куратор лаборатории и её непосредственный начальник, ведающий бюджетом и материальным обеспечением -Принсцилл-4. Весь научный коллектив лаборатории его недолюбливал, но виду не показывал, конечно. Принсцилл-4 был кошелёк, крепко закрытый кошелёк, и чтобы его открыть надо было проявить талант и терпение, что у прямолинейного Бронкла всегда получалось с трудом. Он вздохнул. Придётся его хорошенько подёргать за один из его пороков – тщеславие. И немного за жадность.

Обычно, это хорошо срабатывало.

Бронкл остановился у двери на расстоянии вытянутой руки. Сработали опознавательные сенсоры, анализируя посетителя. Принсцилл-4 уже видел перед собой его цифровой силуэт в полный рост, но без лишних деталей. Система не отображала мимику, и так небогатую у стилусоидов, наличие предметов в руках и скрадывала случайные мелкие движения. От таких излишеств давно отказались, ибо всё это стало несущественно после окончания войны.

Пневматика еле слышно зашипела, освобождая зажимы. Бронкл тронул дверь и она беззвучно откатилась в сторону, как невесомая.

Он оглянулся, изнутри кабинет не очень отличался от остальной лаборатории. Стол, сильно смахивающий на лабораторный, уставленный разным оборудованием, встроенные белые шкафы по стенам. В них хранились различные образцы, описания и всякие научные инструменты. Все цифровые данные на случай нештатной ситуации находились удалённо, прямого доступа к ним не было, только виртуально.

Принсцилл-4 молча кивнул ему на второй стул, стоящий с другой стороны стола, и выжидательно воззрился на своего гостя. Их отношения были больше, чем просто рабочие, и хотя дружескими их назвать было нельзя, но друг другу они доверяли, понимали и часто общались просто жестами, без слов. Если только шеф не начинал лезть в бутылку и набивать себе цену, почём зря, что тоже с ним случалось.

– Что скажешь, Бро? – начальник проницательно взглянул ему в глаза. – Я же знаю, ты не ходишь сюда просто так.

Бронкл присел на своё место и извлёк из неприметного кармана на груди маленькую мензурку с черным порошком. Поставил её на стол перед собой. Принсцилл с любопытством перевёл взгляд на неё, потом обратно на учёного.

– Это образец 304-52А, – пояснил Бронкл. – Получен нашим отделением двенадцать суток назад из 572 автоматической экспедиции в квадрат 23-304/72/15H. Похоже, органическая субстанция, углеродный состав, но в остальном – тёмный лес, ничего не сохранилось.

Принсцилл с сомнением взял пробирку со стола, внимательно пригляделся к ней, встряхнул немного. Уголь и есть уголь. Бронкл, понятное дело, просто так болтать не станет. Но к чему он клонит – догадаться было несложно. Понадобятся ресурсы, в первую очередь материальные. А что же ещё?

– Я отправлял образец на экспертизу, – добавил Бронкл, – химики не знают, что это за бурда. И потом…

– Слушай, Бро, – прервал его Принсцилл, – это всё очень интересно, и твой энтузиазм я вполне понимаю, но этого ведь мало. У тебя есть факты генетической принадлежности этой фигни? – Принсцилл слегка хмыкнул, взглянув в глаза гостю. – Ты же самый умный у нас, так обоснуй фактами. Слабо?

Бронкл тоже хмыкнул и полез в карман за носителем. Он достал оттуда маленький кубик размером с фалангу пальца – визуализатор, аккуратно положил его на стол перед собой. Принсцилл с подозрением покрутил предмет в своих длинных пальцах, вздохнул, и так же аккуратно вставил его в маленький слот, прямо в столешнице перед собой.

Над столом тут же развернулось и повисло в пространстве мутноватое зеленоватое изображение, размером чуть больше стола. Оно немного дрожало, поскольку интегральная панель давно нуждалась в специализированной донастройке, а времени и денег на это у Принсцилла, разумеется, никогда не было.

Ну, ничего страшного. И так ведь всё хорошо видно!

– Вот, тут, – Бронкл пальцем указал на длинные ряды чисел внизу изображения, обильно переслоенные столбцами из непонятных символов и условных обозначений. – Цепочка данных указывает на наличие органической составляющей в образце. Я понимаю, что многих элементов здесь просто не хватает, они разрушены радиацией и высокими температурами. Но если, теоретически, всё же предположить их наличие на своих местах, то мы получим примитивную форму клеточной мембраны. Значит, и клетка тоже была. И её можно восстановить по моим расчётам, если только удастся подобрать верную последовательность органической матрицы аминокислотной составляющей этой мембраны. В текущих условиях наша лаборатория, конечно, может это сделать. Лет за шестьсот.

Принсцилл замер на несколько секунд, переваривая услышанное. Потом взглянул на своего собеседника, как на дурачка.

– Ты чего, издеваешься что ли надо мной, Бро? Какие шестьсот лет? Ты бессмертным что ли стал?

– Ну, разумеется процесс можно ускорить, – пояснил Бронкл, пристально глядя в указанную точку. – Но нам нужен доступ к корневому вычислительному сегменту, который в данный момент для нас заблокирован.

– Правильно, заблокирован, – кивнул Принсцилл. Он встал из-за стола и медленно прохаживался взад-вперёд по кабинету – Мне жаль, конечно, но ты же знаешь, какие работы на нём проводятся, мы не можем отвлекать эту аппаратуру ни на что.

Бронкл знал, правда не всё. Именно там, например, была доказана и рассчитана возможность очередного масштабирования коллапсатора, который когда-то представлял собой колоссальную махину, наполовину вкопанную в недра, часть которой летала где-то на орбите в виде спутника. И всё это было страшно сложным и дорогим устройством. Теперь же, благодаря данным, рассчитанным корневым сегментом всего за пятнадцать суточных циклов, последняя – уже пятая – итерация устройства при аналогичных возможностях занимала всего пару кубических штиртов – как небольшой шкаф.

Он понимающе кивнул, на другой результат и рассчитывать было сложно. Немного подумав, Бронкл машинально протянул руку, чтобы забрать пробирку со стола. Но тут начальник его остановился на месте, что-то мучительно прикидывая про себя.