Посторонние

– Наука до сих пор считает недоказанным тот факт, что эта война состоялась бы в любом случае, независимо от внешних обстоятельств, поскольку в то время сложилась исключительно негативная конъюнктура в сфере международных отношений, базис которых был подорван взаимными угрозами и отсутствием примата наднационального, надконфессионального и надполитического права в широком смысле этого слова. А как считаешь ты, Скантул?

– Я считаю, что вирус безусловно сыграл свою роль, – начал Скантул, которому было не очень интересно разбираться в столь далёких событиях, – однако он, скорее всего, лишь послужил триггером для начавшегося тогда хаоса. То есть, не будь вируса, ситуация всё равно бы разрешилась войной. Атмосфера взаимного недоверия и накопившихся претензий уже тогда была неразрешима дипломатическими методами. Бомба всё равно бы взорвалась.

– Научно установлено, – продолжал шипеть восьмилапый наставник, – что конфликт мог бы привести к полному вымиранию и исчезновению вида стилусоидов, если бы он продолжался ещё хотя бы десять годовых циклов, поскольку аграрная и промышленная база на тот момент были уничтожены практически полностью. Даже оружия остро не хватало. Девяносто пять процентов населения было выжжено себе подобными. Но что же заставило ваших предков прекратить войну, Скантул?

– Ну… на этот счёт тоже есть разные точки зрения. – Скантул покосился на свою правую руку, как будто там была шпаргалка. – По одной версии, появился некий миротворец среди стилусоидов, который нашёл нужные аргументы, убедившие всех начать всё-таки договариваться. По другой версии, по планете ударил метеорит, то есть не метеорит… маленькая планета, которую вовремя не распознали – все слишком увлеклись войной – и она чуть не разнесла весь мир. Ещё одна версия – какое-то супер-оружие, которое было применено, и уничтожило вообще всё живое: и растения, и животных…Осталась маленькая кучка индивидов. Лично мне наиболее вероятной видится версия с метеоритом. Их тогда могло остановить только что-то реально страшное и неотвратимое

– Ответы приняты, – мигнув произнёс дегородидр. Он ещё раз плюнул жёлтой субстанцией на пол, стукнул хвостом по полу и растворился в пространстве. Слова Скантула были записаны в базу данных и отосланы на рассмотрение в педагогический комитет, где другой ИИ принимал окончательное решение о соответствии их построения и смысловой нагрузке. В отношении гуманитарных предметов он бывал всё-таки настроен лояльно. Науку двигала вперёд математика, а не история.

На уроке астрономии виртуальный наставник, теперь уже не визуализированный, рассказывал ему об очередной недавно открытой спиральной карликовой галактике с условным индексом 55#. Посещение её в ближайшее время не планировалось, поскольку ничего примечательного она не содержала, только разреженную космическую пыль и несколько миллионов престарелых звёзд средней массы. Но она заняла теперь своё место на космической карте в ста тридцати девяти тысячах световых годах от Рибейседжа, которое прежде считалось пустым.

Всё это было очень абстрактно и казалось бы совершенно неинтересным для Скантула-2, если бы Бронкл регулярно не рассказывал ему о подобных вещах в более прикладной форме. Скантул знал, что иногда к ним стоило всё-таки присматриваться повнимательнее.

Сам Бронкл, так и не сумевший заинтересовать сына своими наработками, и понимая, что так он скорее всего ничего не добьётся, решил вживую посетить лабораторию, чтобы продемонстрировать коллегам, тоже изучающим образец, ход своих мыслей и узнать их дальнейший настрой.

В конце концов, бесконечно погружаться в виртуальные миры ему было пресно. Хотелось наружу, наверх, посмотреть на что-то настоящее, прикоснуться, вдохнуть, размять конечности, ощутить что-то реальное, а не цифровое. Да и Нэмикс надо бы найти. Она должна была уже вернуться из больницы, в которой работала хирургом-травматологом и очень там уставала. Морально тяжело было каждый день разглядывать чьи-то раздробленные кости, пусть даже и не прикасаясь к ним. Её задача была корректно сфотографировать микрокамерой повреждение с правильных ракурсов, внутренних и наружных, занести изображения в программу, выбрать дозу и состав наркоза и внести поправки на общее состояние пациента: пульс, давление, температуру, кислотность, психоэмоциональный статус, свёртываемость, резистентность, аллергические реакции, наследственность и т.д. и т.п. Все эти данные были, как правило, заранее записаны на чипе, который вшивался пациенту в заушную складку и извлекался оттуда одним умелым движением хирурга. Оставалось только аккуратно поместить данный носитель в считыватель и программа за несколько секунд сама принимала решение о ходе операции: какое положение придать пациенту – существовало несколько базовых – и сколько продлится сама операция; её наиболее вероятный исход. На этом функция хирурга была закончена. Он занимал своё место за наблюдательным монитором и в 3-D проекции следил за ходом операции, которая выполнялась бездушной, но гораздо более точной машиной с семью-восемью руками-клешнями разного калибра, которые вводили наркоз, делали нужные надрезы, шунтировали, прижигали лазером, зашивали плоть и следили за показаниями приборов. Гораздо быстрее, точнее и эффективнее чем команда настоящих хирургов. Разумная машина во время операции никогда не отвлекалась, не уставала и не ошибалась.

Нэмикс была дома в своём рабочем кабинете. Она готовилась сдавать отчёт в медицинское управление: сидя за столом на сиденье из голгинита – материала, получаемого из специально выращиваемой на комбинатах кристаллической породы перламутрового оттенка. Его вулканизировали в вакуумной среде, после чего быстро нагревали под жёстким инфракрасным излучением и так же быстро стабилизировали в охлаждённой до -95С воде. В результате получался пенистый и совершенно инертный материал с задаваемой мягкостью – голгинит. Его применяли при изготовлении мебели, детских игрушек, в медицине и ещё в десятке отраслей. Нэмикс делала отчёт глядя через узенькие очки-прибор в виртуальный монитор, висящий перед ней в пространстве и слегка мерцающий зелёным светом. На нём были выведены мелким забористым текстом данные о проведённых хирургических вмешательствах на задние конечности за последние три декады – сто двадцать суточных циклов. Статистика свидетельствовала о росте случаев травматизации среднего суставного звена среди молодого поколения стилусоидов. В целом её это не удивляло: в последнее время появилось движение молодых и не очень умных экстремалов, норовящих поиграться с антигравитацией где-нибудь в непроходном месте. Они нацепляли на себя специальный пояс с магнитными катушками обратной индукции, который применялся вообще-то в строительстве, и для бытовых нужд, а тем более для развлечений был совсем не предназначен, ибо катушки срабатывали плавно, и состояние свободного падения могли погасить не сразу, а за две с половиной секунды местного времени по нормативу. Экстремалы поднимались в пространстве, чем выше – тем круче! И потом, выключая антигравитационную тягу, с весёлым криком летели вниз, навстречу поверхности. Как правило – каменной. Кто-то из них успевал активировать тягу в нужный момент, и считался молодцом. Кто-то не успевал, и считался инвалидом, покуда Нэмикс и подобные ей добрые стилусоиды не восстановят ему обратно все кишки, не срастят все переломанные суставы и разорванные, обычно в ногах, связки. Особо одарённые персонажи в этом уже не нуждались, их последней остановкой была газовая печь. С системой дожига.

Нэмикс увлеклась и не заметила, как он вошёл. Бронкл приблизился сбоку и осторожно тронул её за плечо, понимая, что отвлекает жену от работы.

–Добрый! – вместо приветствия сказал он. – Как дела в вашей костоправке?

Нэмикс засмеялась. Она сама всегда с иронией относилась к своей работе, понимая, однако, всю её серьёзность. Если всё увиденное за день пропускать через психику, то надолго её – психики – не хватит, точно ёбнешься прямо там. Она ответила ему в унисон:

– Руки – чиним, ноги – чиним. Жалко только мозги никому починить не можем. Знаешь, что, Бро, к нам кое-кто по нескольку раз в отделение попадает, с одними и теми же травмами. Совсем стилусы, оборзели. Они реально считают себя бессмертными, – она со злостью стукнула кулаком по столу. – это уже не смешно, когда одного придурка по три раза за декаду к нам привозят. То шея в двух местах сломана, то все потроха у него отбиты. И он при этом ещё улыбается, дебил!

Бронкл улыбнулся, представив себя на месте такого дебила. Какую же надо иметь внутреннюю мотивацию для такого поведения? Веру в собственное бессмертие – это глупо, все умирают, понятное дело. А может – наоборот, стремление к смерти, подсознательное нежелание нести ответственность за свою судьбу, брать на себя обязательства? Этакий инфантилизм, только неоформленный чётко, а маскирующийся под личину молодёжной придурковатости. Раньше такое поведение можно было отнести на счёт всяких наркотических стимуляторов. Ещё триста-четыреста тысяч лет назад они были популярны, и не только среди молодёжи. Натуральные и синтетические, мгновенные и пролонгированного действия, дешёвые и дорогие, вредные и не очень. На любой вкус… Запрещать их было бесполезно, тут же появлялись десятки новых. И вот однажды фармакологи… Нет, некая полуподпольная фармакологическая ассоциация, возможно даже виртуальная, возможно связанная с правительством, изобрела генетическую вакцину, напрочь уничтожающую участки опиоидных рецепторов в мозге, ответственных за получение вульгарного кайфа ото всякой подобной продукции, и не только от неё, но и кайфа вообще, любого генезиса. Причём не у носителя этих рецепторов, а у его потомков. Всех, без разбора. Власть, мудрая и дальновидная власть, вакцину эту благополучно подхватила и внедрила в народ, без ведома и спроса, похоже просто распыляя её из космоса, засевая ею циклонические образования, которые проливались сверху дождями, и разносились ветрами по всей планете. Никто ничего даже не понял, только через несколько десятков годовых циклов, когда поколение сменилось вдруг выяснилось, что спирты больше не работают, опиаты не действуют. Целая трагедия была тогда… Хорошо хоть медицинский наркоз это сильно не затронуло, почти. Виноватого тогда так и не нашли. Пришлось просто смириться и привыкать к новой жизни, хотя новое поколение другой жизни и не знало, если только по рассказам предков.

Короче, кайф они ловили теперь иначе. Например, ломая себе кости при падениях в антигравитационной технологической строительной спецодежде.

– Я ненадолго отъеду, – сказал Бронкл, – есть несколько мыслей по поводу нашего текущего проекта. Хочу поделиться с коллегами своими соображениями, может у них будут какие-нибудь идеи. Материал нам попался интригующий в этот раз.

– Угу, – отозвалась Нэмикс, погружаясь в свои отчёты. – Опять коллоидная составляющая в вакууме в осадок выпадать не хочет. Беспредел творится!

Он поднялся в лифте на поверхность и взглянул на небо. Оно было чистое и прозрачное, благодаря высокому содержанию чистого водорода слегка отливающим зелёным оттенком. Над огромным городом восходил бледно-голубой красавец Ортостуртон. Большой, но в меру яркий и тёплый. Молодой, всего триста тысяч лет от зачатия. Он даже внешне не казался обычной звездой, в нём чувствовалась породистость, созданная не природой, но разумом.

Прежнее светило, породившее когда-то стилусоидную цивилизацию, было не слишком дружелюбным – красный карлик Бартеореликс. Он имел целый ряд существенных недостатков. Света красного спектра, который быстро начинал давить на психику, в целом давал маловато, даже днём приходилось использовать искусственные источники освещения. Корональные вспышки, магнитные бури, нестабильная яркость… Бартеореликс как будто притягивал к себе неприятности. Полный финиш наступил тогда, когда наука подсчитала его точный возраст – он был на своём последнем издыхании и через несколько сотен миллионов лет он бы просто превратился в маленькое тёмное ничтожество, растворив свои остывающие наружные оболочки в космосе. С ним срочно надо было что-то решать.

Но, разумеется, сначала надо было решить проблемы здесь, на Рибейседже. Энтузиасты, которые вызвались провести начальный этап исследований, нашлись быстро, но, как водится, всё упёрлось в деньги. Правительство, на тот момент уже общее на всю планету, поскребло свой бюджет, выделенный на научные разработки и уже распределённый по соответствующим статьям расходов. Всё, что удалось набрать – тридцать миллионов антирсов. Этого хватило бы, конечно, на некоторые исследования: полёт к звезде, сбор данных, обработку… Но глобально проблему это всё же не решило бы. Бартеореликс надо было нивелировать и обезвредить, найдя ему достойную альтернативу, а не просто так эмпирически в него потыкаться.

И вот, когда экспедиция наконец состоялась, звезда была измерена вдоль и поперёк, изнутри и снаружи, взяты пробы ядра и коронального вещества, появилось сразу три новости: две плохие и одна хорошая. Хорошая состояла в том, что научный руководитель этой экспедиции официально заявил: есть возможность – теоретическая – создания новой звезды, вместо Бартеореликса. В теории, она должна быть намного больше и ярче его, если только удастся запустить реакцию термоядерного синтеза в одном из участков ближайшего к Рибейседжу гигантского газопылевого облака, путём воздействия на него гравитационным коллапсатором, который ещё только предстояло изобрести и доработать. И в этом как раз состояла первая плохая новость: спасительного коллапсатора в природе ещё не существовало. Определённые разработки в этом направлении велись уже давно, вот только использовать его изначально предполагалось как оружие массового поражения, а потому, после прихода к власти Мирового правительства и установления Мира во всём мире, разработка была остановлена, проект заморожен. Хорошо хоть чертежи частично сохранились. Но это всё были проблемы космические, а проблемы местные – деньги, и причём деньги весьма немалые – висела очень остро. И в этом состояла вторая плохая новость – делиться во имя всеобщего блага почему-то не хотел никто.

Конечно, вопрос этот можно было продавить. Собрали бы комиссию, обсудили, потосковали, урезали бы отдельные статьи в бюджете на пару десятилетий вперёд… Пропаганда через средства массовой информации популярно объяснила бы народу, что так надо, иначе всё – звездец. Рядовые стилусоиды поверили бы и смирились, затянув потуже пояса. Подписали бы постановление, обязующее все ведомства скинуться на благое дело во имя высокой цели. Но политическая целесообразность, ещё имевшая тогда значение, подсказывала правящему классу так не делать. Положительная репутация, высокий рейтинг, широкие перспективы – всё это, заработанное годами честного труда во благо народа – без шуток – не хотелось разменивать на неочевидные прожекты, связанные с созданием другого светила. Многие поколения стилусоидов давно привыкли к неяркому свету Бартеореликса, и не жаловались на него. Зачем же нужна новая звезда? Да ещё за такие деньги. Да ещё если всё получится…

В общем, вопрос тогда окончательно забуксовал, несмотря на то, что некоторые учёные чуть ли не в истерике колотились, стращая народ через все мыслимые и немыслимые СМИ, например, телепатическую виртуальную рассылку, ужасными перспективами мучительной смерти их пра-пра-пра-пра-пра-пра… -правнуков. Отчего? Они сами толком не знали. То ли от замерзания, то ли от «внезапной» радиоактивной атаки со стороны карликового ядра звезды, когда оно вдруг обнажится во всей красе. Казалось, что этот народ, ещё относительно недавно с азартным остервенением истреблявший друг друга в глобальной войне, не прошибёшь никакими научными аргументами.

Но тут внезапно на помощь им пришёл сам Бартеореликс. Однажды, спустя всего три года по местному календарю от той звёздной экспедиции, в один очень непрекрасный день, он вдруг исторгнул из себя мощный протуберанец раскалённой звёздной плазмы невиданных ранее масштабов. Тот направился прямо на планету, сокрушая всё живое и неживое сначала в физическом диапазоне, а потом в электромагнитном. Он вырубил за полсекунды все спутники связи, применявшиеся тогда, разом смёл четверть атмосферы и посеял хаос среди всего живого на планете. Животные, даже самые маленькие, домашние, впадали в бешенство и бросались в атаку на всех подряд, растения разом завяли. Электрическая проводка, там, где она ещё применялась тогда, вся сгорела, повсеместно спровоцировав пожары. Надолго остановилось производство, отчасти по причине техногенной, отчасти из-за самих жителей, которые падали, иногда замертво, с отказывающими органами, не способными пережить такой скачок напряжения магнитного поля. Как выяснилось, их организмы очень чувствительны к нему, вот только было уже поздно. Через несколько суток, когда казалось, самое худшее осталось позади, последовал внезапный и кошмарный скачок температуры: Бартеореликс содрогнулся, как будто в припадке эпилепсии, и ярко вспыхнул на несколько секунд послав во все стороны испепеляющую волну жара. Она не принесла сильных разрушений, но на эти несколько секунд заставила стилусоидов, особенно тех, кто не был в укрытии в тот момент, почувствовать себя в аду, на самом дне преисподней.

Когда наконец пыль осела, жители планеты пришли в себя, отряхнулись и огляделись по сторонам, никто не мог поверить до конца, что всё дело было в этом, таком знакомом и практически родном солнышке. Говорили про секретное оружие, кем-то и зачем-то применённое именно сейчас, про заговор властей, про атаку инопланетной расы… Мудрили кто во что горазд. Кто-то вспомнил подзабытую уже религию, имевшую место быть в донаучную эпоху – собянитизм. Мол, верховное божество – Собян – пришло в праведный гнев, глядя сверху вниз на своих недостойных и забывчивых рабов, отрёкшихся от него и отдавшихся на милость технологическому прогрессу. Утверждали: оно будто бы коснулось своей всемогущей рукой Бартеореликса, и тот затрепетал, изрыгая и изливаясь Его гневом на этих презренных созданий. Целая секта тогда образовалась из новоуверовавших и несильно умных граждан и гражданок.

В общем, всякого бреда хватало.

Наконец, спустя ещё пару десятков лет, учёные почти всех убедили в природном генезисе того катаклизма и можно было двигаться дальше, решать, что же делать. Для начала хотели подыскать, где-нибудь недалеко, другую звезду и дружно переселиться на новую планету, создать которую с нуля в общем было намного проще, чем новое светило. Подобрали несколько подходящих вариантов, но, заглянув немного вперёд, все вдруг поняли, что Великое переселение народов будет предполагать спасение лишь небольшой кучки Избранных, ибо всех желающих переселить никак не получится, никаких космических кораблей не хватит, а спасётся примерно 0,5 процента от всего населения, и это в лучшем случае. А 99,5 процентов обречённых останутся здесь, ждать последний спазм звезды, который всех добьёт, уже окончательно…

После всех этих выкладок, честно и полностью обнародованных, Правительство приняло другое решение. Проект коллапсатора расконсервировали, хотя многие из его разработчиков уже покинули этот мир: кто-то переселился на соседнюю планету, кто – добровольно в печь с системой дожига, а главного конструктора прибора – Окротта1 – убила собственная жена, что-то перепутав в полупроводниковом соединении его бионического комбинезона. Она хотела немного поднять в нём температуру, чтобы сделать ему теплее, ибо тогда была зима, а Бартеореликс не обеспечивал ровный климат на протяжении всего года. Бедняга Окротт1 сгорел заживо за пару секунд вместе с бионическим комбинезоном и своим светлым разумом, даже не успев понять, что происходит.

В итоге принцип работы коллапсатора всё-таки поняли. Воссоздали несколько миллионов гигабайтов чертежей и прикинули бюджет. На сумму – колоссальную, но ещё очень предварительную – махнули рукой. Речь шла о выживании всей планеты, а безо всяких излишеств, вроде «бесплатных» полётов детишек младшего возраста к гигантским астероидам в рамках общеобразовательных программ, можно было и обойтись. По крайней мере в ближайшие годы. Ничего страшного не произойдёт, поплачут и успокоятся.

И началась теоретическая разработка. Никогда ещё стилусоиды так дружно не налегали на решение единой задачи. Вся вычислительная мощь тогдашней компьютерной инфраструктуры была задействована в этом проекте. Войну все быстро позабыли; границы между государствами, коих насчитывалось тогда два десятка с лишним, сгладились и испарились как будто сами собой; даже язык международного общения для удобства коммуникации был унифицирован и приведён к единому знаменателю. Все очень хотели жить.

И Бартеореликс это как будто тоже заметил, и одобрил. Он больше не хулиганил, вёл себя смирно. Тихо светил сверху, ожидая собственную участь.

Когда коллапсатор был наконец готов, через каких-нибудь тридцать лет, пришло время его испытать. Он представлял собой двухуровневую систему: первая часть его размещалась под поверхностью грунта в пустынном месте, и представляла собой огромную и гладко полированную трубу из чёрного закалённого вулканического стекла со всякой научной аппаратурой внутри: отражатели, преобразователи, усилители, трансформаторы… Её задача была собрать в пучок так называемый энергетический шлейф, который вырабатывала сама планета при осевом вращении, сфокусировать его в луч и одним мощным импульсом послать на другую часть коллапсатора – спутник, который летал на стационарной орбите максимально далеко от Рибейсежа, чтобы освободиться от влияния его атмосферы на свою материально-цифровую инфраструктуру. Спутник захватывал пучок, преобразовывал его оптические характеристики, сглаживая спектрально-волновую «рябь», возникающую из-за прохождения той же плотной атмосферы, и с ювелирной, насколько позволяли те архаичные возможности, точностью отражал его в нужную область туманности, тщательно выверенную заранее. Область начинала сжиматься, коллапсировать, увлекая за собой окружающую газо-пылевую среду. Далее всё это хозяйство, быстро приобретая критическую массу, начинало обрушиваться внутрь себя уже каскадом, завихряться, расплавляться и раскаляться.

Появлялся зародыш звезды.

Надо было непрерывно поддерживать этот процесс, поступательно воздействуя коллапсатором на зародыш стимулировать его неестественно быструю эволюцию, которая в природе была бы, конечно, невероятной. Далее звезда вырастала до нужного размера и процесс останавливался. Новое светило какое-то время ещё «остывало» продолжая поглощать всё, до чего может дотянуться гравитацией, расчищало пространство вокруг себя, и быстро потом успокаивалось, выходя на долгую тропу своего жизненного цикла.

Такая вот искусственная звезда, в отличие от настоящих, никогда не имела собственных планет или спутников, взяться им было неоткуда.

Это всё, конечно, в теории.

На практике получилось не так весело. Только методом многочисленных проб и ошибок, переделок и донастроек, которые требовали много времени, ибо после каждой попытки прибор необходимо было перезаряжать, снова и снова накапливая энергию планеты. Каждый такой цикл занимал от нескольких часов до нескольких недель. Понятие «недели» тогда тоже сильно варьировалось, хотя юридически неделя оставалась, стандартной, двенадцатисуточной, но сами сутки были довольно неравномерными, планета вращалась то слегка ускоряясь, то чуть замедляясь, и постоянно немного покачивалась в осевой проекции. На бытовом уровне это было нестрашно и почти незаметно, можно было не обращать внимания, однако эпоха требовала чёткости и стройности. Спутниковую навигацию, например, часто переклинивало.

Наконец, спустя ещё сто шестьдесят лет, уже следующее поколение стилусоидов нащупало верные алгоритмы. Удалось это сделать одному научному коллективу из разных полушарий. Они сообщались только виртуально, друг друга вживую никогда не видели, долго дискутировали, спорили, несколько раз вдрызг разосрались, но какая-то генетическая память о катастрофе заставила их всё-таки держаться вместе. Научный руководитель коллектива, Стургор-5, задумчиво почёсывая свой треугольный подбородок тремя пальцами, ибо двух на руке у него не хватало, смотря на снимок последней неудачной попытки коллапса – нечто, напоминающее тёмно-красный мерцающий колобок, размером чуть больше Рибейседжа – изрёк следующее:

– Нам надо попробовать хуёвину эту – линзу из синус-поляризатора пятого блока – продуть через соляную кислоту в вакууме. Потом отполировать и гальванизировать в коллоидном растворе аммиака. Потом можно её на место ставить. Главное соблюдать концентрацию и не нарушать прозрачность. И аккуратно всё сделать. Эта тварь должна заработать как надо, или я завтра своими руками её расхерачу. Она мне надоела, сука!

Его старший сотрудник, отливающий на мониторе зеленоватым светом, молодой но толковый стилусоид Рестайж-4, к которому все фамильярно обращались просто по номеру – «Четвёртый» – нервно хмыкнул и кивнул. У него самого давно руки чесались: добраться до полигона, взять кувалду побольше и настроить там всё это тонкое оборудование в соответствии со своими представлениями о прекрасном. В щепки, в осколки и в ошмётки!

– Хорошо, я понял. Не думаю, что это сработает, но раз вы считаете нужным – то сделаем. Только я бы заменил соляную кислоту на азотную. Можно?

– Вы, Четвёртый, меня хорошо расслышали. Никакой самодеятельности, ясно? – Стургор привычным движением почесал несуществующую бровь. – Оборудование очень дорогое, а вы всё запорете своими идеями. – Подумав, он добавил: – Я и сам знаю, что азотная лучше, но соляная безопаснее. Ясно?

– Ясно, – вздохнул Рестайж. Он знал, что спорить с авторитарным начальником бесполезно. Пошутить – можно; поругаться – можно; спорить – нельзя.

Он отключил Стургора и, немного подумав, набрал на обширной клавиатуре, прямо перед собой длинную команду на визуальное соединение со штабом Активной Зоны. Команда включала в себя географические координаты, номер абонента, требуемый тип связи и секретный шифр для защиты от хакеров. Дело всё-таки космической важности, мало ли что. Всего около пятидесяти символов. Долго, неудобно, муторно… Гораздо лучше и быстрее было бы, размышлял Рестайж, использовать собственный когнитивный потенциал и передавать команды мыслями, а не так вот… Но это было делом будущего, разработки в этом направлении велись уже давно. Но пока безуспешно. Видишь ли, когнитивные сигналы имеют слишком слабую поляризацию, и уловить их существующими методами невозможно. Может, когда-нибудь… А использовать голосовой интерфейс он не любил, электронный голос отзывался тонко и пронзительно, как металлом по стеклу, кто его только придумал? Так что пока приходилось мучиться с этой восьмисотклавишной аппаратурой. Очень утомительно.

Через несколько минут на экране перед ним появился его коллега в стандартном облегающем прикиде, только синего «делового» оттенка. Весь заспанный, как домашний кот. Клондл-8 всегда плохо спал по ночам из-за своей врождённой нервной возбудимости, с которой медицина ничего толком поделать не могла. Гормональный статус его был в порядке, ошибка скрывалась глубже, где-то на генетическом уровне. Отклонения такого рода были ещё плохо изучены, да и лечиться он толком не любил, накрепко запомнив завет своей бабушки: «Ты, внучок, этим живодёрам сильно не доверяй. Они тебя всякой отравой напичкают, потом будешь всю жизнь только бульончик через ухо сосать. Как твой прадедушка». И хотя прадедушка у него был совершенно нормальный – он сам его много раз видел – предупреждение бабушки накрепко запало ему глубоко в подсознание, и врачей он старался избегать. К своей бессоннице давно привык и примирился с ней. Уж лучше ходить вечно вялым и уставшим, чем отдать свой генезис на поругание каким-то костоправам, у которых «руки растут оттуда, где срам даже сказать», как говорила его мудрая бабушка. Она умная была – прямо клейма ставить негде. Потом она то ли простыла, то ли отравилась, и гордо приняла мучительную смерть, промаявшись где-то полгода на каких-то целебных травках, и очень принципиально не подпустив к себе ни одного врача. Личность, однако!

– Зона слушает, – немного осипшим голосом произнёс Клондл, по всей видимости не сразу признав Рестайжа на экране.

– Зона, слушай, – поддразнил его немного Рестайж. – Чем вы сейчас там занимаетесь? Есть какие-то подвижки по проекту, или всё на месте стоит?

– А-а… Это ты… Не, слушай, Четвёртый, тут полная жопа у нас. Температура в конденсаторах скачет. Кажется, охладитель гавкнул. Пока ждём экспертов, собираем данные. Надеюсь, там ничего серьёзного не будет. Ты чего хотел-то?

Рестайж кратко описал ему идею руководства и Клондл задумчиво покивал, взявшись рукой за плоский подбородок. Он явно что-то соображал про себя, оценивая новую мысль. Кажется, энтузиазма у него не прибавилось, но слова о «хуёвине» ему явно понравились. Он улыбнулся одним уголком рта.