Посторонние

– Ладно, сделаем. Когда закончим, я тебе письменный доклад скину на общий носитель. Скорее всего завтра, ближе к вечеру. Нам тут надо сначала с ремонтом разобраться. – Подумав, он добавил: – Я думаю, что все эти идеи – полная фигня, и нихуя не подействуют. А Старшой просто не знает, чего придумать ещё. – Клондл широко зевнул, показав все свои шестьдесят мелких чёрных блестящих зубов. – Сбрось мне точный алгоритм проекта на всякий случай, а то технарям нашим объяснять долго приходится, чего делать надо. Они там то ли тупят, то ли боятся пошевелиться лишний раз.

Точного алгоритма, конечно же не было, оба понимали, что это только красивые слова. Но Клондл никогда лишнюю ответственность на себя не брал, всегда предпочитая на всякий случай запасаться нужной бумажкой, за которую можно при случае спрятаться. В общем, типичный лузер-конформист.

Рестайж быстро набросал в цифровом виде тот самый «точный» алгоритм, созревший к тому моменту у него в мозгу, и по защищённой линии фотонной связи отправил его на общий носитель: своего рода жёсткий диск расширенного объёма с интеллектуальной базой данных, к которому имели доступ через целую сеть паролей и кодировок только сотрудники лаборатории.

Теперь оставалось только ждать, когда система даст результат. Подобных тех. заданий он отправил за всё время уже не один десяток, ничего особенного в этом не было, только энтузиазма у него с каждым разом убавлялось. Он подглядывал иногда через оптические линии той же фотонной связи за работой других лабораторий. Соображения там бывали самые разные, часто повторяющиеся, иногда – абсурдные, но он чувствовал, несмотря на некоторую усталость от всего этого, что вся эта оптическая-космическая идея – с накопителями, выпрямителями, усилителями и прочими отражателями – в целом правильная. Хотя, возможно, ему просто с самого младенчества нравилось играть со всякими лупами и микроскопами.

Неожиданно, на следующий день, не дожидаясь вечера, Клондл лично вышел на связь через визуальный интерфейс. Он выглядел очень необычно для себя, взволнованным, смущённым и напуганным одновременно. В последний раз Рестайж видел его таким примерно год назад, когда он на спор, прямо перед всеми сотрудниками лаборатории, собравшимися у экрана с одной стороны и рядом с ним с другой, какой-то острой сувенирной ракушкой с размаху рассёк себе щеку от носа до уха, уверенно утверждая, что одним усилием воли сможет остановить кровь, не испытывая никакого дискомфорта. В итоге пришлось тогда срочно доставить его на гидромобиле в ближайшую больницу. Там его, стонущего и истекающего белёсой кровью, выслушали, заштопали и посоветовали полечить психику в диспансере.

– Четвёртый, ты, может не поверишь, но алгоритм работает. По последним данным коллапс происходит даже активнее, чем мы предполагали, – Клондл нервно оскалился в улыбке. – Если хочешь – сам посмотри, я скину тебе новый пароль на подключение к телескопу. Передай Старшому, что он, сука, гений!

Всё это Клондл выпалил на одном дыхании, так что Рестайж даже не сразу ему поверил. Только потом, своими глазами увидев на проекторе, что происходит в заданной области, он понял, что вызвало такой восторг у его коллеги.

Среди рассеянных облаков туманности сгустился мощный и плотный вихревой поток. Прямо на глазах он всасывал в себя десятки тонн газо-пылевого вещества вращаясь и ускоряясь всё быстрее и быстрее. Картина фантастическая, завораживающая до мурашек на спине. Рестайж так и застыл, приоткрыв рот: в прямом эфире прямо перед ним рождалась новая звезда.

Целый час местного времени – примерно девяносто минут – он не мог оторваться от проектора. Потом всё-таки опомнился и быстро набрал координаты Стургора. Тот не сразу вышел на связь, а по своему обыкновению долго тянул с соединением, набивая цену своей многооопытной голове.

– Я вас слушаю, – равнодушно ответил наконец он, глядя на взволнованного коллегу. Ничего хорошего он не ждал, а когда узнал новости и увидел своими глазами прямое включение с орбитального телескопа, распорядился только продолжать наблюдения и тщательно всё фиксировать. Но в голосе и во взгляде у него что-то всё-таки изменилось. Рестайж знал, что это очень дорогого стоит.

Начала термоядерного синтеза, однако, пришлось ждать довольно долго. Только через двадцать суток в центре бешеного вращения вспыхнуло нечто, похожее на настоящую звезду. Момент этот все пропустили, поскольку Стургор делал вид, что ему это вообще неинтересно, и даже не заглядывал в трансляцию; Клондл по своему обыкновению успел приуныть, энтузиазм у него быстро улетучился; а Рестайж слишком отвлекался на свои бытовые проблемы. Ему надо было помогать своей старшей дочери собирать и программировать мудрёный даже для него небольшой робототехнический комплекс по заданию электронной Гимназии. Младшая дочь сама была ещё на стадии проекта. Её формированием и развитием как раз занималась супруга Рестайжа – Стриндекс-3, которая в соответствии со своими обычными странностями изъявила желание делать это лично, без привлечения инкубатора. Такой неоправданный риск постоянно внутренне напрягал Рестайжа, но сделать он ничего не мог. Естественное вынашивание потомства лет двести назад было упразднено, потом снова узаконено. Видишь ли, народные чаяния подтолкнули Администрацию пересмотреть текущие медицинские нормативы. Власть, что называется, нашла себе игрушки!

Но на двадцать первые сутки с Рестайжем через спутниковый интерфейс связался один из техников и сухо сообщил, что синтез начался и происходит пока без нареканий. Рестайж поблагодарил его за информацию и поспешил к инсталлятору, установленному в голографическом зале. Абсолютно тёмная изолированная комната, без единой щели и лучика света. Голографическое изображение, получаемое онлайн с телескопа, выводилась точно на середину зала в чёрно-белом цвете, но очень точная в пропорциях. Применяемая технология позволяла как угодно её крутить, масштабировать на весь зал целиком или отдельными элементами, резать на слои, изучая во всех подробностях и совершать с ней ещё массу полезных операций.

Рестайж вывел трансляцию со спутника прямо перед собой. Видно было плоховато, сказывалась удалённость объекта, но основная идея была очевидна: процесс пошёл. И пошёл так, как нужно.

Космический пылевой круговорот больше не выглядел хаотично. Вращение его слегка замедлилось и отступило от центра, а в центре было видно нечто ярко-белое, шарообразной формы и со слегка размытыми краями. Когда Рестайж приблизил изображение, то стали заметны казавшиеся здесь тонкими, а на самом деле многокилометровые струи газа и пыли, со всех сторон извергающиеся на поверхность белого объекта. Он поглощал их с жадностью, свойственной только зутрапоидам: гигантским двенадцатиногим насекомым, обитающим в тёплых морях Рибейседжа и также всасывающим добычу через крупнопористую шкуру. Шкура выделяла липкий и очень едкий фермент, который привлекал разных мелких тварей благополучно приклеивал их к шкуре зутрапоида, обволакивал, изолируя от внешней среды, удушал и медленно растворял, позволяя добыче рассосаться и всосаться вовнутрь в виде жиденького питательного экстракта. От любой добычи, даже самой твёрдой, не оставалось ничего. Этакий кислотный крематорий.

Рестайж хмыкнул и мотнул головой, отгоняя эти идиотские мысли. Он ещё раз внимательно осмотрел со всех сторон голограмму. Зарождение звезды можно было считать состоявшимся фактом. Теперь вопрос упирался только в сроки. Насколько быстро будет идти синтез, и когда точно необходимо будет его остановить?

Собственно, для этих вопросов и существует их научный коллектив. Надо сейчас обрадовать Стургора, наверняка он истосковался про себя, гадая, что там делается.

Стургор с плохо скрываемым жадным интересом впился глазами в происходящее, когда Рестайж вывел трансляцию перед ним. Он тоже чуть не открыл рот, смотря на это научное чудо. Но быстро взял себя в руки, сделал немного скучающее выражение лица, и попросил ещё приблизить изображение, повернуть и усилить контраст. Потом изрёк следующее:

– Импульсный момент со спутника необходимо скоординировать равномернее. У нас есть техническая возможность сделать пучок более монотонным? В идеале разделить его на два или три пучка синхронно.

«Во, загнул! – мелькнула возмущённая мысль у Рестайжа. – Чем мы будем там пучок делить? Ножом его резать, что ли?»

– Нет, знаете, я думаю, это невозможно, – спокойно ответил он, стараясь, чтобы голос не выдал его научное негодование. – Это не было предусмотрено в проекте с самого начала. Максимум, что мы можем сделать сейчас, это повысить амплитуду фотонной атаки на объект. Увеличить мощность пучка, проще говоря. Да и то, ненамного, процентов на восемь. Максимум – на пятнадцать.

– Ну, хорошо, я понял, – произнёс Стургор, щипая себя за подбородок. – Так и сделайте. У нас, похоже, начинает что –то получаться, коллега. Надо только ускорить процесс, а не то мы будем так лет десять ковыряться.

Рестайж кивнул. Насчёт десяти лет Стургор, конечно, преувеличил, но пять или шесть годовых циклов может уйти запросто и само по себе это было нестрашно. Если бы только всё пошло как предполагалось, то можно было и двадцать лет, понятное дело, потратить на этот злосчастный синтез. Но какая-то тень сомнения всё же оставалась, гарантий успеха никто ведь дать не мог. Процесс коллапса мог внезапно нарушиться непредвиденными обстоятельствами, выйти из под контроля И если так, то выяснять это надо быстрее, мало ли что

Следующие несколько месячных циклов прошли в тщетных поисках научного решения. Тут уже подключились все действовавшие на тот момент институты на планете и просто энтузиасты-любители со своими идеями и оборудованием. Какой только псевдоучёной ерунды не пришлось наслушаться Рестайжу со своим коллективом. Предлагалось запустить второй сателлит с двойными отражателями, что позволит делить пучок на две части, безо всякой дополнительной алхимии. Гипотетически, конечно же. Также предлагалось запустить к спутнику комплекс неких зеркал и пропускать пучок через них, дабы многократно увеличить мощность луча. Но особенно Стургору понравилась идея поданная одним уважаемым на тот момент профессором: послать к спутнику некие инфразвуковые установки с магнитными катушками и особым образом сквозь них «подогревать» тот самый несчастный пучок, после чего тот, видимо, будет обязан самостоятельно «расслоиться» на тридцать маленьких лучиков и ударить в звезду абсолютно равномерным образом.

Стургор ржал как лошадь полдня, видимо представляя себе эту картину. И только послав ему ответ в виде короткой и нецензурной рецензии наконец успокоился. В такие моменты праведного гнева связываться с ним было бесполезно и опасно, в лучшем случае он мог облить собеседника грязью. Научной.

Так или иначе проблема тогда была решена, причём спонтанно. Возможно, помогла смекалка и жизненный опыт Стургора, который, не подавая виду, тем не менее ежедневно и даже еженощно крутил себе мозги так и сяк в поисках решения вопроса. Или, возможно, Собян наконец услышал чьи-то мольбы и немного сжалился над несчастными обречёнными стилусоидами.

Пытаясь усилить поляризацию d-составляющей потока, дабы дополнительно устранить его мерцание, Стургор отдал тогда распоряжение пропустить сквозь шлейф, собираемый ещё здесь, на планете, поток частиц ионизированной плазмы, который по задумке должен был замедлить пучок, придав ему некое подобие массы, что и приведёт к сокращению хаотичного импульса потока, а стало быть и мерцание должно уменьшиться.

В конечном счёте мерцание стало только сильнее, но зато данная манипуляция спровоцировала неожиданный побочный эффект. Новая звезда, до сих пор нехотя растущая в глубине туманности, как будто получая сильные удары током, начала конвульсивно вздрагивать, явно усиливая свою активность. Сняв показания техники доложили, что у объекта происходит спонтанное усиление гравитационного поля, что вначале всех перепугало, ибо не укладывалось ни в какие расчёты. Но потом быстро выяснилось, что эти скачки гравитации провоцируют настоящий обвал ближайшей и отдалённой материи на объект, заставляя её падать на него чуть ли не со световой скоростью. Происходило то, что было предсказано теорией с самого начала, и что ни разу ещё не наблюдалось в натуре. Практически коллапс пространства вокруг объекта, который до определённой степени происходил быстрее вдали от объекта, а не вблизи. Материя сворачивалась вовнутрь, напирая и обгоняя самое себя, буквально заворачиваясь в трубочку у самого края объекта. Коллапс – во всей своей первобытной красоте. В общем, мечта цивилизации нечаянно сбылась, коллапсатор на 100 % оправдал своё название.

Стургор, обычно сдержанный и невозмутимый, в тот день бегал по всему зданию своей лаборатории, что-то орал, ликовал и махал руками. На радостях он бы конечно и напился чего-нибудь крепкого и ядрёного, доведя себя до состояния поросячьего визга, но генетика всё равно бы это ему не позволила, поэтому он только наелся каких-то конфет с пирожными и, будто в самом деле не помня себя, ходил и угощал ими всех встречных и поперечных сотрудников, техников и лаборантов, чем сильно всех позабавил. В глубине его разума вдруг шевельнулось что-то давно забытое и задвинутое в самый дальний угол подсознания. Маленький киндер с большими глазами и широко распахнутым разумом. Всего на несколько часов.

Тем не менее, на формирование новой полноценной звезды – жёлтого карлика – ушло два годовых цикла. Всё это время коллапсатор работал без выходных, хотя и с техническими перерывами на сбор данных о последствиях его деятельности в ближайших окрестностях. Родительская туманность медленно смещалась, описывая плавный полукруг в своей области галактики. Искусственная же звезда, слабо взаимодействуя с окружающей средой, в основном оставалась на одном месте, только дотягиваясь гравитационным полем до проплывающих мимо по своим орбитам облаков космической пыли и жадно их поглощая.

Когда новая звезда по достигнутым параметрам наконец стала полностью соответствовать своим сородичам, Стургор распорядился эксперимент прекратить. Новое светило ничем внешне не отличалось от других звёзд, если не считать чуть повышенной яркости и на 30% увеличенного радиоактивного фона, что, в целом, укладывалось в предполагаемые рамки погрешности и было непринципиально. Комитет по научным инновациям, в составе 25 членов и одного председателя долго и придирчиво рассматривал это творение, изучая документацию и делая всевозможные замеры. Наконец, решение было вынесено: звезду признали полноценной, за исключением нескольких мелких нюансов, а Стургору с его коллективом выписали денежную премию в размере полугодового оклада. Негусто, но главная суть была, конечно, не в этом. Отныне, на него все смотрели как на спасителя и единственную надежду для стилусоидной расы. А он, осознавая всю ответственность, недолго почивал на лаврах и вскоре снова вплотную занялся работой. Уже по-настоящему.

По предварительным расчётам, новая звезда с рабочим названием Ортолакс-2 должна была заменить собой Бартеореликс, либо полностью поглотив его, либо, что представить было сложнее, выкинув с орбиты куда-нибудь подальше, в открытый космос, и встать на его место. Многие жители Рибейседжа, представляя себе эту картину, недоверчиво хихикали, кто молча, кто вслух, но громко всё же старались не хохотать.

Всё оказалось весьма непросто. Бартеореликс никак не позволял нащупать возле себя точку бифуркации для начала синтеза. Он расчищал свою орбиту лучше любой планеты, и означенную точку, после примерно двухсот безуспешных попыток, в конечном счёте пришлось создавать искусственно. К звезде был направлен транспортный корабль-камикадзе с автопилотом, под завязку нагруженный вакуумной взрывчаткой, многие десятилетия валявшейся где-то на бывших военных складах. Тысячи сверхмощных бомб, давным-давно никому не нужных, но до сих пор по чьей-то милой халатности не прошедших утилизацию, пригодились там, где этого никто не предполагал: они помогли жизни.

Луч коллапсатора был заблаговременно направлен туда, где взрывчатка по расчётам должна была сдетонировать. Рванула она конечно же на две секунды раньше, не выдержав жара звезды. Но одна ошибка тем не менее была нивелирована вторым просчётом, согласно которому синтез не мог стартовать вне прямого действия луча. В него ударила взрывная волна, исказив ионизированный поток и создав сильное возмущение магнитного поля.

Все затаили дыхание глядя в монитор на проваливающийся на глазах эксперимент. Взрыв, разнёсший бы половину Рибейседжа, слегка коснулся краешком Бартеореликса – как волоском провёл, и всё, казалось, стихло. Стургор чуть не взвыл от досады, собираясь спустить лютого Полкана на первую подвернувшуюся лаборантку в белом обтягивающем комбинезончике, глупо моргающую глазами рядом с ним, но тут из монитора раздался голос техника:

– Наблюдается уменьшение массы Объекта 2. Причина не установлена. Может, у меня приборы забарахлили… Да хер его знает, что такое!..

Объект 2, то есть сам Бартеореликс, по неясным причинам вдруг начал скукоживаться, теряя массу и объём. Жутковато. Но у Стургора тут же загорелись глаза. Он прильнул к экрану, собираясь гаркнуть технику что-то нелицеприятное, но тот уже вывел трансляцию на огромный монитор перед ним.

Ничего нового, собственно, там не происходило. Тот же пылающий огненный шар, почти во весь экран. Были слышны даже странные звуки, исходящие от него. Нечто, напоминающее радиопомехи от гигантского приёмника, только звук этот был намного ниже и грознее. У лаборантки невольно отвисла челюсть при виде этой картины, а Стургор к ней уже давно привык, и интересовали его только некоторые детали, неуловимые для простого обывателя. Он попросил техника вывести текущие числовые показатели. Увидев сложную диаграмму с мельтешащими, меняющимися цифрами, он чуть не запрыгал на месте. Почти всё соответствовало расчётам. Точка бифуркации была успешно создана и быстро набирала массу. Только находилась она явно далековато от расчётного места. Но удалённость в перспективе можно было компенсировать за счёт размеров и яркости объекта. Если всё получится, конечно.

Учёный, не помня себя, схватил лаборантку за предплечье. Стиснул его так, что она взвизгнула от боли, вырвала руку и убежала. Стургор этого не заметил. У него впервые в жизни случился настоящий научный оргазм.

Наступил, наконец, его звёздный час. Через несколько дней об успешном эксперименте знали уже все двадцать семь миллиардов разумных жителей Рибейседжа. К нему подкатила вся мыслимая пресса: задавали вопросы, сыпали поздравлениями, сомнениями, антинаучными теориями. «А что будет, если новая звезда вдруг взорвётся? А если она вдруг окажется недостаточно горячей/слишком горячей? А не погаснет ли она вдруг? А что же будет с Бартеореликсом? А не замёрзнем ли мы все, пока Бартеореликс «подтаивает»? А надолго ли хватит новой звезды? А может быть нам сразу сделать вторую такую же, на всякий случай? А как у вас вообще появилась эта идея? А вы женаты или замужем? А есть ли у вас дети?..» И т.д. и т.п. В основном всякий бред, к главному вопросу почти не относящийся. Стургор благодушно всем отвечал, не забывая отмечать своих ассистентов. Ему нравилась эта неожиданная слава. Правда, она быстро ему надоела, но он понимал всю остроту политического момента и терпеливо переносил всякие глупости.

В первоначальные расчёты, в связи с внеплановым изменением координат нового светила, пришлось вносить существенные коррективы. Предполагаемый изначально жёлтый карлик на такой дистанции свои функции обеспечивал бы уже с большим трудом. Стургор со своим коллективом понимал, в этом случае опять придётся вернуться к искусственным источникам света и тепла, причём независимо от времени года. Сезонный фактор не позволит собирать нужный урожай, значит, население придётся сократить. Иначе говоря, стилусоидная раса отчасти просто вымрет, как какие-нибудь древние трилобиты. От подобной перспективы его реденькие беленькие волосы встали дыбом. На карлике останавливаться однозначно было нельзя, звезда должна быть больше и горячее. Как этого достичь Стургор пока не видел, но в теории это можно было представить. Достичь не жёлтого карлика, а, скажем, голубого гиганта, раз в десять или пятнадцать массивнее. А ведь коллапсивная технология была ещё очень сырая, и на гиганта Стургор замахиваться до сих пор даже не думал. Но другого выхода теперь, пожалуй, не было. Дурак он какой-нибудь или гениальный учёный, спаситель всей цивилизации? Ну вот, теперь жизнь и покажет. Он тяжело вздохнул, пути назад уже не было. Ну, держись, астрофизика!

Ортолакс-2 звездой оказался весьма непростой и в некоторые научные расчёты просто не укладывался. Его яркость и масса постоянно и хаотично колебались, никак не желая возрастать равномерно. Кроме того, осевое вращение звезды, заторможенное изначально, на третий год эксперимента внезапно невероятно ускорилось, вызвав у Стургора со всем его коллективом вначале недоумение, потом испуг, и наконец облегчение, когда оно «почти» само собой успокоилось. Стургор тогда приказал уменьшить конфронтацию луча на край объекта, что до сих пор позволяло локально усиливать его гравитационное поле. Вместо этого сосредоточить основной его удар в центре. Он и сам не знал, какой эффект это может дать, но интуиция что-то ему подсказала в очередной раз, и она не ошиблась. Впоследствии выяснилось, что Ортолакс-2 вошёл в центр малозаметного, но более плотного газо-пылевого образования и фокус луча, сосредоточенный с одного его края, спровоцировал спонтанное ускорение его вращения за счёт увеличившейся пылевой нагрузки. Вообще-то, на первый взгляд это противоречило здравому смыслу, ибо увеличившаяся масса должна была бы замедлить вращение, но в тот раз физика сработала вопреки расчётам Стургора. Как, впрочем, и сам коллапсатор, который работал наперекор расчётам учёных трёх-четырёх тысячелетней давности. Ведь такая вот «херовина» не могла бы существовать даже в их воображении.

Стургор никому ничего не сказал, но крепко отругал самого себя за эту недоработку. Ошибка произошла из-за его невнимательности: активность луча надо было сразу или резко снижать на этом участке, или направить его в центр объекта, уменьшая его крутящий момент. Эффект мог быть непредсказуемым и необратимым, и ошибаться здесь было нельзя.

В общем, никто ничего тогда к счастью не понял. Только Рестайж, удивлённо глядя на показания спутника, пару раз связывался с начальником и обеспокоенно просил уточнить генезис этого странного ускорения. Стургор, по своему обыкновению не желавший терять репутацию перед подчинёнными, с умным видом обещал составить графический план явления с цифровыми обоснованиями. Сам же он только репу чесал, пытаясь понять, что происходит.

После этого случая учёный навсегда зарёкся оставлять процесс без своего постоянного контроля. Пока все были живы, а новую звезду уже можно было рассмотреть в мощный бинокль ясной ночью, надо быть особенно внимательным. Мелочей здесь категорически не существовало. Ортолакс-2 был его новорождённым ребёнком и с него нельзя было спускать глаз. По крайней мере до совершеннолетия. Лет, так, тридцать-сорок.

Однако столько времени впереди у него не было, Стургор прекрасно это понимал. Поэтому, выбрав себе преемника в лице Рестайжа, которому он доверял, хотя и недолюбливал, Стургор через девять годовых циклов отошёл от дел, переслав ему все коды и техническую документацию на объект. Главное дело всей его жизни уже сияло на небе даже днём в виде странной ярко-белой звезды-переростка, пока ещё даже близко не похожей на настоящее дневное светило. Бартеореликс же заметно побагровел и тоже казался странным, тёмно-красным. Некоторые жители планеты начали его побаиваться, предпочитая в ясную погоду днём на улицу не выходить. Глупости, конечно, но не все способны были сразу воспринять вполне научную идею о его аннигиляции.

В целом же всё шло по плану. Коллапсатор работал исправно и подал кому-то идею о возможной второй своей модификации. Молодое поколение учёных задумывалось над тем, как сделать его новую версию, компактнее и легче, пока ещё в сугубо эмпирическом приложении. С его помощью можно было бы, немного поиграв с частотой поляризации аннулировать опасные астероиды. А возможно, и целые бродячие планеты, тоже периодически залетающие на орбиту Рибейседжа. Или создавать новые планеты, при необходимости. Но это был очень сложный вопрос, и хотя вся техническая документация этого мега-проекта находились в открытом доступе, но экстраполировать их на меньший масштаб никто не решался, слишком большой объём данных надо было переработать, тут бы ни один современный суперкомпьютер не справился.

Рестайж старательно раскинув мозгами и перелопатив все документы пришёл к выводу о невозможности данной затеи. Просто нельзя было корректно выдержать все пропорции и правильные дистанции на мелком масштабе. Если бы что-то и получилось, то явно что-то не то. Но сама идея была хорошая, он посоветовал молодому поколению обратиться непосредственно к Стургору. Только вежливо. Старичок был с характером: хоть и специалист, но мог и послать молодое поколение на три весёлых буквы. Его уже нельзя было купить, только заинтересовать, идейно. Чем, если не деньгами? Славой? Угрозой всей планете? Ну-ну, попробуйте…

Но от Стургора толку тоже оказалось мало. Он только кисло улыбался и отнекивался от назойливых просьб поделиться опытом, ссылаясь на свою старческую деменцию: всё, мол, забыл. Не из вредности, конечно, просто он откровенно считал свою миссию выполненной. А сделать уменьшенную версию коллапсатора, то есть изменить нужным образом полярность и мощность лазерной архитектуры, источник запитывания технологического дистрибутива, того, что летает на орбите, а также геометрию элементной базы и характеристики оптической индустрии – это же в целом несложно. Справятся как-нибудь сами. Он посоветовал молодому поколению обратиться к Рестайжу, тот поможет. У него все данные на руках, молодые мозги и свежий взгляд на вещи.

Неизвестно, чем эта перепасовка в итоге закончилось. Но в конце концов был создан целый институт в несколько десятков сотрудников, возглавляемый совсем другими стилусоидами. С упорством, свойственной своей расе, они долго копировали, моделировали и масштабировали всю начинку прибора. Делали ошибки, исправляли, откатывались назад, соображали и снова пробовали всевозможные варианты. Когда через несколько лет работа была окончена, версия коллапсатора введена в строй и испытана, никто не мог до конца поверить, что изначально всё это могли создать всего-то несколько учёных, под руководством одного престарелого, не иначе как гения. Стургор5 навсегда остался в памяти поколений как абсолютный уникум. Он, разумеется, тоже стоял на плечах титанов – своих предшественников и современников, но имена этих титанов никто толком уже не помнил, и это инженерное чудо, размером с небольшой городской квартал, в памяти поколений может быть и незаслуженно, но навсегда стало ассоциироваться со Стургором.

В технической документации прибора было заявлено, что при отсутствии неполадок и форс-мажорных обстоятельств, в виде, например, крупного астероида, способного разнести спутник на части или столкнуть его с орбиты, работа будет завершена через шестьдесят пять – плюс/минус десять – годовых циклов. Бартеореликс будет полностью поглощён. Далее примерно такая же судьба ожидает ещё несколько звёзд, которые ожидаются на орбите Ортолакса, не считая пыли и всякого мелкого мусора, которого в космосе всегда хватает. Главным признаком финиша будет, естественно, внутренняя температура ядра, она должна соответствовать средним показателям для такого типа звёзд. Ну и яркость, ясное дело. В общем, всё как всегда. На Рибейседже к тому моменту, опять же по расчётам, должен наступить тёплый и влажный климат, независимо от широты и сезонности, поскольку атмосфера должна самостоятельно приспособиться к новым условиям. Продолжительность года и толщину атмосферы на планете, гласил документ, если что, подрегулируете сами, не маленькие ведь дети? И наступит тогда повсюду, на ближайшие пять-шесть миллиардов лет, красота имени Стургора, который к тому моменту уже двинет кони, разумеется. Ему было не жалко. Главное – выживание вида в целом, остальное – лирика. А у него, как у истинного стилусоида, отношение к лирике всегда было немного брезгливое.