Тонущая женщина

Тонущая женщина
Робин Хардинг

Ли изо всех сил пыталась спасти свой ресторан во время карантина – и на свою беду взяла в долгу людей, с которыми лучше не связываться. И теперь она бежит на другой конец страны, моется в душевой общественного бассейна и ночует в собственной машине. В одну из таких ночевок недалеко от берега океана Ли видит, как рыдающая женщина бросается в океан.

Хейзел не имела ни гроша за душой, пока не встретила Бенджамина. Богатый и успешный мужчина очаровал ее и сделал своей женой и рабыней. Птица в золотой клетке, заложница собственного мужа, спустя годы чудовищного брака она видит только один выход из ситуации, и он – на дне океана.

Ли появляется в жизни Хейзел как раз вовремя, чтобы вытащить ее из соленых вод. Чтобы не дать погрязнуть в пучине несчастливого брака. Девушки проникаются взаимной симпатией, и когда Хейзел просит Ли помочь ей сбежать от мужа, та, не колеблясь, соглашается. Она не знает, в какую опасную паутину секретов и лжи ее втягивают…

Робин Хардинг

Тонущая женщина

Robyn Harding

The Drowning Woman

© 2023 by Robyn Harding

© Новоселецкая И. П., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Посвящается Джо Велтру, моему агенту и верному соратнику с 2003 года

Часть 1. Ли

Глава 1

В социологии существует термин «фундаментальная ошибка атрибуции», суть которого в основе своей сводится к следующему: глядя на кого-то в затруднительном положении, мы склонны полагать, что этот несчастный сам навлек на себя беду. Разумеется, в сложившейся ситуации всегда повинны некие внешние силы, но человеку свойственно думать, что с ним ничего подобного случиться не может. При нападении он отбивался бы как-то иначе; выполз бы из горящего здания; не стал бы жертвой интернет-мошенников. И, естественно, никогда не оказался бы на улице, без крыши над головой. Бездомные – это, как правило, наркоманы, или душевнобольные, или тунеядцы.

Что я думала о бездомных, пока не стала одной из них? Если коротко – ничего. Ежегодно жертвовала деньги местному приюту, раздававшему бесплатные обеды на День благодарения. Иногда бросала мелочь в шляпы или пустые стаканчики из-под кофе, избегая встречаться взглядом с теми, кто их протягивал. Я не спрашивала имен у этих людей. Бывало, даже переходила на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с ними. Не чуждая сострадания, в принципе, я жалела обитателей социального дна, но в моем восприятии это были существа с другой планеты, чуждые элементы. Я даже мысли не допускала, что могу стать одной из них.

Я укрываюсь спальным мешком до подбородка и вытягиваю ноги под колонку рулевого управления. На заднем сиденье было бы удобнее, но я не рискую там спать. Заблокировав дверцы машины, дремлю в откидывающемся водительском кресле. Ключ находится в замке зажигании. Если кто-нибудь подойдет – полицейские, воры или еще кто похуже, – я в ту же секунду рвану с места, только меня и видели. Мой седан марки «Тойота» – один из многих в ряду спален на колесах, припаркованных на тихой улочке в сыром туннеле под эстакадой. Наши машины образуют неприглядную окантовку по краю большой квадратной парковки хозяйственного магазина. Удастся ли мне когда-нибудь расслабиться настолько, чтобы заснуть крепким сном в горизонтальном положении? Хотелось бы надеяться, что я выберусь отсюда раньше, чем мне случится это выяснить.

В подобные минуты тишины и покоя я до сих пор недоумеваю, как докатилась до такой жизни. Я – умная, образованная женщина, у меня был успешный бизнес. Я не наркоманка, не алкоголичка… хотя теперь спиртного употребляю больше. Рядом, в подлокотнике-бардачке, стоит бутылка виски. Это – чтобы согреться, успокоить нервы и заснуть. Я беру бутылку, отхлебываю виски и мгновение не чувствую ничего, кроме… тепла, обжигающего горло и разливающегося по пищеводу. Велик соблазн сделать еще один глоток. А потом еще. Но я не позволяю себе выпить лишнего. Мне никак нельзя терять голову, нельзя пестовать в себе зависимость. Я завинчиваю пробку и ставлю бутылку в бардачок.

В жилом автофургоне, что стоит передо мной, гаснет свет. Его обитатели пользуются керосиновой лампой, а не автомобильным освещением, чтобы аккумулятор не сел. Марго и Дагу за шестьдесят. У Марго проблемы со здоровьем: она больна раком, хотя точный диагноз мне неизвестен. Даг работал в отеле, но был уволен, став очередной жертвой пандемии, сокращения затрат и жизни в целом. У них большая собака по кличке Луна – нечистокровный питбуль; из-за своего четвероногого питомца они не могут снять комнату. Я по возможности стараюсь парковаться за ними. Их старенький «Виннебаго» всегда стоит на одном и том же месте и имеет затейливое дополнение – брезенты, укрывающие от дождя и образующие навес, под которым они могут сидеть. Не скажу, что мы друзья, но иногда общаемся, что-нибудь обсуждаем, и рядом с ними – и с Луной – я чувствую себя в относительной безопасности и не столь одинокой. Они присматривают за мной. Именно Даг дал мне нож.

Я вожу пальцем по деревянной рукоятке, прижатой к правому бедру. Лезвие спрятано между сиденьем и подлокотником – в своеобразных ножнах. При необходимости я за секунду вытащу нож, чтобы защититься от обидчика. «Женщинам здесь небезопасно, – констатировал очевидное Даг. – Будь готова пустить его в ход». Я заверила его, что за мной дело не станет, но смогла бы я и впрямь пырнуть кого-то ножом? Вонзить острое лезвие в человеческую плоть? В грудь, в шею или в живот? Я способна на многое, о чем прежде даже не подозревала. Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Когда мой ресторан стал дышать на ладан и мечта всей моей жизни рушилась у меня на глазах, я лгала, жульничала, занималась подлогами. Погубила тех, кого любила, причинила им боль. Так сумею ли я пустить в ход нож, чтобы спасти свою жизнь? Конечно.

Уже поздно… и с наступлением ночи на меня нисходит ложное чувство покоя. Вдалеке кто-то сердито кричит – на кого-то или просто в пустоту, – но крик постепенно стихает. Где-то звякают бутылки, но тихо и нечасто. Время от времени по эстакаде проносятся машины, убаюкивая меня своим рокотом. И я не слышу их приближения – либо задремала, либо они крадутся… возможно, как раз потому, что я задремала, а они крадутся. И вдруг они уже рядом, по обе стороны от моего автомобиля. Серые лица с запавшими щеками и глазами всматриваются в темные окна моего «дома». От страха сводит живот. Рука хватается за нож.

– Эй, лапуля! – говорит один, и сквозь запотевшее от его дыхания стекло я вижу, что во рту у него не хватает зубов. На секунду я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах чернота, пустота. Значит, наркоман. Наркоманов я научилась распознавать по внешнему виду. Неистребимая жажда новой дозы вытеснила из него все человеческое. Судя по язвам на его лице, он принимает что-то тяжелое. А химия превращает людей в диких зверей – злых, агрессивных, непредсказуемых.

Второй прилип лицом к стеклу со стороны пассажирского кресла. Взгляд его мечется по салону, оценивая все, что в нем есть. За те недели, что я спала здесь, мне лишь раз пришлось удирать. Но тогда злоумышленников я вовремя услышала: они разбили окно в одном из фургонов. В ту ночь я завела машину и умчалась до того, как они добрались до меня. С тех пор я регулярно проигрываю сценарий своих действий в воображении: быстро возвращаю спинку кресла в вертикальное положение, поворачиваю ключ в замке зажигания, давлю на газ.

– Красотуля, машину-то открой, – требует беззубый, и я содрогаюсь от омерзения. Неужели он нацелен получить не только мои вещи? Я выхватываю нож, подношу его к окну. Угрожаю, постукивая острием по стеклу. Но он не пятится, не пугается. Напротив, улыбается мне беззубым ртом.

Скользкими от пота руками я неуклюже пытаюсь поднять спинку кресла. Я не пьяна, но из-за выпитого виски медлительна, не очень четко контролирую свои движения. И объята ужасом. Сиденье рывком выдвигается вперед, и я, выронив нож, берусь за ключ. «Не бойся, Ли, – убеждаю я себя, заводя машину. – Тебе ничто не угрожает. Считай, что тебя уже здесь нет».

А потом стекло со стороны пассажирского кресла разбивается. Я пронзительно вскрикиваю. Чужая рука ныряет в салон, ощупью ищет что-то – все, что можно схватить. По крайней мере, ему нужна не я. Однако мой рюкзак стоит прямо на пассажирском сиденье, сумочка лежит на полу. Прежде чем я успеваю рвануть с места, рюкзак исчезает в разбитом окне. Его утрату я как-нибудь переживу. Там одежда, туалетные принадлежности, вещи, которым я найду замену – могу себе позволить. Я газую, но та же рука снова ныряет в салон – за моей сумкой.

Нет, нет, нет, только не это. Мне достает ума не держать в ней всю наличность, но там лежат телефон и удостоверение личности. Элегантная сумка фирмы «Коуч» – это все, что осталось у меня от прежней жизни, от былой роскоши. Машина мчится вперед, а я резко наклоняюсь, чтобы поднять с пола сумку и положить ее на колени. Однако та рука все еще в салоне, хватает меня за запястье. Грязные ногти впиваются в кожу, я охаю от боли. Сигналю, надеясь, что кто-нибудь – Марго или Даг – проснется. Если они откроют дверь и выпустят Луну, эти выродки убегут. И я смогу уехать. Однако в автодоме по-прежнему темно.

Я жму на газ, но грабитель и не думает сдаваться. Он ухватил мою сумку и не отпускает. Набирая скорость, я виляю на пустой дороге – пытаюсь оторваться, но он держится крепко. И бежит рядом с машиной – не отстает. Никак не отстанет, черт бы его побрал! Правой рукой с травмированным запястьем я хватаю нож и вслепую бью по его руке. Он даже глазом не моргает. Наркотик придал ему силы, наградил сверхчеловеческой прытью, сделал нечувствительным к боли. Сумка со всеми документами, удостоверяющими мою личность, вылетает в окно. И исчезает…

И все. Теперь я – никто.

Глава 2

В нос бьет едкий запах хлорки, и меня захлестывает ностальгия. В детстве местный бассейн был неотъемлемой частью моей жизни. Когда я росла, у нашей семьи был летний домик в горах Катскилл. Не роскошный, но вполне комфортабельный и с видом на озеро. По настоянию мамы мы с сестрой многие годы занимались плаванием, дабы ей не приходилось тревожиться, что мы утонем, пока она потягивает джин с тоником на террасе в компании своих подруг. Мы с Терезой часами плескались в воде, или плавали на нашей лодке, или, расстелив на пирсе влажные полотенца, просто лежали и смотрели в бескрайнюю синеву, обсыхая на солнце. Болтали о лошадях, о мальчишках, о том, кем хотели бы стать, когда вырастем. Тереза мечтала выучиться на ветеринара. А я хотела быть кино- или рок-звездой, – в общем, мечтала сиять и блистать.

В вестибюле тепло, сыро, воздух липкий. Я подхожу к женщине за стойкой с покрытием из ободранной «формайки». Она поднимает на меня глаза, смотрит пристально и настороженно.

– Я потеряла пропуск, – мямлю я, краснея от стыда.

Смотрю на себя ее глазами: растрепанная, взгляд затравленный, в руках две парусиновые сумки с одеждой, продуктами, посудой… с вещами, которые я не могла запихнуть в багажник. Разбитое окно я закрыла пластиковым пакетом, но в машину теперь любой может залезть. «Это не я, – хочу я сказать работнице бассейна. – Я – ресторатор. Деловая женщина. Предприниматель». Она недовольно кивает:

– Проходите. Только недолго.

– Спасибо.

Почти стершаяся дорожка из стрелок на линолеуме ведет меня к раздевалке. Там немноголюдно: лишь две старушки натягивают на головы резиновые шапочки перед зеркалом. Я дожидаюсь, когда они уйдут, и иду прямиком в душевую. На стене из шлакобетонных блоков – объявление крупными буквами:

РАЗДЕВАЛКА ТОЛЬКО

ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ БАССЕЙНА

Бродяжки, люди вроде меня, которые приходят в бассейн, чтобы помыться под горячим душем, пользуясь бесплатным мылом, сюда не допускаются. Но персонал проявляет снисходительность, если посетителей немного, а я управляюсь быстро и без лишнего шума. Вход – семь долларов. Я могла бы заплатить, но каждый цент на счету. Мне необходимо накопить деньги на взнос за аренду квартиры; в машине я долго не протяну – не выживу. В некоторых приютах для бездомных есть бесплатные душевые, но про них рассказывают всякие ужасы: там случаются кражи, изнасилования и даже убийства. К тому же, обратившись за помощью в приют, я узаконю свой статус бездомной. А я не бездомная. Это мое временное, недолговечное состояние.

Раздевшись, я ступаю в облицованную кафелем кабинку, носком отпихиваю в сторону брошенный кем-то на пол мокрый пластырь и давлю на кнопку, включая душ. Правый палец дрожит от напряжения, царапины на запястье отзываются жжением, как только по ним начинает струиться горячая вода. Наверное, мне следует сделать укол против столбняка, но без страхового полиса это невозможно. На мгновение я закрываю глаза, из-под зажмуренных век по лицу текут слезы. Я хочу домой. Хочу сесть в машину и вернуться в Нью-Йорк. Но не могу. Я сожгла за собой все мосты. Родные меня ненавидят. Друзей не осталось. А еще есть Деймон, от которого ничего хорошего не жди. Он и убить может.

Мы познакомились в модном ресторане в квартале Митпэкинг. Я там работала, а он был завсегдатаем, занимал лучшую кабинку, расположенную в глубине зала. Обычно его сопровождали дюжие приятели или красивые женщины, а зачастую и те и другие. Заказывал он всегда одно и то же: устрицы, стейк с картофелем фри, водку. Деймон был учтив и щедр, и мы все старались игнорировать стойкое чувство опасности, неизменно возникавшее с его приходом. В том заведении, да и в ресторанном бизнесе в целом сорящие деньгами мужчины в дорогих костюмах с непонятными источниками дохода были довольно типичным явлением.

Однажды вечером перед закрытием ресторана он вызвал меня из кухни. Сказал, что ему нравится, как я готовлю. Я сообщила ему о своих планах открыть «Птичий двор». У меня было четкое видение будущего. В меню моего ресторана – блюда высокой кухни по доступным ценам: реберный край говяжьей грудинки с картофелем в утином жире; замаринованный в пахте жареный цыпленок, сбрызнутый медом со специями; ризотто с лисичками. Столы – на шесть персон и на четыре; столиков на двоих очень мало. Каждый вечер – словно званый ужин в собственном доме. Недавно в Ист-Виллидж я присмотрела идеальное помещение для своего будущего ресторана.

– Я хочу поучаствовать, – заявил он уверенно-небрежным тоном. – Сколько тебе нужно?

Мне требовалось много денег, а я пока нашла всего двух инвесторов, которых заинтересовал мой проект. Я знала, что деньги Деймона имеют сомнительное происхождение, но все равно их взяла. Потому что «Птичий двор» был мечтой всей жизни. Я устала пахать на эгоистичных боссов, которые унижают и оскорбляют подчиненных. И я была уверена в успехе своего проекта, в своих способностях, в своих связях. Ресторан будет процветать, даже на высококонкурентном нью-йоркском рынке. Я буду вовремя вносить платежи, так что мне плевать, на чем Деймон делает свои деньги.

А потом началась пандемия. Люди перестали ходить по ресторанам. Я поняла, что мне придется закрыть свое заведение еще до того, как мэр заставил меня это сделать. Когда рестораны возобновили работу, я снова попыталась раскрутиться, но, в сущности, я была новичком в этом бизнесе, а прежний задор иссяк. Я отчаянно старалась удержаться на плаву, но омикрон стал последней каплей. Заболели мои официанты, потом – работники кухни, и я пошла на дно. Мы пытались обходиться теми силами, что у нас остались, переключились на торговлю блюдами на вынос, но этих мер оказалось недостаточно. Мне пришлось признать, что мой бизнес, моя мечта приказали долго жить.

Я переживала за свой персонал, за поставщиков, за свою медицинскую страховку и инвесторов. Именно в таком порядке. Потому что это был форс-мажор. Инвесторы же не ждали, что я стану платить? Однако… они требовали возврата долгов. Я пыталась взять льготный кредит на восстановление деятельности, но веб-сайт организации постоянно зависал. Я подала заявку на кредитную линию. Мне отказали на том основании, что у моего предприятия «недостаточные объемы деятельности», а ведь кредит мне и нужен был как раз для того, чтобы нарастить эти объемы. Один из моих помощников-поваров предложил создать веб-страницу для привлечения финансирования, но в ресторанной индустрии тогда всем жилось несладко. Разве могла я просить денег на поддержку именно моего ресторана? В конце концов мой бухгалтер посоветовал, чтобы я объявила себя банкротом. Это означало, что я избавлюсь от долгов, оставляя за собой вереницу оскорбленных, разгневанных поставщиков, работников и инвесторов.

Вот тогда-то Деймон и раздробил мне палец молотком для отбивания мяса.

А чего я от него ждала? Что он простит мне долг? Или хотя бы проявит понимание? Деймон – бандит, гангстер. Насилие – его капитал. И все же я была шокирована его жестокостью, беспощадностью. Он обещал, что каждую неделю будет ломать мне по пальцу, пока я с ним не расплачусь. И тогда я не смогу готовить. Пришлось спасаться бегством.